Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
- Кто же их спрашивал. Но они вряд ли могли бы… Я насчет что она же новая.
- Проветрить спальник, почистить фляжку.
- Ты видел новый амфитеатр? Построен из красного камня. Они ставят там все трагедии.
- Да, видел, он совсем рядом с железнодорожным вокзалом, верно?
- Нет, он поближе к Великому Лицею. Великий Лицей, сверкающий янтарь в оправе надменного города.
- Я бы сейчас совсем не отказался от жареной картошки. Жареная картошка с кетчупом.
- Затон. Задуман как один из этих новых городов. Где все и каждый будут счастливее. Очень строгие местные законы. Там не позволяют иметь автомобиль.
- Да. Я был там в начале. Я помню лихорадку перед сдачей проекта. Меня попросили сделать доклад. Но мне ничто не шло на ум. Я просто стоял там, в синем рабочем халате с эмблемой Затона, точь-в-точь похожем на беременное платье, стоял и молчал. Я не мог придумать, а что же сказать. В конце концов я сказал, что присоединяюсь к общему мнению.
- Единственная тамошняя древность это монастырь, датируется 1720 годом или около того. Там есть Черная Богородица, и Богородица черная, и Ребенок тоже. Датируется 1720 годом или вроде того.
- Я видел. Крутая вещь. Такая крутая, что слезу вышибает.
- А осенью приезжает цирк. Выступает в саду красных камней, где резные красные астры и резные красные флоксы оттеняются поребриками из желтого берилла.
- Я видел. Поразительно круто.
- Так что решено, мы едем в Затон, где будут рауты и пирушки, а может, еще и простая, без формальностей танцулька, может - пообжимаешься на веранде с одной- другой тамошней ослепительной красавицей.
- Теперь я не очень чтобы очень насчет обжиматься. По большей части я стою перед ними на коленях, занимаюсь для них вязанием или делаю грамматический разбор…
- И затонское стадо бизонов. Шесть тысяч зверюг. И все они еще живы.
- Каждый дом имеет обширный парк и газоны, латунные подсвечники, троекратную в день доставку почты. Элегантные вдовы, одиноко живущие в просторных особняках, поливающие газоны с помощью вращающихся желтых разбрызгивалок, внимательно обследующие траву в поисках побуревших участков, которые должно полить. Иногда в доме есть взрослый ребенок, или почти взрослый, работающий в школе или больнице, преподавателем или консультантом. Стены многих домов украшены семейными фотографиями, если спросить, кто там изображен, тебе ответят охотно и с удовольствием. На закате всех, кто прожил этот день, награждают орденами, крестом св. Жайме, крестом св. Эма.
- Задуман как один из этих новых городов, где каждый будет счастливее, много счастливее, вот в чем идея.
- Мир. Безмятежность. Мертвых экспонируют в художественных галереях, в рамах. А иногда ставят на постаменты. Почти то же, что и везде, только в Затоне экспонируют самую доподлинную…
- Личность.
- Да.
- И они крутят пленку, как говорил этот мужик или там женщина, прямо рядом с его или ее…
- Рамой или постаментом.
- Записанную загодя.
- Естественно.
- Ошеломленные белые лица разговаривают.
- Убил несколько цветов и поставил их в горшочки под этими лицами, все так делают.
- Что-то непрестанно тянет тебя назад, как магнит.
- Смотреть, как бизоны щиплют траву. Не может быть, чтобы я ждал именно этого, я ждал слишком уж долго. Это вялое, бесцельное слоняние с места на место казалось мне невыносимым. Но под конец я и сам был уже не прочь пощипать малость травки, это бы смотрелось забавно.
- Есть ли на небесах мятлик, голубая трава? Наведи справки. Я видел улицы Затона, несколько костров, а над ними - дворняжки, жарящиеся на рябиновых вертелах.
- А на другом углу какой-то человек переделывал мозг в горе.
- Затон проецирует положительные образы себя через великое коммуникационное средство кинофильма.
- Кинематографы запружены плодами их прежнего труда.
- Настоящие фильмы. Рассылаются повсюду.
- Фильм есть великое коммуникационное средство нашего века - здоровый, хихикающий фильм.
- Так что, если ты даже не едешь в Затон, ты имеешь возможность проникнуться его смыслом.
- Мне бы хотелось бы просто отдохнуть и побездельничать.
- Звуковые дорожки на бирманском, итальянском, тви и других языках.
- Один фильм стоит тысячи слов. Не меньше чем тысячи.
- Есть фильм про новую казарму и фильм про новый амфитеатр.
- Хорошо. Великолепно.
- В том, что про новую казарму, мы видим ребят из роты «А» на утренней поверке, бодрых и расторопных. «Маттингли!» - выкликает сержант. «Я!» - говорит Маттингли. «Морган!» - выкликает сержант. «Я!» - говорит Морган.
- Отличные ребята, пусть и малость дерганые. Отличные.
- В том, что про амфитеатр, восьмидневная сценическая постановка эккермановских «Разговоров с Гете».
- Что говорит Гете?
- Гете говорит: «Я посвятил всю свою жизнь людям и их улучшению».
- Гете так и сказал?
- И был процитирован в наипервокласснейшей кинопродукции Затона, возвышающей образ Затона в глазах всего мира.
- Круто, круто, как в гору.
- И есть документальный фильм о легендарных затонских гаражных распродажах, где в невзрачных, брошенных на пол мешках можно найти массивные серебряные тарелки.
- Люди вздыхают и напирают друг на друга, крепко сжимая свои серебряные тарелки. Только и остается, что позавидовать, позавидовать и сплюнуть.
- Сколько угодно жилья для приезжих, все затонские гостиницы пустуют.
- Надо взглянуть на бумаги, у меня там вроде еще остались какие-то армейские льготы.
- Затон - новый город, он и тебя может сделать новым.
- У меня не хватает духу.
- Я могу забронировать места на самолете или на поезде, цены на все билеты снижены.
- Люди вздыхают и напирают друг на друга, крепко сжимая свои серебряные тарелки.
- Так ты хочешь так и сидеть здесь? Сидеть здесь и быть самим собой?
- Зайти в обувную лавку, купить ботинки.
- Ежевика, лютики и красный клевер. Музыка последнего времени кажется мне потрясающей, хотя в целом я не слишком жалую новое qua новое. Но новая музыка! Она завоевала пристальнейшее внимание нашей группы.
- Мамка не разрешала играть здесь на кларнете. К величайшему.
- Мамка.
- Мамка не разрешала играть здесь на кларнете. Тоска, да и только.
- Мамка была продвинутая.
- Мамка была очень продвинутая.
- Сидела там, разрешая и не разрешая. В своей старой качалке.
- Разрешая то, не разрешая се.
- Не разрешала гобой.
- Не разрешала электроскрипку. Вайбы[63].
- Перекатится через пальцы твоей ноги и раздавит их к такой-то матери, потом десять раз подумаешь, прежде чем возникать, когда она разрешает-не разрешает.
- Точно. Ведь у кого вся капуста? У нее.
- Верно.
- Нужно тебе малость капусты, ну там купить комикс или что, приходилось идти к Мамке.
- Иногда да, иногда нет. В зависимости, какого цвета у нее настроение.
- Лиловое. Золотистое. Синее.
- Вот лиловое и привело ее тот раз за решетку.
- Ношение оружия. Тут не отвертишься.
- Выходила в город со стволом калибра 0.357 днем и 0.22 вечером. Тут не отвертишься.
- Мамка никому не давала себя переубедить. Никому.
- Она, считай, что и не слушала. Ей было начхать.
- А я думал, что не начхать. Бывали такие моменты.
- Ей всегда было начхать. Начхать с высокой колокольни.
- Ты хоть плачь, а ей все по фигу.
- Я и это пробовал, как-то раз. Плакал и плакал. И хрен ли толку?
- Все мимо, словно она погружена в элевсинские мистерии или искусство любви.
- Плакал, что чуть глаза не повыпадали. Простыня хоть выжимай.
- Мамку было не склонить. Несклоняемая.
- Как градус в термостате.
- У нее много было на уме. Заклинания. Ну и конечно Папаша.
- Давай не будем сегодня о Папаше.
- Да, помню, как Мамка наматывала нам нервы на барабан своими отпадными контрольными.
- Мог ли Христос выполнить свою задачу искупления, приди Он в мир в форме фасолины? Вот такие вот шуточки, хоть стой, хоть падай.
- А потом она ставила отметку.
- Я получил «С», как-то раз.
- Она покрасила мне бороду в синий цвет, накануне моей седьмой свадьбы. Я спал на открытой веранде.
- Да, уж она-то все прокомментирует, Мамка. За ней не заржавеет.
- Достала меня эта старуха, в конец достала. Толпы иступленной публики, ошиваются тут все время, лупят в сковороды и кастрюли, в крышки от мусорных бачков…
- Пытаясь разжиться билетиком на мистерии.
- Нужно тебе малость капусты, ну там в бардак сходить или я знаю что, ты, значит, должен сказать, Мамка, а можно мне малость капусты, чтобы сходить в бардак?
- А сколько раз она бывала щедрой - тихо, стараясь, чтобы никто не заметил.
- Дает тебе восемь, а сама знает, что это десять.
