Юлия Кривопуск - У мечты должны быть крылья
— Слав, не знаю. Определи сам, что для тебя большие деньги.
— Миллион долларов?
— Миллион долларов.
Воробьёв вдруг всерьёз задумался.
— Убийства разные бывают, — произнёс он. — Ножом порезать вряд ли смог бы. И задушить бы не смог. А вот пулю пустить смог бы. Чё там — нажал на курок, и всего делов. Хотя хрен его знает… Это сейчас рассуждать хорошо, а когда дойдёт до дела… Не знаю!
— То есть в тебе живёт потенциальный убийца? — подвёл итог брат.
— Потенциальный убийца в каждом живёт. Просто не каждому есть необходимость этот потенциал реализовывать. Если ты и так в шоколаде, на фига убивать? А вот если с голоду подыхать будешь, тогда ещё неизвестно, какой потенциал из тебя наружу вылезет.
Несмотря ни на что, в Славкиных словах была некая правда.
— А ты вот с голоду не подыхаешь, а за миллион убить готов, — возразил журналист.
— Я не говорил, что готов, я сказал, что не знаю! Бананы из ушей вытащи. Если б я знал наверняка, что меня не поймают… А то за этот миллион полжизни в тюрьме гнить — на фиг надо?
— А если б знал, что не поймают, убил бы?
— Ой, хватит уже, а?! — поморщился Воробьёв. — Если бы да кабы! Сказал — не знаю! Нет, сидит, додалбливает! Дятел, блин! Щас сделает из меня тут монстра. Вы, журналисты, на это способные.
— Даже если и сделаю — тебе же наплевать, что подумают окружающие, — поддел брата московский гость.
— Передёргивать не надо, ладно? Я про культуру говорил, что наплевать, а про убийства не наплевать! А ты уже так всё перевернул, что убийцу из меня сделал! Писака грёбаный, блин…
— Одно с другим тесно взаимосвязано, — произнёс Сашка. — Человек, обладающий культурой, воспитанием, духовным миром, человек, который уважает другого человека, а значит, имеет сострадание и милосердие, не способен на убийство.
— Ага. Хрень только не неси! Человек, обладающий культурой, не убивает? — Славка облокотился на стол. — Раскольников, чё, некультурный был? Ножом и вилкой есть не умел, сморкался в скатерть?
— Раскольников? — Журналист осёкся и сразу не нашёлся, что ответить. — Раскольников был студент…
— Вот именно!
Сашка приготовился было произнести речь о том, что культура начинается с малого, а заканчивается величайшими ценностями, что человек ни в коем случае не должен допускать собственной деградации, обязан впитывать в себя опыт всего человечества и жить, не повторяя ошибок предков, не поощряя насилие, не разжигая войн, а в гармонии с мирозданием. Но брат прервал его мысль самым простым вопросом, и парень поперхнулся собственными словами.
— Раскольников… — промямлил он, — …был культурным, да. Образованным. Статью в газету написал.
— Однако, это не помешало ему бабку топором по башке шарахнуть, — дополнил Воробьёв, наливая себе ещё минералки. — И не только не помешало, а, можно сказать, подстегнуло. Замороченный был слишком — статейки пописывал, теории идиотские сочинял. А был бы простым парнем, и дурь бы в голову не лезла. Может, и бабка бы жива осталась!
Сашка удивлённо посмотрел на брата. «А ведь, действительно, — промелькнуло у него в голове. — Получается, что способность к убийству никак не зависит от культуры и воспитания. А от чего зависит? От мотивации?»
Но Славка понял его взгляд по-своему.
— Что смотришь? — усмехнулся он. — Не такой уж я, оказывается, дурак?
И тут в диалог вступил Васильич.
— Да чёрт с ним, с Раскольниковым, — произнёс шеф. — Я вот одного не пойму — что это ты, Сашок, брата своего допрашиваешь? Ты за себя скажи. Ты способен на убийство?
— Я? — напрягся Сашка. — На убийство? Нет!
— Нет? А почему? — Штырь наклонился над столом.
— Как — почему? Потому что я не убийца.
— Не убийца? А если деньжатами запахнет или баба твоя на стороне переспит. И тут, как назло, ножичек слишком острый под руку подвернётся…
— Вы намекаете на убийство в состоянии аффекта? Я умею контролировать свои эмоции.
— Ой ли… Ну хорошо, а на другое что-нибудь способен?
— На что?
— Не знаю. Соврать, предать, мелко напакостить.
— Нет.
— Врёшь! — Васильич откинулся на спинку дивана. — Врёшь!
— Почему вы так думаете? — Парень даже слегка побледнел. «А ведь он прав!» — проскочило у него в голове.
— Потому что нету ангелов на свете, а ты сейчас стараешься им прикинуться! — выдал шеф. — Я вот сейчас слушал вас со Славкой и на тебя смотрел, как ты брата поучаешь. И некультурный он, и необразованный, в потенциальные убийцы его записал. А сам-то ты какой? Со всех сторон правильный? Почему считаешь, что имеешь право судить других?
Повисла напряжённая пауза. Присутствующие за столом замолчали, ожидая, что ответит Сашка. Казалось, что воздух накалился.
— Да, я считаю, что имею на это право! — Голос московского гостя прозвучал неожиданно громко. — Имею! Потому что, как вы сами недавно выразились, я действительно представитель московской интеллигенции, я образован и начитан, имею кое-какой жизненный опыт. А кому ещё судить, как не мне и таким, как я? Кому? Трактористу дяде Васе, который от водки не просыхает? Или уборщице тёте Клаве?
— Вона, какой базар пошёл! — поднял брови Васильич. — То есть ты у нас столичная штучка, а мы тут все — колхозное быдло. Так, получается?
— Я сейчас не вас имел в виду, — осёкся парень.
— А кого же? Именно нас, больше некого! — Штырь сверлил журналиста взглядом. — Вот за это я вас, москвичей, терпеть не могу! Сидите там, в своей Москве, корчите из себя невесть кого! Культурные, видите ли! Высшей кастой себя считаешь, Сашок? Да кто ты такой?! Думаешь, пять лет в МГУ штаны протирал и теперь другим можешь указывать, как надо жить?!
«Зачем я это сказал?» — мысленно укорил себя Сашка. А Васильич тем временем продолжал:
— Интеллигенты — это, конечно, хорошо. Чистенькие вы все такие, аккуратные, водку не пьёте, матом не ругаетесь. Книжки умные читаете, в театры ходите. К стране, как пиявки, присосались и кровь пьёте! И пользы от вас никакой, и стряхнуть не получается. Стряхнули вас один раз, в семнадцатом году, передавили всех, как клопов, так вы опять понарождались, непонятно от кого! Ленина на вас нет! И Сталина! Чтобы на заводы вас всех отправили, к станку, или в поле, на тракторе пахать! Понюхали бы, чем кусок хлеба пахнет, тогда бы сразу про культуру забыли! И матерные слова бы вспомнили, и водочкой бы не гнушались. Разогнать всю Москву, к чёртовой матери, на целину послать! Вот тогда бы и сельское хозяйство подняли, и промышленность. Страну бы из задницы точно вытащили!
— Да какая от него польза на целине? — усмехнулся Славка. — Это он тут, перед бабами, горазд мускулами играть, а на целине сразу бы окочурился от отсутствия тёплого сортира.
— Зато ты каждый день совершал бы трудовые подвиги, — парировал брат.
— А чё? И совершал бы! Я их и так каждый день совершаю. — Воробьёв маленькими глотками попивал минералку.
— Вся эта ваша московская культура на чём стоит? — продолжал распалившийся Васильич. — Интеллигенция что кушает? Что пьёт? Кто вам комфортные дома строит, даёт в них тепло и освещение? Дороги вам кто делает? Удобства кто обеспечивает? Деньги откуда вы сосёте? Из страны! Из провинции, из всех вот этих колхозов, из заводов, из простых людей, некультурных! Народ на вас пашет, как проклятый, а вы только потребляете! Мало того, ещё и нос воротите — фу, от вас воняет! Вы тут ножичком с вилочкой кушать не умеете, а мясо водкой запиваете вместо вина. Как это неэстетично! А где бы ты был вместе со своей культурой, если бы тебе жрать было нечего? А? Если бы такие, как Славка, не пахали на вас, москвичей, что бы вы делали?
— Наверное, умерли бы с голоду, — в тон ему ответил Сашка.
— Вот именно! — Штырь, не рассчитывавший на такую реакцию, осёкся. Перевёл дыхание, помолчал, а затем добавил поучительным тоном: — Так что давай-ка, Сашок, рабочим людом не брезгуй и мнение его уважай!
Парень сложил руки на груди и усмехнулся.
— Всё? Я могу ответить?
— А тебе есть что сказать? — удивился Васильич. — Ну давай отвечай.
— Во-первых, — начал журналист, — конкретно Славка на меня не «пашет», как вы выражаетесь, а «пашет» он на вас. Во-вторых, не надо думать, что я не знаю, кто выращивает для меня хлеб и топит котельную, чтобы я не мёрз зимой. Любой людской труд я уважаю и никем не брезгую. Кроме того, я тоже работаю, и мой труд востребован, хотя и связан, как вы выразились, с «протиранием штанов». Так что не надо кричать, что я только потребляю и больше ничего не делаю. И в-третьих, я так и не понял, почему надо сморкаться в скатерть и материться, если ты живёшь в колхозе, а не в Москве, и работаешь в поле, а не в издательстве.
Васильич шумно вздохнул, опрокинул в себя остатки коньяка. И вдруг, ни с того ни с сего, спросил:
