Лаура Хилленбранд - Фаворит. Американская легенда
В конце декабря Сухарь споткнулся на тренировке и поранил левую переднюю ногу, повредив поддерживающую связку. Нога немного опухла, поэтому Смит приостановил тренировки. И Сухарь снова начал набирать вес.
Репортеры приходили и уходили нескончаемой чередой. Сухарь, до колен перевязанный бандажами, обнюхивал их карманы из-за дверей стойла. Смита снова и снова спрашивали, зачем Сухарю повязки, и он объяснял, что бинтует ноги скакуна, чтобы защитить их. Перед самым Рождеством …надцатый по счету местный репортер из …надцатой местной газеты спросил Смита, зачем нужны эти повязки. Смит с абсолютно серьезным видом ответил: «У него все четыре ноги сломаны»{483}.
Шокированный репортер поспешил к своим редакторам и вывалил на них эту новость: Сухарь повредил все четыре ноги и больше никогда не побежит. Эта нелепая история могла бы тихо закончиться в Колумбии, но газета дала ее на общенациональное радио, посчитав, что такая новость – сенсация сезона. На следующий день об этом сообщали газеты по всей стране.
Ховард только приехал с Востока в Берлингейм, штат Калифорния. Сухарь вознес владельца на вершину славы. Куда бы Чарльз ни пошел, его везде обступали толпы народа. Когда он и Бинг Кросби пришли на скачки в Танфоран, певец вдруг обнаружил, что его все покинули, – фанаты и искатели автографов обступили Ховарда. Владелец Сухаря решил вернуться в Берлингейм и подождать там, пока объявят назначенные весовые нагрузки на скачку-стотысячник. Он убивал время, рассылая репортерам фотографии с матчевой скачки и собирая заметки о победе Сухаря.
В день, когда Смит сделал заявление о ногах Сухаря, Ховард прочел эту чепуху в вечерней газете, отмахнулся и пошел спать. Он слишком хорошо знал, что такое газетные «утки», и был уверен, что, случись с Сухарем что-то плохое, Смит в ту же секунду связался бы с ним по телефону. Но поспать Ховарду не дали. Всю ночь его телефон обрывали репортеры и безутешные фанаты.
На следующее утро, когда Смит появился в конюшне, его обступили взволнованные репортеры. Смит снова и снова повторял, что его лошадь не хромает. «Какой-то болван-репортер увидел Сухаря в обычных бандажах просле тренировки и пришел к ложному выводу», – заявил он{484}. Но потребовалось целые две недели, чтобы эту историю забыли.
Хитрость Ховарда не удалась. Секретарь ипподрома Санта-Анита назначил Сухарю 60,8 килограмма. Чарльз с трудом проглотил эту новость. Как-то после Рождества Смит и Ховард говорили по телефону. Тренер хотел перевезти коня домой, не дожидаясь назначения весовых нагрузок на соревнование в Хайалиа. Хотя рана на ноге лошади была несерьезной – Сухарь даже не хромал, – Смит постоянно думал об этой поддерживающей связке на левой ноге и хотел быть на основной базе, если вдруг начнутся осложнения. В любом случае, они никогда всерьез не рассматривали идею участвовать в скачках во Флориде. Смит объяснил владельцу свою точку зрения, и Ховард прислал телеграмму: «Приезжайте».
Сухарь будет участвовать в стотысячнике. «60,8 килограмма – это, конечно, серьезный вес, – сказал Ховард. – Но и Сухарь – это вам не шутка»{485}.
На следующий вечер, как только стемнело, весь городок Колумбия собрался проводить Сухаря в его, как оказалось впоследствии, последнее в карьере путешествие через всю страну. Всего он проколесил 805 тысяч километров по железной дороге. Прозвучал паровозный гудок, фанаты в последний раз крикнули «прощай», и поезд отправился в путь. Пять дней он шел на запад, встречая на каждой станции толпы поклонников и журналистов. Где-то в самом сердце страны Сухарь встретил новый год. В ушедшем 1938 году не было ни одного живого существа, чья слава и популярность были бы столь яркими и всеобъемлющими. Когда в конце года подсчитали, сколько дюймов газетных колонок было посвящено той или иной знаменитости, оказалось, что в 1938 году Сухарь обошел Рузвельта, который занял второе место, следом за ними шли Гитлер (третье место), Муссолини (четвертое) и все остальные знаменитости{486}.
Его скачка с Адмиралом почти наверняка стала самым важной новостью года и самым важным спортивным моментом столетия. «Самым удивительным, – напишет о нем журналист Эд Саливан, – было то, какую симпатию вызывал этот невзрачный гнедой жеребец»{487}.
Когда поезд Сухаря прибыл в Санта-Аниту, на разгрузочной платформе суетливо толпились фанаты{488}. Дверь вагона открылась, и собаки Матч, Сильвер и Покатель выскочили наружу. Следом за ними показались Тыква и Сухарь. Глава газетчиков протиснулся вперед. Помощники конюхов выстроились вокруг лошадей.
Смит высунулся из вагона и с неприязнью окинул взглядом толпу на перроне. «Мы вернулись для новых побед», – вежливо произнес он. Ховард ринулся сквозь толпу. «Том! – чуть не кричал он. – Он выглядит отлично. И с новым годом!» – Он поспешил поприветствовать своего питомца. «Кому-то придется успокаивать Чарли, – хмыкнул тренер. – Он волнуется больше, чем его лошадь».
Смит и Ховард вместе вышли со станции, светясь от гордости. Сухарь учуял запах овса и взбрыкнул.
У команды Сухаря были все основания гордиться. Сухарь был здоров и доволен жизнью, резв и хорошо натренирован. И ни следа хромоты. Единственная загвоздка – избыточный вес. После матчевой скачки он слишком долго простоял в конюшне и набрал лишние килограммы. На следующий день после приезда Смит снял с коня попону и повел его к весам. Сухарь набрал 14 килограммов! Поэтому Смит закутал его в ярко-желтое одеяло и вывел на трек ипподрома. После состязания с Адмиралом и после того, как весовая нагрузка Санта-Аниты была назначена, тренеру не было нужды скрывать тренировки воспитанника. Попытки защитить питомца уступили место уверенному великодушию. «Больше не будет никаких секретов в жизни Сухаря, – сказал он. – Мы считаем, что он стал народной лошадью, и предлагаем тренировать его под открытым небом»{489}.
Народу идея понравилась. Всякий раз, когда конь показывался из конюшни, раздавался крик: «А вот и Сухарь!» – и трек замирал{490}. На каждой тренировке собиралось до десяти тысяч зрителей, а то и больше.
И для них устраивали целое шоу. Смит никогда не видел своего воспитанника в такой хорошей форме. На тренировках он показывал лучшее время в серии соревнований этого сезона. Он с такой скоростью проходил повороты, так сильно кренился к внутренней бровке, что Смит даже побаивался, что конь не сможет удержаться на таком крутом вираже и рухнет набок. Однажды, отведя коня назад в конюшню, он снял все его подковы. Ховард собирал старые подковы Сухаря, чтобы переплавлять их в серебряные пепельницы для журналистов. А Смит решил разработать дизайн новых подков, которые предотвращали бы падение на поворотах{491}. «Он настолько быстро скачет, – говорил Смит, – что мы боимся, что он из шкуры выскочит. Ему и так приходится бежать чуть боком, чтобы не взлететь в воздух».
Пока Сухарь стремительно проносился поворотами Санта-Аниты, заставляя гудеть зрителей на внутреннем поле и пугая всех и каждого своей сумасшедшей скоростью, Каяк начинал входить в силу. Смит с самого начала знал, что этот огромный черный аргентинский жеребец сможет побороться в скачке на приз в 100 тысяч долларов. Как когда-то в 1936 году с Сухарем, Смит заявил его на гандикап, но избегал показывать секретарю, лишь восемь раз выставив на скачках среднего уровня перед более важными соревнованиями, шесть из которых жеребец выиграл{492}. Каяк делал значительные успехи. К тому времени, как конюшня переехала в Южную Каролину, они с Сухарем каждое утро устраивали отчаянные состязания в скорости. Конечно, Сухарь неизменно побеждал, но Каяк оказался достойным спарринг-партнером, даже лучшим, чем Прекрасная Воительница.
Смит планировал держать в секрете резвость Каяка. На гандикап жеребцу назначили всего 50 килограммов нагрузки. После того как нагрузки были объявлены, можно было не скрывать скорость коня. И Каяк произвел фурор на предварительном заезде, одержав оглушительную победу. Ему не хватило лишь доли секунды, чтобы побить рекорд трека. Он бежал, не прижимая ушей и высоко задрав развевающийся хвост. В преддверии гандикапа Санта-Аниты 1939 года Том Смит был во всеоружии.
Пришла пора выставлять Сухаря в предварительный забег, но что-то все время мешало. Сначала его сняли с забега, потому что было слишком много участников и по жеребьевке ему досталась такая позиция, что стартовать пришлось бы чуть ли не с парковки. Потом его сняли во второй раз, когда дождь превратил трек в настоящее озеро. Прошел январь, наступил февраль. Гандикап был назначен на март, время подходило к концу.
В середине февраля Сухаря заявили на участие в гандикапе Лос-Анджелеса на дистанции в одну милю. Удача повернулась к ним лицом. В день скачек погода была солнечной и участников немного. Смит провел день, сидя под навесом сарая. Он привык к приступам липкого страха, которые охватывали его в день скачек, но сегодня это чувство было острее обычного. По телу пробегали волны тревожной дрожи. Может, он давал слишком большие нагрузки стареющему коню? Эта мысль пульсировала в голове весь день. К тому моменту, как он услышал размеренный голос Джо Хернандеса, объявляющего «разогревающий» забег, Смит начал подумывать о том, не снять ли Сухаря с соревнований и на этот раз{493}.
