Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта
Ай самое печальное в мире сем — это когда весла бьют по камням по речным валунам…
Когда пришел срок а человек не хочет умирать!..
Дервиш отдай нам ее…
Когда теперь будет такой дождь?..
Когда будет на реке ладья?..
И она мать будет маяться каяться и ждать?..
Матушка! я знаю про срок про ладью!..
Но!..
Ай Господь… бери взамен меня!..
Матушка я не отдам тебя тебя тебя тебя не отдам не отдам…
Так страшно мне вернуться в пустынную кибитку и увидеть пустынную твою опустелую еще тепло хранящую измятую неубранную постель где никогда! уже!.. не будет!.. нет!.. родимая!.. тебя!..
Господь! Владыка всех миров!..
Не может быть чтобы любовь земная скоротечной матери и мимолетного сына не имела продолженья звездновечного веселья в небесах в иных мирах!..
Господь! не можешь Ты таить такую казнь!.
Мы же Твои чада…
А какой Отец гнетёт чадо своё?..
Да? Да?.. Да!..
…Река опала
Река вернулась в берега
Ладья златистая ушла и по волнам и по камням
Матушка в гробной жемчужной рубахе!..
Так хладно сыро смертно!..
Так свежо на брегу стоять…
Так блаженно… так сладко…
И я обнимаю ее за рыдающие блаженные опавшие дивные плечи…
Гляди — ливень иссяк…
И река опала…
И ладья ушла…
Пойдем спать…
…В туманном ливне машина «Скорой помощи» пришла и ушла…
Я не отдал свою мать…
…И вот ливень ушел и пришла варзобская летняя ночь…
Глава ХLI
ВАРЗОБСКАЯ ЛЕТНЯЯ ГОРНАЯ НОЧЬ ДУШНАЯ ДАЖЕ У РЕКИ
…И в такую душную ночь я поставил кувшин с речной мудрой курчавой водой у бирюзовой мглистой горестной одинокой кибитки мазанки моей уходящей в бездонную горную ночь ночь ночь…
От ночных звезд вода к утру холодней и чище…
Ночью от реки шел снежный ветер и я блаженно уснул и даже оделся павлиньим дряхлым бухарским одеялом…
Ай Господь! Одно дряхлое одеяло спит на другом плотяном одеяле
А ранним утром я увидел что вода в кувшине немного тронута немного тишайшая сладчайшая убыла…
Звезда приходила светить и воду ночную хладить
Змея приходила из кувшина пить
Не захотела она пить из реки а захотела пить из моего кувшина
Ты тоже одинока ты тоже любишь звездную серебряную воду из кувшина змея сестра жена дщерь подруга тихая моя
Ах блаженно одиночество из-за которого мы любим даже змей!..
И я пью из кувшина вослед за тобой и чую твои нежные родимые уста…
На следующую ночь я вновь поставил кувшин с водой у кибитки моей…
Приходи сестра моя…
Звезда приходила светить и воду ночную хладить
Змея приходила пить
Лейли приходила любить
Лейли…
Глава ХLII
СОБЛАЗН
Моему дальнему брату Марциалу
Душный лепет полуденного июльского тополя у окна моего Лейли Лейли
А ты сокровенно неистово нежно младенчески нага нага на
исфаганском ковре мреешь таишь полуспишь Лейли
А мой зебб фаллос меж лядвей шелковистых атласных о лоно
твое забывчиво веет бредет бродит наливаясь чует
шелестит
А мой тополь меж лядвей твоих вначале розов розов словно
летучий фламинго
А потом как белая тяжкая цапля как белый аист как
журавль стерх
Меж лядвей твоих во гнездо необъятно
сладчайшее перламутром сладимым сорит чадит пылит
палит журчит Лейли Лейли Лйи Лйи Йи И
И древней человеков семя вино соитья сливаясь свиваясь
бездонно сладит и пьянит
Но соитье стихает и крылья недужно слагают фламинго и
цапля и аист и стерх в бездыханных пустынных
перламутровых заводях лядвеях устьях гнездах лонах
Лейли Лейли
И опять душный лепет стеклянное марево морок июльского
полуденного тополя наплывает чрез сирые окна мои
Ай бес! шайтан! как быстры сладки как мимолетны плотяные
игрища твои
А божий тополь ветвью нежной липкой мускусной
словно матерь дланью через окна о
власы ласкается мои
И о твои чудовые неслыханные кудри непролазные моя
Лейли Лейли Лейли
И твои сахарные ханатласные лядвеи и твои беломраморные снегосонные неразбуженные колени полушария
окатыши чудовые хладит студит стыдит…
Глава ХLIII
САМОЕ ДРЕВНЕЕ САМОЕ КРЕПКОЕ САМОЕ ХМЕЛЬНОЕ ВИНО
— Дервиш какое вино самое древнее крепкое хмельное?
Но которое нельзя пить?
— Это вино соитья — святое первотесто первобытия! Семя человеков…
Оно самое древнее вино — оно древнее человеков…
Ибо оно было прежде человеков…
И Господь лепил из него первочеловеков и ныне лепит…
Оно самое крепкое и хмельное — ибо наповал сметает с ног сразу двух человеков…
И они бьются друг о друга на земле опьяненно бездонно неразлученно…
О древнейшее сладчайшее бессмертное вино!
О!
Лейли из каких пиал пьют его?…
Лейли а все началось весной…
И пошло полилось это древлее вино…
Глава XLIV
ОЛЕНЬ-ХАНГУЛ
Весной когда впервые отринув отбросив откинув постылые ку-лябские атласные взволнованные одежды и древний кишлачный
мусульманский стыд и девью гранатовую завязь младость…
Неистово курчаво младая Лейли-Ветер-Султан-Халва-Ханиффа пришла в тайную окраинную кибитку дервиша Ходжи Зульфикара…
Весной когда они остались одни в кибитке и дервиш съел много грецких орехов и кураги…
И выпил три пиалы змеиного самаркандского кишащего вина чтоб забыть что он стар…
Чтобы зебб его внезапный был тополем стреловидным был китайским карагачом неистовым мясистым а не ивой расплескавшейся зыбко опавшей забывшейся…
А Лейли выпила четыре пиалы вина…
Чтобы забыть что она млада…
Чтобы забыть про одежды про девий стыд…
Чтобы забыть про девью гранатовую кишащую роящуюся завязь плода…
Весной когда одни в кибитке пианые нагие они телами переплелись перепутались перемешались…
И выпили столько вина что не могли понять различить где тело его где тело ее где его солончак а где ее река…
И так кричали кусались грызли рвали стонали рыдали хохотали и мычали терзались трубили словно бухарские олени-хангулы в гоне любовном пенном осенью заметенные забрызганные гонными святыми безумными водопадными несметными журчащими кипящими семенами семенами летящими…
Весной в окраинной кибитке впервые сойдясь они так кричали пенно стонали стенали разрывались…
Что нежданно увидели в окне кибитки чьи-то зыбкие ночные очи бархатные и лик благородный с мшистыми алмазными рогами
— Гляди Лейли, — сказал дервиш от разрушенной гранато-
вой завязи не отлепляясь не отставая не отпадая не останавливаясь…
Это олень трубач хангул бухарский царь олень его летучего стада…
Это он пришел из цветущих душмяных горных чащ на наши стенанья…
Это он глядит на нас удивленно изумленно бархатными тихими до осени очами…
— Дервиш у вас у человеков гон стон весной…
А у нас у оленей гон осенью вослед за вами…
Аллах вначале сотворил человека а потом в рабы вдогонку ему зверя на земле воздвиг пустил поставил…
И олень-хангул по-царски высоко уносит из окна моей кибитки голову с алмазно звездными рогами…
Айя!
А за оленем пришел орёл…
О!..
Глава LV
ОРЕЛ
Когда возлюбленная моя Лейли-Султан-Хаммураппи-Хат-шепссут-Бегумма бредет у возлюбленной моей реки Варзоб-да-рьи…
То всегда вдоль берега текучего хрустального за ней идет в ледяных иссиня прозрачных водах царь самец форель…
Он влюблен в возлюбленную мою…
Когда возлюбленная моя Лейли-Султан-Камыш-Арча-Гор-лица-Куница бредет по возлюбленной моей горной козьей тропе по родимой моей горе Кондара…
То всегда в сиреневой лазоревой надгорной тысячелетней девственной небесной синеве царит парит грядет следит за ней несметный малахитовый орел царь варзобских орлов…
Он влюблен в возлюбленную мою…
Когда Лейли впервые пришла в мою кибитку и забыла все имена и все одежды…
И стала наедине со мной яро доступно покорно бездонно безумно пиано нага…
Самец царь форель видел из вод ночных когда она к моей кибитке слепо упоенно горячечно шла шла шла…
И царь форелей как в пенный гибельный нерест выбросился на скалу где ночной дремал уповал рыбарь…
