Николай Крыщук - Кругами рая
– Мне, пожалуйста, бутылочку «Perrier», – попросил Алексей, пытаясь голосом передать Маше свою приязнь и тем самым отмежевываясь от Женькиного фиглярства. – Я же сказал: не пью.
– Я полагал, что это в переносном, то есть в буквальном смысле. – Женька впервые за время их знакомства слегка растерялся. – Ну, а мне, Машенька?
– Вы сами доктор, Евгений Степанович, – ответила Маша.
С бутылкой минеральной Алексей вышел к шахматистам и только тут разглядел в центре толпы своего сумасшедшего. Он играл сразу на двух досках, морщился, улыбался, скреб бородку, посипывал, приговаривая: «Это же элементарно, Ватсон!» – или со всей силы бил себя кулаком в лоб: «Деревянная башка!» Между тем нетрудно было заметить, что обоих его соперников через несколько ходов ожидает мат.
– Он что, хорошо играет? – спросил Алексей подошедшего сзади доктора.
– Гениально! – Женька взял его под руку и повел к спуску с веранды. – Он – гений.
– А по-моему, он слегка не в себе.
– Слишком деликатно. Он сумасшедший. Но так бывает. В элиту такие, конечно, не попадают, для этого нужны какие-то еще качества, которых у него нет, но уровень – гроссмейстерский. Ходит легенда о том, как он свихнулся. Однажды мальчишки заперли его в доте, которых здесь полно, как ты видел, и сказали, что выпустят, только когда он вспомнит.
– Что вспомнит?
– В том-то и фокус. Они не сказали что. Только повторяли: ты вспоминай, вспоминай. Так длилось несколько суток, во время которых его подкармливали и поили. Всякий раз он делал новое признание: как писался в постель, отламывал головы куклам, как утопил котенка, как онанировал, подглядывая в кустах за солдатом и девкой. Плакал, целовал их вонючие ботинки. А они смеялись и повторяли: не то, вспоминай еще. Наконец тот рассказал о глиняном призраке, который явился к нему однажды ночью и сообщил, что все умрут и после смерти ничего не будет. Но в обмен на какую-то пакость, может быть, даже убийство, предложил пристроить его после смерти в теплое местечко, мол, есть у него такие возможности, и парень якобы согласился. Но призрак больше не приходил. Вот на этом месте и сами экзекуторы сломались, поняли, что у заключенного крыша поехала.
– Это действительно могло стать причиной помешательства?
– Причиной может стать все что угодно. Главное, чтобы человек сам был готов. Но рассказывают про это бабки, это вообще похоже на их страшилки. Поэтому, думаю, вранье. Отца его жалко. Красавец мужик, полковник, заведовал военным строительством области. А после того, как это случилось, ушел на пенсию, из дома выходит только за газетами да в магазин.* * *Алексей шел вдоль залива не меньше часа. Ветер скручивал волосы, тщетные попытки поправить прическу давно привели к смирению и наплевательству, эта же стихия посылала высшее соизволение ни о чем не думать. Кто думает на ветру? Разве что герои брутальных романов.
Жизнь после вчерашнего казалась ему чем-то вроде портативного устройства, хобби Создателя, которому Тот посвящал свободные минуты, да и то, наверное, убавлял звук, который производили землетрясения и войны. Потом коробочка закрывалась и до следующего раза укладывалась под подушку.
Серые волны безразлично подкатывали к его ногам, так же незаинтересованно прогибались внутрь, пятились и уступали место следующим. Под ногами трещал тростник и на птичий манер попискивала галька. Прибрежные сосны неистово размахивали выросшими на воле гривами, не подозревая о своем сходстве с Зевсом.
Алексей не думал, но какие-то процессы все же происходили внутри, там, куда не доставал холод, неровно пропеченный солнцем. Потому что один раз, например, он вскрикнул с видимой над собой издевкой:
– Поцелуй! Господи ты Боже мой!
В другой раз песчаный обрывчик напомнил ему Санжейку, где они летом отдыхали с отцом. Под таким обрывчиком он застал отца с почти незнакомой им, как ему казалось, женщиной, у которой были легкие ноги и высокая грудь. Та плакала, отец ее успокаивал или ругал. Объяснить тогда эту картину у него не хватило ни смелости, ни ума. Еще бы! Отец был его средой, его богом, им самим. Разве может правая рука заподозрить левую в воровстве?
– А история-то простая, – снова сказал Алексей вслух.
– Забрасываем сеть и ждем. Иногда это происходит даже невольно. Сеть бросил ненароком, природа сработала, сам не заметил, а плотичка уже там и волнуется. «Евгений Онегин». Азбука, блин!
Так, разговаривая сам с собой, Алексей набрел на большой амбар с пристроенной к нему банькой или сказочным домиком, перед которым у костерка сидели двое мужчин. По сетям, развешанным для просушки, и завалившимся набок баркасам Алексей догадался, что перед ним перевалочная рыбная база. Один мужик подталкивал палкой головешки к огню, другой раскладывал в коптильне рыбу.
Алексей подошел ближе. Поздоровались.
– Минут через тридцать будет закуска, – сказал тот, что постарше, с поврежденным и оттого косящим глазом.
– Подкатывайте чурбачок, – пригласил его другой, должно быть одного возраста с Алексеем. У него была рыжая бородка, большие залысины и бросающийся в глаза загар на лице, на залысинах, на руках, оголенных закатанными рукавами свитера. Он был похож на молодого Ольбрыхского, времен фильма «Все на продажу».
– Спасибо. Я к вам на минутку, – ответил Алексей, внезапно сообразив, что у него именно к этим ребятам дело, о котором он прочно забыл. – Не продадите свежих судачков?
– Вы из академического? – спросил молодой.
Алексей утвердительно кивнул.
– Пошли. А какая дача-то?
– Двести одиннадцатая. Но это не моя. Знакомые устроили на халяву. А хозяином там академик. Знаю только имя: Алик. Я ведь к вам не первый за рыбой. Вы его, наверное, знаете.
– A-а, понятно. Ну, не так чтобы очень подробно, но знакомы в общем.
– Он сейчас в Штатах.
– Понятно, понятно.
Они вошли в темный амбар, освещаемый только через стенные щели и маленькое окошко.
– Меня зовут Алексей Григорьевич, – нашел нужным представиться Алексей, который при подобных сделках всегда чувствовал себя неловко.
– Ну, коли так, – улыбнулся мужик, – Александр Николаевич. Будем знакомы. У нас тут всякая рыбка. Вам именно судак? В этом ящике.
Ящик был наполнен льдом, перемешанным с мелкой щепой и опилками. Рыба, еще живая, то есть мыслящая, раздувала жабры, била хвостом, некоторые, как показалось Алексею, пытались перевернуться. Он смотрел на этот коллективный гробик, испытывая, как говорят в таких случаях, смешанные чувства. Горы живой рыбы с детства вызывали в нем восторг. Что здесь было главным, трудно сказать. Власть человека над природой при явленной мощи и масштабе самой природы? Символ изобилия? Ловля на удочку в сравнении с этим казалась игрой. Кроме того, даже здесь, в сумраке, это было красиво. Захотелось, как в детстве, взять в руки живую рыбу, и чтобы та вырывалась. Несомненно, и тогда, в детстве, это было эротическое переживание. Доступность недоступного.
С другой стороны, он присутствовал при смерти рыбы. Разве правильно это, что смерть не вызывала в нем сейчас никаких чувств и он стоял и любовался ею?
– Вот думаю: почему не жалко-то? Ведь они умирают. А не жалко! – Алексей сказал это как бы самому себе, не поворачиваясь к провожатому.
– Когда одну поймаешь, бывает иногда жалко, – улыбнулся Александр Николаевич. – Но, говоря честно, тоже не слишком, без надрыва. Хотя вот, по иранскому поверью, например, жабры – это раны рыбы. Когда какой-то кафир пустил в небо стрелу, чтобы убить бога, рыба защитила того своим телом.
Алексей с удивлением повернулся к собеседнику:
– Необычные познания для рыбака.
– Да что вы, для рыбака как раз нормальные.
– А я помню… по сказкам, что ли? Это ведь еще как-то связано с царством мертвых, через которое надо пройти, чтобы воскреснуть. Ну вот, мы и не воспринимаем как окончательное…
– Ну да, да… Еще вспомним про храмовые бассейны и что Христа называли Рыбой. Все это сложно и далеко. Немая она, да к тому же холоднокровная, вот и все дела. Размножается равнодушно, не по-человечески. Сколько возьмете?
– Сейчас, пожалуй, нисколько. Зашел на разведку. А нужно к воскресенью. В воскресенье можно?
– У нас воскресений нет. Можно и в воскресенье. Праздник будет в двести одиннадцатой? – Ударение было сделано на слове «праздник».
Алексей неопределенно повел рукой. Плата за пьяный кураж не обещала ничего хорошего. Что он будет делать с чужими пассиями в чужом доме?
– Вы имейте в виду, там, в ротонде, работает Маша, так она специалист по таким мероприятиям. У нее за баром приличная кухонька. Все приготовит, оставите ключи, сама и накроет. Старички застолья любят, а сил уже нет, Маша у них вместо ангела. Берет недорого.
– Вот это да! Как я удачно на вас попал! Об этом можно было только мечтать. А с Машей я как раз познакомился. Она очень милая.
– Очень милая, – охотно согласился Александр Николаевич. – И к тому же очень верная жена.
