Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
— А если еще приятели подсядут!
— Тогда вовсе погорел. Почитай, жалованья за полмесяца не досчитаешься!
— Э-э, бросьте вы. Что нынешнее, что прошлое время — все едино, разницы никакой! — произнес тщедушный мастер.
— Это как?
— А так — нет, и все тут!
— Не может быть. Раньше сахар ели за двадцать восемь, хлеб за десять, мясо за тридцать…
— Ладно, а сколько лир ты зарабатывал в месяц?
— Ну, пятнадцать — семнадцать с половиной…
— А теперь?
— Пятьдесят — шестьдесят.
— Вся разница в деньгах! Раньше зарабатывал пятнадцать лир и платил за сахар двадцать восемь курушей, ныне платишь сто сорок курушей и получаешь шестьдесят лир… И при султане Хамиде то же самое, разве не ясно?
Ильяс вроде бы и понял, согласно кивнув головой, но опять начал свое:
— Оно, конечно, так, только человек этот был не чета другим, особенный… Кто еще у нас такой башковитый? Любовь у него была к родине, к народу. Вот скажи, почему он с женой развелся?
— Ну?
— А потому, что не желал достояние свое семье оставлять, хотел народу отдать. Разве покойный не оставил все, что у него было, народу[86]?
— Однажды, — начал повар-толстяк, закурив новую сигарету, — видит святой имам Али сон…
— Давай, Кенан-уста, расскажи, чего привиделось имаму Али.
Все закурили по новой, поудобней уселись на скамейках.
— Видит он, значит, что между западом и востоком два моря, и текут они, льются в два котла. Только ни вода течь не перестает, ни котлы до краев не наполняются. Удивился имам Али, святой чудак, пошел он к пророку Экрему и говорит ему: «Посланник божий, видел я ночью такой-то сон, но не ведаю, что бы он значил». Улыбнулся пророк Экрем. «Твой сон, Али, — говорит он имаму, — означает, что после одна тысяча трехсотого года[87] ни утроба правителей никогда не насытится, ни денежки народные не иссякнут!..»
Повар испытующе оглядел слушателей своими выпученными глазищами с красными прожилками и снова принялся за картошку.
— Люди говорят, что Гитлер — мусульманин, — ни с того, ни с сего вставил вдруг Ильяс Докузчоджуклу.
— Верно, — поддакнул повар. — А почему бы и нет? Я тоже про это слышал. Кто знает, может, посмотрел аллах, что вера ослабла в сердцах рабов его, и подумал: «Ах, так! Вот обрушу я на неразумные ваши головы раба своего Гитлера!»
— Захоти аллах, неужто он сам не в силах рабов своих вразумить и наставить на путь истинный? — возразил тщедушный мастер. — На кой прах ему этот Гитлер сдался?
— Ну ты, мастер, и ляпнешь! — возмутился Ильяс. — Вот скажи, какая в этом мире самая ученая нация?
— Немцы! — убежденно сказал повар.
— Откуда все науки произошли?
— Из Корана.
— Во!..
Молодой официант, крепкий паренек, успевший окончить три класса начальной школы, мыл грязную посуду и с интересом прислушивался к разговору.
— Слышь, уста! — громко сказал он, обращаясь к повару. — Если все науки от Корана произошли, то чего же мы, мусульмане, не взяли их себе, а гяурам отдали?
Повар, не больно разбиравшийся в таких сложных вопросах, в сердцах цыкнул на парня.
— Твое дело посуду мыть и не совать нос в чужие дела, в коих ты ни бельмеса не смыслишь. Ишь грамотей нашелся!..
Парень покраснел до ушей и яростно загремел посудой.
— Верно сказал мальчик, Кенан-уста, — произнес тщедушный мастер. — Почему отдали, почему позволили, а?
— Мир сбился с пути истинного, — ответил повар. — Покривилась ось этого подлого, распутного мира. Кто как хочет может думать, а мое мнение такое: не за горами конец света! И все тут!
— Что изрек пророк Экрем? — вопросил Ильяс. — «Неведомо, в каком времени лягу, неведомо, в каком времени встану, — сказал посланник божий. — Разрушится старый порядок, и быть посему в этом годе!..»
В дверях столовой появился Муртаза. Увидев, что мастера из прядильного цеха сидят и болтают с ткачами в самое что ни на есть рабочее время, он насупился, нахмурил брови и выжидательно уставился на рабочих.
Собеседники поняли, что назревает скандал, но вида не подали и продолжали сидеть как ни в чем не бывало. Мастера держались независимо, считая ниже своего достоинства обращать внимание на надзирателя.
Разговор перекинулся на политику.
— Сыновья Черчилля и Рузвельта, — начал повар, — сели в самолет, подвесили несколько бомб и полетели на столицу Германии… Только оказалось, что в Германии есть такая машинка, которая может самолет в воздухе останавливать. Включили машинку, замер самолет и кубарем на землю. Пришлось джонни на парашютах спускаться, прямо в объятия к немцам. Поймали голубчиков и привели к самому Гитлеру. Посмотрел Гитлер на них и так, и этак, а потом спрашивает: «Ну, молодцы, какой казни хотите: разорвут вас сорок лошадей иль изрубят вас сорок ножей?..»
— И чего они ответили?
— Чего им отвечать! Разве у англичанина с американцем в сердце храбрость? Затряслись, зубами застучали!
— Нет, эфенди, наше правительство совсем ума лишилось, — сказал Ильяс. — Хотите знать почему? А потому, что взяло да испортило все отношения с Германией… Между тем наш немецкий собрат что сказал? Разве не говорил он: «Я всему учился у Ататюрка»? Сам рассуди, взять и испортить отношения с такой отважной нацией!
— Правильно наше правительство поступило, — сказал толстяк. — Не к чему дружить с Германией. Эта твоя Германия…
— Не говори, брат, так! Ты погляди: один против всех! Выступил один против всех государств. Иль отвага уже не в счет? Во главе такой воинственной нации…
— Чего ты заладил: один, один! Он всю промышленность Европы заграбастал.
Терпение Муртазы лопнуло: мало того, что болтают в рабочее время, еще и его не хотят замечать. Он грозно направился к сидевшим вокруг повара рабочим.
— Эй, вы! — сказал он громко. — Знаете, кто я такой?
Люди обернулись и молча уставились на Муртазу.
— Я вас спрашиваю: кто я?
— Помощник ночного надзирателя на фабрике, — спокойно ответил тщедушный мастер.
— Что? Я — помощник? — задохнулся от ярости Муртаза. — Возьми свои слова обратно! Стану я помощником! Знаешь, что я курсы кончил, обучение у старших получил? Знаешь, тебя спрашивают?
— Сядь, посиди с нами, расскажи про обучение, а мы послушаем, — посмеиваясь, сказал повар.
— Чистишь картошку? И чисти, да помалкивай! Чего зря языки чешете? Какое все это имеет касательство к работе? Отношения, видите ли, с Германией испортились, ума правительство лишилось… И вам и мне нет дела до этого! Слава аллаху, над нами есть начальство, чтобы ночи не спать и думать. Они все обсудят и примут правильное решение.
— Вот, точно! — сказал толстяк. — Они тоже, поди, курсы кончали?
— Конечно, — вставил тщедушный мастер, — и курсы кончили, и очень строгое воспитание получили…
— Ну-ка разойдись! Всем на работу! — скомандовал Муртаза. — Служба — она наша честь и совесть!
Надзиратель подтолкнул тщедушного мастера, тот возмущенно запротестовал:
— Мы не рабочие, наша служба тебя не касается!..
— Что значит не касается?
— А вот так и не касается!
— Кто я вам на фабрике?
— Помощник надзирателя за рабочими!..
— Как я могу быть помощником! — заорал опять Муртаза. Он вставал, потом садился и снова вскакивал, восклицая: — Чтоб я был помощником Нуха? Никогда! Знаешь, что технический директор говорил…
— Что бы он ни говорил, все едино: ты помощник Нуха и твое дело смотреть за рабочими…
— Знаешь, зачем меня взял мой директор?
— Какой твой директор?
— Ну, наш технический директор.
— А просто так взял, без большой надобности! Лучше бы, дорогой, ты поменьше разглагольствовал!
— Да! Не изнуряй себя, наш отважный лев, побереги силенки, — вмешался в перепалку повар. — Здесь фабрика, иль непонятно? Тут работают тысячи. У нас прытких не жалуют!..
— Заткнись, ты, колпак! Я не нуждаюсь в советах! Гляди, как бы у твоей поварешки ручка не обломилась! Вот напишу, как положено, рапорт и отдам моему директору.
— Да хоть самому аллаху отдай! — дерзко ответил тщедушный мастер, встал и вышел из столовой, за ним поспешил его приятель толстяк.
К выходу потянулись и ткачи. Муртаза стоял, уперев руки в бока, и смотрел им вслед, с досадой и сожалением качая головой.
— Да, в корне испортилась дисциплина! — бормотал он. — Ну, я наведу им порядок!..
На другой день утром в кабинет технического директора влетел начальник ткацкого цеха.
— Ради бога, Кямуран-бей, — воскликнул он с наигранным гневом, — прогони ты этого нахала! Ведь он черт-те чего на фабрике творит. Мастеров и начальников не признает. Рабочие и мастера, ну все поголовно на него жалуются… Всюду нос сует, за всеми следит, цепляется к каждому встречному-поперечному. Так не может больше продолжаться.
