Розамунда Пилчер - Сентябрь
— Пойду, пожалуй, — сообщила она. — До свидания, собачки, хорошие вы мои.
Вирджиния не спускала с нее глаз. Лотти вызывающе протопала на своих высоких каблуках по кухне, у открытой двери обернулась.
— Очень приятно было повидаться. До скорой встречи.
И ушла, неслышно затворив за собой дверь.
Вайолет стояла в переднике у стола в своей кухоньке и покрывала глазурью именинный пирог. Испекла его Эди — большой, трехъярусный, но украшать должна была Вайолет. Она сварила шоколадную глазурь на сливочном масле, склеила ею все три слоя и теперь обмазывала бока. Она никогда не славилась изысканной кулинарно-декоративной фантазией, и когда пирог был закончен, то выглядел он не слишком нарядно, был похож на небольшое свежевспаханное поле, но сейчас она посыплет глазурь разноцветным горошком с шоколадной начинкой, поставит одну-единственную свечку — только это она и может себе позволить, — и пирог станет гораздо веселее.
Она отошла полюбоваться своей работой, облизывая измазанный глазурью палец, и в этот миг услышала, что по дороге взбирается в гору машина и сворачивает на аллею к ее дому. Выглянула из окна, увидела, что ее гость Вирджиния, и очень обрадовалась. Вирджиния сейчас одна, и Вайолет очень ценила такие неожиданные, без приглашения, звонки и визиты своей невестки. Значит, ей хочется побыть с Вайолет, ее тянет к ней. А сегодня это особенно важно, они смогут спокойно посидеть и поболтать, Вирджиния расскажет ей про Генри, как все было в Темплхолле.
Ви вымыла руки, и тут парадная дверь хлопнула.
— Ви!
— Я в кухне! — Она вытерла руки и стала развязывать передник.
— Ви!
Бросив куда-то передник, Вайолет пошла в холл. Ее невестка стояла у подножия лестницы, и вид у нее был такой, что Вайолет сразу поняла: случилось что-то очень скверное. Вирджиния была бледна, как мел, глаза ярко блестели, казалось, их жгут непролитые слезы.
У Вайолет сердце сжалось от страха.
— Душенька моя, что с тобой?
— Не сердитесь на меня, Ви, — Вирджиния делала усилия, чтобы говорить спокойно, но голос у нее дрожал, еще миг, и она разрыдается. — Я должна поговорить с вами.
— Конечно. Идем, мы сейчас сядем… — она обняла Вирджинию за плечи и повела в гостиную. — Ну вот, располагайся поудобнее и успокойся. Никто нам не будет мешать.
Вирджиния рухнула в глубокое кресло, откинула голову на подушку и закрыла свои синие прелестные глаза, но тут же снова открыла.
— Генри был прав: Лотти Карстерс опасная сумасшедшая. Ей нельзя жить среди нормальных людей, нельзя жить с Эди. Нужно снова поместить ее в лечебницу.
Ви опустилась в свое любимое кресло у камина.
— Вирджиния, что случилось?
— Я боюсь.
— Что она причинит зло Эди?
— Нет, мне.
— Рассказывай.
— Я… я… не знаю, с чего начать.
— Рассказывай все, с самого начала.
Ее спокойствие благотворно подействовало на Вирджинию. Она взяла себя в руки, было видно, каких усилий ей стоило сдержать себя, не потерять самообладания и здравого смысла. Она выпрямилась в кресле, поправила волосы и прижала пальцы к щекам, словно хотела стереть слезы.
— Я всегда ее не любила, — начала она, — как и все мы, и мне очень не нравилось, что она живет у Эди. Но, как и все мы, я внушала себе, что она вполне безобидная дурочка.
Вайолет вспомнились ее собственные дурные предчувствия и миг панического ужаса, когда Лотти схватила ее руку на берегу реки в Релкирке и сжала своими сильными стальными пальцами, будто в тисках.
— И теперь ты считаешь, что мы все ошибались?
— Накануне того дня, когда я отвезла Генри в школу… это был понедельник… я повела собак гулять. Зашла по дороге к Дермоту купить что-нибудь для Кэти, прошлась до речки и остановилась на мосту. И вдруг словно из-под земли появилась Лотти. Она выследила меня. И рассказала мне то, что все вы давно знали — и вы, и Арчи, и Изабел, и Эди. Уверяла, что всем все известно.
«О Господи, только этого не хватало», — подумала Вайолет. И спросила:
— Что всем известно, Вирджиния?
— Что Эдмунд и Пандора Блэр любили друг друга. Что они были любовниками.
— А Лотти откуда знает?
— Когда была свадьба Арчи и Изабел, она служила в Крое. Вечером был бал, танцы, помните? Она сказала, что прокралась за ними в разгар танцев наверх и стояла под дверью спальни Пандоры. Сказала, что Эдмунд был женат и у него был ребенок, но это его не остановило, потому что он был влюблен в Пандору. Сказала, что все это знали, уж очень их роман был напоказ; мало того, они и сейчас влюблены друг в друга, потому Пандора и вернулась в Крой.
Да, Вайолет всегда со страхом думала, что Вирджиния может узнать эту историю, но все оказалось еще ужаснее, и, наверное, впервые в жизни она потеряла дар речи. Что она может сейчас сказать? Как утешить Вирджинию? Как погасить грязный скандал, который разожгла жалкая сумасшедшая, у которой лишь одна радость в жизни — делать людям гадости?
Она посмотрела в глаза Вирджинии и увидела в них мольбу, Вирджиния хотела лишь одного: пусть Вайолет ей скажет, что все это чепуха, злобная выдумка несчастной сумасшедшей.
Вайолет вздохнула и горестно прошептала:
— О Господи.
— Стало быть, это правда. И вы в самом деле знали.
— Нет, Вирджиния, мы ничего не знали. Догадывались — да, но знать не знали и никогда ничего друг с другом не обсуждали, вели себя так, будто ничего такого не было.
— Но почему, почему? — с отчаянием воскликнула Вирджиния. — Почему вы все отгородились от меня? Ведь я вышла замуж за Эдмунда, я его жена. Вы что же, надеялись, что я никогда не узнаю? А мне рассказали, и кто рассказал — эта мерзкая злобная тварь! Вы предали меня, вы не доверяли мне, считали глупенькой наивной девочкой, которая не вынесет правды, для правды у нее не хватит ни мудрости, ни зрелости.
— Вирджиния, ну как мы могли тебе рассказать? Мы ведь и сами не знали наверняка, правда это или нет. У нас были подозрения, но ты же знаешь, такие люди, как мы, отмахиваются от подозрений и надеются, что все как-нибудь обойдется. Ей было восемнадцать лет, Эдмунд знал ее с детства. Но он давно жил в Лондоне, женился, у него родилась Алекса, они с Пандорой много лет не виделись. И вот он приезжает на свадьбу Арчи, они встречаются. Пандора уже не ребенок, а ослепительная красавица, обворожительная, коварная. Подозреваю, что она с детства была влюблена в Эдмунда. Когда они увидели друг друга, между ними словно молния пробежала. Мы все видели эту молнию, но отвернулись, решили не придавать значения. Мы были бессильны, нам оставалось только надеяться, что гроза не разразится. Да и не было причин опасаться. Эдмунд был несвободен, его связывали узы — жена, ребенок, работа. После свадьбы он вернулся в Лондон, куда его призывал долг.
— Он уезжал легко?
Вайолет пожала плечами.
— Эдмунд такой скрытный. Но я помню, как мы провожали его в Балнеде, он сидел в машине, все прощались, и мне ужасно хотелось сказать ему слова утешения, что-то банальное вроде «Я все понимаю», или «Время исцеляет раны», или «Ты забудешь Пандору», но у меня не хватило духу, я так ничего и не сказала.
— А Пандора?
— Она впала в тоску. Плакала, как ребенок, горевала, не выходила из комнаты. Ее мать поделилась со мной, она была в ужасном горе, но что мы могли ей сказать? Вирджиния, что мы все могли сделать? Я предложила увезти Пандору куда-нибудь ненадолго… в Париж или в Швейцарию, пусть поступит куда-нибудь учиться… Ведь она была так молода, всего восемнадцать лет, и вокруг столько интересного… можно изучать языки, заниматься с детьми, это могло бы отвлечь ее от горя. Она встречалась бы с другими молодыми людьми, забыла бы Эдмунда. Но Пандора всегда была ужасно избалованной, и, как ни странно, мать до дрожи боялась ее вспышек. Не знаю, предлагала она ей уехать куда-нибудь отвлечься или нет, только Пандора месяца два прожила в Крое, обратив жизнь близких в кромешный ад, а потом уехала с этим кошмарным типом, Харальдом Хоггом, он был богат, как Крёз, и стар, в отцы ей годился. Так трагично закончилась жизнь Пандоры в Шотландии.
— И вот она снова здесь.
— Да, снова здесь.
— Вы встревожились, когда узнали, что она возвращается?
— Слегка.
— Как вы думаете, они по-прежнему любят друг друга?
— Господь с тобой, Вирджиния, Эдмунд любит тебя.
Вирджиния ничего не сказала, и Вайолет нахмурилась.
— Ты и сама это знаешь.
— Любить можно по-разному. И порой, когда мне бывает особенно нужна его любовь, я ее не чувствую.
— Не понимаю.
— Он отнял у меня Генри. Сказал, что я душу сына своей любовью, что я хочу держать его возле себя, как собственность, как игрушку, что я им забавляюсь. Я просила и молила и в концов концов ужасно поссорилась с Эдмундом, но он меня словно не слышал. Как будто я обращалась к каменной стене. Камень не способен любить, Ви.
