Катя Миллэй - Океан безмолвия
Клэй поворачивается к Эйдану Рихтеру, а у того — вид совершенно затравленный, он неотрывно смотрит на меня, будто я призрак. Призрак из прошлого, который явился, чтобы взыскать давний долг.
— Привет, — говорит Клэй, подходя к Эйдану и протягивая руку. Мне хочется отшвырнуть ее, крикнуть, чтоб не прикасался к нему. Я знаю, что натворили эти руки, и Клэй не должен до них дотрагиваться. — Клэй Уитакер. Твои работы?
Клэй обводит взглядом стены, а я только теперь обращаю внимание на картины. Они совершенно не похожи на работы Клэя, абсолютно. Но они поразительны, и я готова отхлестать себя по щекам за то, что отдаю должное его таланту. Я презираю его за способность творить прекрасное.
И вот я вижу… Никакими словами не описать охватившую меня ненависть к Эйдану. Картина. В дальней части стены, в самом конце, словно точка или послесловие. Но это не картина. Это воспоминание о том, чего не было.
Я не разбираюсь в живописи и не могу определить, что это — акварель, акриловые краски, на холсте? И вообще — имеет ли это отношение к искусству? Могу сказать, что это живописное изображение руки, моей руки, ладонью вверх, открытой для мира, и эта рука вонзается в меня, выдирает все, что во мне еще осталось. Ибо на ладони, в самой середине — перламутровая пуговица, до которой я так и не дотянулась.
Эйдан Рихтер ушел, а я все жду.
Я должна его найти. Он все сказал, а я — ничего. Я не позволю ему избавиться от чувства вины за мой счет. Не позволю использовать меня еще и для этого. Не позволю заставить меня усомниться в том, во что я верю вот уже почти три года, и просто уйти, не выслушав меня.
Я тоже хочу наорать на него. Спросить, знает ли он, что он — убийца. Знает ли, что убил меня, пусть я и не умерла физически. Да, меня удалось вернуть к жизни, но это не значит, что я не погибла. Да, меня реанимировали, но сердце мое все равно остановилось. Это ничего не меняет, все равно он изверг. Он убил Брайтонскую пианистку, хотя Эмилия Уорд осталась жива. Я хочу рассказать ему все. Все, что мне известно. Хочу, чтоб он мучился. Меня просто распирает от невысказанных слов.
Пусть его до сих пор не разоблачили, но теперь я знаю, кто он такой. Знаю имя и фамилию. И могу его отыскать, как он нашел меня.
И, когда я найду его, случайностью это не будет.
Глава 54
ДжошЯ иду на воскресный ужин, надеясь, что она тоже там будет. После всего, что случилось, в прошлые выходные она не пришла, и я ее не осуждаю. Я и сам не пошел бы, но меня погнала надежда: если есть хоть малейший шанс увидеть ее, я его не упущу.
В моем доме — мертвая тишина, в гараже — пустота, так что я заявился рано. Ужин еще не готов, и вот мы с Дрю сидим в его комнате; не хочется торчать внизу и из вежливости вести светскую беседу. Но и с Дрю мне не о чем разговаривать, сидим и молчим, как два дурака.
Может, лучше бы мне остаться дома. После нашего разговора в среду Солнышко так и не приходила. Я считал, что тот разговор — переломный момент, но, возможно, я снова обманывал сам себя.
— Скажи, черт возьми, что у вас произошло, — наконец подает голос Дрю. — Только не говори, что ничего. И не говори, что не знаешь. Все ваши уклончивые ответы я уже слышал, всё это вранье.
— Не знаю. — Я поднимаю глаза на Дрю и, не давая ему перебить меня, продолжаю: — Честно, не знаю, хоть режь меня на куски. Понятия не имею. Все было хорошо. Прекрасно. А потом вдруг нет. Все, что могу сказать: примерно пять минут я был счастлив.
— Но что-то же случилось, Джош.
Безусловно. Мысленно я пытаюсь решить, задать ли ему один вопрос, что вертится у меня в голове. Мне всегда хотелось знать, насколько откровенна она с Дрю, какие вообще у них отношения, о которых мне неизвестно.
— Она говорила тебе, что девственница?
— Что? Вот это да! — Дрю недоверчиво смотрит на меня. — Без шуток?
Я киваю. Да, он не знал, как и я. Наверно, я ее предал. Но я должен кому-то это сказать. Должен попытаться понять. Такое чувство, что я тону.
— Ни фига себе. Так она девственница?
— Уже нет, — отвечаю я.
— Значит, вот оно что. — Дрю сразу стал серьезным. Это даже не вопрос.
— Да.
— И из-за этого вы расстались? — уточняет он, в полном недоумении.
— Не знаю. Ничего не понимаю. Она сказала, что ее угробили и она использовала меня, чтобы погубить то, что осталось.
— И что это значит?
Я лишь качаю головой. Сказать мне нечего. Я задал ей тот же вопрос, ответа не получил.
— Чушь какая-то.
— Ее поведение вообще не поддается разумению. С самого первого дня, как она появилась здесь. Она просто старалась делать вид, что это не имеет значения. Я тоже. — Никому еще я не рассказывал о ней так много, и я понимаю, как эти слова звучат в моих устах.
— Но ты же знаешь, что она тебя любит, да?
— Это она тебе сказала? — спрашиваю я с постыдной надеждой в голосе.
— Нет, но…
— Я так и думал. — Не хочу, чтобы он жалел меня, с моими пустыми надеждами. Либо сказала, либо нет. Значит, нет. Правда, и я не признавался ей в любви.
— Джош…
Миссис Лейтон зовет нас к столу, и я, не дослушав Дрю, выхожу из комнаты.
Мы спускаемся в кухню. Миссис Лейтон обнимает меня, Дрю отходит к компьютеру, чтобы выбрать музыку: сегодня его очередь. Всё как обычно.
Только Солнышка нигде нет.
Мы как раз собираемся нести блюда к столу, как вдруг мистер Лейтон окликает нас из гостиной, где всегда смотрит новости перед ужином. Миссис Лейтон кричит, чтобы он выключал телевизор, пора за стол, но он снова зовет нас, и на этот раз она, должно быть, слышит в его тоне что-то особенное. Без слов идет в гостиную, и мы все следуем за ней.
Я чувствую, что сейчас произойдет что-то значительное. Пока еще все знакомо и понятно. Но еще мгновение — и все бесповоротно изменится. В моей жизни бывали такие мгновения. Войдя из кухни в гостиную, я понимаю, что такой момент наступил, — перед тем, как увижу лицо на экране телевизора в гостиной Лейтонов перед воскресным ужином.
Я никак не соображу, зачем мистер Лейтон позвал всех в гостиную, пока, вслед за остальными, не обращаю внимание на экран телевизора. И мне все становится ясно. Я почти не слышу слов: изображение на экране буквально кричит мне в лицо, заглушая и подавляя все остальное. Мистер Лейтон перематывает видеозапись, включает «воспроизведение», но я и сейчас с трудом понимаю текст сообщения.
Сегодня полиция задержала учащегося средней школы Эйдана Рихтера. Он заявил, что в 2009 году зверски избил и пытался убить Эмилию Уорд, которой в то время было 15 лет; местные жители ласково называли ее «Брайтонской пианисткой». Прошло почти три года, но преступление так и не было раскрыто. И вот сегодня Рихтер, которому в момент совершения преступления было всего 16 лет, в сопровождении родителей и адвоката явился в полицию с повинной. Другие подробности неизвестны, нет пока и комментариев со стороны родственников преступника и потерпевшей. Завтра в 9:30 утра планируется провести пресс-конференцию.
— Невероятно, — говорит мистер Лейтон. Но ничего невероятного в этом нет, и он это знает. Ничего невероятного. Наоборот, все элементы механизма замка сработали слаженно. Все встало на свои места.
зверски… избил… пытался убить… Эмилия… пианистка…
Он ставит запись на паузу — в том месте, где в углу экрана — фотография девушки, которая в течение нескольких месяцев приходила в мой гараж. На фотографии она младше, чем сейчас. Без макияжа. Не в черной одежде. Улыбается. Волосы темные, глаза тоже, но во всем ее облике нет ничего мрачного. Она вся светится. Солнышко.
— Я помню, об этом передавали в новостях. Жуткое происшествие. Очень похожа на нее, — говорит миссис Лейтон. Интересно, она просто не может в это поверить или правда не верит?
— Это она и есть.
Все поворачиваем головы: у входа в гостиную стоит ее брат.
— Я постучал, но мне никто не открыл, — объясняет он, но на самом деле не обращается к нам. Его взгляд устремлен на экран телевизора. — Где она?
Лейтоны смотрят на него так, будто к ним в дом ворвался сумасшедший. На их лицах — полнейшее изумление, но в этой комнате произошло столько всего шокирующего — трудно понять, что именно является причиной такой их реакции.
— Это Ашер, брат Насти, — отвечаю я на незаданный вопрос и сам слышу, как дико звучит это имя в моих устах.
— Брат Эмилии, — поправляет он. — Так где она? Мне нужно отвезти ее домой. — И я понимаю, что он повезет ее не к Марго. А домой в Брайтон. Он не сердится. Просто устал. Устал от того, что так долго живет в напряжении, и просто хочет, чтобы все поскорее кончилось.
— Ее здесь нет.
— Марго сказала, она должна быть здесь. Сказала, чтоб я сначала зашел к тебе, — Ашер смотрит на меня, — а если у тебя ее нет, значит, она здесь на ужине. — В его голосе — беспокойство, как и в лице.
