Владимир Колковский - В движении вечном

— Я поначалу думала, вы просто шалопай, Горанский, — произнесла она печальным голосом как бы с сожалением немалым и, опять же, немного торжественно. — Но я ошибалась. Сейчас у меня сомнений больше нет. Вы просто не можете! В силу своих способностей вы объективно просто не можете учиться в университете. Я ставлю вам третью не сдачу (она особо выделила эти слова) в зачетную ведомость, и теперь вас отчислят.

«Теперь вас отчислят…»

Итак, свершилось.

Свершилось, наконец, именно то, к чему все так долго, мучительно продвигалось последних полгода. Свершилось окончательно с уничижительным пояснением в несколько фраз напоследок. Мечты, надежды, фантазии детские и… красный диагональный крест. «В силу своих способностей вы просто не можете…», — так! — вот так и не иначе, неужто… неужто поверить, принять этот бред?! — и впервые, внезапно, нежданно непритворное дикое бешенство неудержимо прорвалось наружу:

— Да иди ты…! — проскрежетал, задыхаясь, Игнат, изменившись конвульсивно в лице.

Но на последнем слове сдержал. Сдержал, сбавил, сумел… и не произнес.

Но она поняла.

Она поняла, и взяла на заметку. Взяла на заметку и приняла к действию, но это было уже после, потому как вначале тень испуга панического коснулась внезапно сухощавого желтоватого личика — она подхватила молниеносно свою приоткрытую сумочку, и почти стремглав выбежала из аудитории.

Игнат остался один.

Гнев всеохватный опал очень скоро. Плавной и тяжкой волной наплыло безразличие, переходя также плавно почти в полное опустошение: «Ну, вот и закончилось. Три незачета отвалила на лапу, полный комплект… Теперь должны отчислить… Теперь… теперь хоть ты в землю».

Адовы последствия вновь надвинулись, надвинулись всем своим ужасающим скопом. Надвинулись теперь уже как факт свершившийся, но точно также плавно, вяло и тяжко, не поколебав устоявшегося безразличия.

Но… что дальше?

Что сейчас делать?

Аудитория, где происходила последняя сдача, была в этаже цокольном, темноватой и мрачной. Игнат вышел, ничего не соображая, как зомби рассеянно двинулся вверх. Кто-то из знакомых ребят, сбегая навстречу вниз, хотел заговорить, но, взглянув в лицо ему, только замедлил ход и двинулся вниз уже едва ступая, глядя вслед. Игнат поднимался из темноты по широкой ступенчатой лестнице учебного корпуса рассеянно, тяжко, но чем выше он поднимался, тем становилось светлее, солнечней. Яркие смешливые лучики с любопытством заглядывали через сплошную стеклянную фасадную стену здания, разбрасывая ликующе слепящие блики. Январский день был ясный, морозный.

Куда теперь?

В деканат, разве?

А что нынче стесняться, чего потеряешь? По крайней мере, есть полная ясность к кому обратиться.

Глава шестая Неожиданная развязка

Официально должность Егора Сергеича Беленького носила название «помощник декана факультета». Из всей администрации здешней это был самый близкий человек для студента, ведь по любому вопросу ты обращался первым делом именно к нему, и только затем в случае нехватки полномочий по его же подсказке к кому-то из более влиятельного начальства.

Внешностью Егор Сергеич был старичок возрастом ближе к семидесяти, кругленький лысый коротышка с лицом мелковатым и, несмотря на почтенный возраст, сохранившим до сих пор нечто несолидное, детское. В обычной школе уже чисто внешне это был несомненный вернейший кандидат на «Колобка» какого-нибудь или «Лыску», но для студентов физфака он всегда был только Егор Сергеич, и всегда только уважительно и даже как-то любовно.

Трудно даже представить, что человек с такой вот «по-детски» непритязательной внешностью был вовсе не какой-нибудь бывший бухгалтер или чиновник мелкий, клерк канцелярский, а полковник в отставке, причем полковник самый боевой. На большой университетской Доске ветеранов Великой Отечественной было и его приметное фото в золотых трехзвездных погонах по чину, в парадном цвета морской волны форменном армейском мундире, на котором уже и места свободного не оставалось для орденов и медалей.

Егор Сергеич давненько пребывал в своей должности, этой самой непосредственной должности для каждого студента, превратившись с некоторых пор в подлинный символ физфака. Как никто из всей факультетской администрации он был в курсе здешних подводных камней и течений; знал, конечно, и о самой свирепой представительнице, знал и о ежегодных ее избранниках. Через его служебные руки проходила каждая зачетная, каждая экзаменационная ведомость, потому и этот следующий немаловажный факт ему был известен прекрасно: тот, кому удавалось, все-таки, вырваться из цепких «объятий» этой дамочки, становился впоследствии круглым или почти круглым отличником.

Он был строг, непримиримо строг для студента-оболтуса, но и справедлив безукоризненно. В особенности в минуту критическую. Если ты оступился, растерян, если ты оказался на грани, но был готов идти до конца; когда ты был готов помочь себе сам — и сам! — прежде всего, когда ты боролся изо всех сил, цепляясь не за холяву, вот тогда и он готов был помочь. И помочь, чем только мог.

… В полной прострации, будучи по ту сторону добра и зла, Игнат не-слышно открыл дверь в маленький служебный кабинет, узкий и продолговатый. Сразу у входа располагалась секретарша, молоденькая рыжеволосая девушка с пишущей машинкой на рабочем столике, она стучала по клавишам непрерывно, ритмично и звучно. Сам Егор Сергеич сидел у окна, что заменяло прозрачно собой более чем наполовину дальнюю стену комнатки, сидел за рабочим столом куда больших размеров, загруженным до невозможности различной бумажной и папочной массой.

— Что у вас? — оторвавшись рассеянно от бумаг, взглянув мельком, спросил он.

— Круглова третий незачет поставила.

Игнат выговорил просто и коротко, словно сообщил всего лишь нечто повседневное, малозначительное. Сообщил с каким-то усталым безразличием, ни на что уже не надеясь, подытожив реально «актив». Три незачета есть три незачета. Выгонять пора по закону, да и то словечко, конечно, прибавилось. То словечко, то самое… что удержался, не высказал. Наверняка доложила.

Егор Сергеич оторвался от своих бумаг окончательно. Теперь он глядел пристально, с легким прищуром, словно взирая в самую глубь.

— Вы… вы себя очень грубо вели.

Он произнес эти слова очень спокойно, подбирая слова, но взглянув еще пристальней.

— Она меня уже…

Игнат отвечал коротко, как выдохнул из самой души. Он не завершил, не отыскав нужного слова, но внешне выговорил с прежним безразличием, с прежней безграничной усталостью.

Старый полковник смотрел на него пристально. Он мог, он был должен сейчас просто подготовить приказ, но этот битый мужик с чем-то детским в лице много пожил и многое знал. Он услышал очень мало слов, но он увидел в глазах и прочитал. Он пожил немало, и он умел читать.

И он принял решение.

— Зачет можете попытаться сдать вашему лектору, — сказал он. — На экзамене… у лектора есть такое право.

Там, внизу, в этой темной мрачной как склеп аудитории, наконец-то обрушилось. Обрушилось, наконец, то, что нависало так тягостно, неотступно, вживую резало долгие месяцы.

— Теперь вас должны отчислить, — нарочито печальным и немного торжественным голосом объявила Круглова.

И тот час нахлынуло адовым, повергнув мгновенно в опустошительный, тягостный шок. Постыдное возвращение в родной поселок, возвращение спустя! — спустя лишь полгода после долгожданной победы, лица родителей, смешки и сплетни исподтишка… Это нахлынуло в мгновение адовым, опустошило, зомбировало.

Долгие минуты он поднимался медлительно наверх, ватными, словно чужими ногами едва ступая по ступенчатой лестнице, ступая выше и выше… Но чем выше он поднимался, тем становилось светлее, воздушнее, солнечнее.

И свет, и солнце подарили новую надежду.

Дома в маленькой комнатке никого не было. У Мишки, третьекурсника рыжего сессия закончилась, и он уехал на каникулы. Борька, как и обычно допоздна готовился к последнему экзамену в университетской библиотеке. Игнат в одиночестве присел привычно на свою железную панцирную койку. Снова достал листки с решениями последних двух задач.

За что?

За что такой крест, диагональный красный? В который раз это даже ин-триговало, в который раз была полная уверенность, что какого-то заметного серьеза он допустить просто не мог.

В первой задаче он отыскал довольно скоро. И это действительно была никакая не ошибка, а механическая оплошность, которая, однако, привела в итоге к неправильному ответу. Но вот вторая задача! — вторая задача была решена верно, пускай и с исправлениями путаными, но решена она была верно и без малейших неточностей. Игнат проверял и проверял раз за разом, но это было именно так. Кроме того, теперь эта задача казалась ему очень знакомой, ведь за последние месяцы он перерешал их уйму бессчетную из всевозможных учебников и пособий.