Альфред Андерш - Занзибар, или Последняя причина

Она решительно пошла прочь от кафе «Квадри», миновав его и увидев Крамера все еще сидящим за столиком, снова повернула к пассажу, прошла по узкому, заполненному людьми пространству, вышла на Кампо-Сан-Бартоломео, открыла дверь, звонок оповестил о ее приходе, на этот раз очень быстро, потому что она сразу же закрыла за собой дверь.

Он стоял за прилавком, в кругу света, отбрасываемого светильниками из позолоченного металла, маленький, в костюме в тонкую полоску на фоне темного полированного дерева; узнав ее, он сделал шаг назад.

— Вот, — сказала Франциска. — Я возвращаю вам ваши деньги.

Она вынула купюры, которые Крамер сунул в карман ее пальто, и положила их на прилавок, освещенный ярким светом.

— С тем человеком, который был тогда со мной, я не имею ничего общего, — сказала она.

Она увидела его изогнувшиеся от изумления брови, страх, удивленное выражение лица, чувства, никогда не переживаемые прежде, исчезнувшую окаменелость; она повернулась к выходу, но он одним прыжком оказался у двери, преградив ей путь.

— Но почему?.. — спросил он, пытаясь понять хоть что-нибудь.

— Вы знаете «Венецианского купца» Шекспира? — спросила она.

Значит, я не ошибся, она действительно не умеет защищаться. Опытная женщина, которая не умеет защищаться. Он удивленно кивнул.

— Когда я думаю о Шейлоке, — объяснила она, — я начинаю ненавидеть Шекспира.

— Пожалуйста, возьмите деньги, — сказал он. Он не пускал ее к двери. Она моя дочь.

Франциска покачала головой. Она уже держалась за ручку двери, которая вот-вот должна была зазвенеть.

— Могу я для вас что-нибудь сделать? — сказал он, почти отчаявшись.

Она убрала руку, потому что внезапно у нее мелькнула важная мысль.

— Не знаете ли вы хорошего врача, здесь, в Венеции? — спросила она.

Он сразу все понял. Она почувствовала, как по ней, по ее телу скользит его взгляд, робкий, мерцающий, как блеск его камней.

— Доктор Алессандри, Кампо-Манин, — быстро ответил он. — Знаменитый врач. Мой друг. Записать вас к нему?

Она покачала головой и через дверь с зазвеневшим колокольчиком вышла на площадь, на которой на сей раз ее никто не ждал.

Фабио сдал скрипку в гардероб оркестра и с несколькими коллегами пошел обедать; перед большими репетициями, которые длились до вечера, музыканты обычно обедали вместе в кафе неподалеку от театра; громкие беседы за столом помогали им настроиться друг на друга, они критиковали маэстро, дирекцию театра, певцов или спорили на политические темы. Старый Симони, который играл в «Орфее» на одном из трех контрабасов, вовлек Фабио в разговор о своем праве на пенсию и возможном размере этой пенсии, которой он просто не мог дождаться. Они обсуждали соотношение денежной суммы и семейных обязанностей Симони — конечно, денег хватать не будет, и Симони придется давать частные уроки, чтобы как-то свести концы с концами, — и Фабио подумал о том, что и он в один прекрасный день станет пенсионером. Мысль, что он закончит свою жизнь как пенсионер, пенсионер театра Фениче, пенсионер музыки, развлекла его. Забавно: начать свою жизнь как революционер и закончить как музыкант на пенсии. Правда, подумал он, быть музыкантом на пенсии в любом случае лучше, чем революционером на пенсии. Мир был полон революционеров, ушедших на пенсию, и деньги, которые им выплачивались, были иногда целым богатством по сравнению с теми крохами, которые ждали старого Симони. Это было несправедливо. Старый музыкант всю жизнь стремился пробудить в душах своих слушателей, туповатых, погрязших в своих серых буднях людей, страсти, глубокие переживания, чувство прекрасного и мудрые мысли, в то время как пенсионеры от революции не совершали ничего хорошего, только пробуждали надежды, которые не исполнялись.

После обеда Фабио еще забежал в бар Уго, чтобы за чашечкой эспрессо хотя бы несколько минут побыть наедине с собой. Уго всегда готовил для Фабио первоклассный эспрессо, и если Фабио не хотел, чтобы Уго заговаривал с ним, то он не заговаривал. Фабио курил сигарету и думал о человеке, которого увидел вчера в кино на Калле-Ларга; он использовал воскресный вечер, чтобы посмотреть новый фильм Антониони, Фабио страстно любил хорошие фильмы, но вчера он видел нечто большее, чем фильм, он наблюдал за человеком, с которым мысленно не мог расстаться, потому что он напоминал о чем-то, чего не хватало ему, Фабио. Этот человек на его глазах двигался по местности, которая в жизни Фабио осталась белым пятном. Антониони показал его, как ученый, демонстрирующий редкое насекомое; он показал его на поверхности из белого полотна, на экране, и больше ничего; делать выводы он предоставил Фабио.

Они вели себя очень деликатно, делали вид, что не замечают, что он не участвует в их разговорах, никак это не комментировали. Все они знали, что Ирма его покинула; несколько лет они прожили вместе, и вот несколько дней назад она ушла от него, ушла к другому, жила теперь в доме этого другого. Альдо большим тупым молотком сбивал штукатурку, которая крупными осколками падала возле его ног, они ремонтировали дом на окраине Франколино. В обеденный перерыв он слушал, как они разговаривают друг с другом. Карло сказал, что хочет поехать в Германию, что ему надоела эта нищенская жизнь. Филиппо сказал: «Пас здесь слишком много». Была зима, и они сидели в бараке. После перерыва Альдо надел пальто и ушел. Он слышал, как Карло что-то кричит ему вслед, но не обернулся и пошел по сельской дороге но направлению к Франколино и прошел его вплоть до другого конца, до своего дома, стоявшего на гребне плотины. Укладывая в свой старый маленький чемодан какие-то вещи, он смотрел, как мимо него течет По, за оконными стеклами она казалось серой, окутанной зимним туманом.

Антониони очень смутно мотивировал уход Ирмы. Ирма и Альдо на могли пожениться, потому что Ирма была замужем за человеком, который эмигрировал в Австралию и там пропал без вести. Несколько дней назад она получила известие, что он мертв. Она была свободна. Но выяснилось, что она больше не любит Альдо, что у нее давно любовная связь с другим. Стало быть, Ирма ушла, потому что больше не любила Альдо: таков был мотив. Альдо же не переставал любить Ирму, и этому факту Антониони не дает никаких объяснений. Это, так сказать, предпосылка фильма, которую он больше не анализирует. Если бы он захотел, можно было бы найти причину длящейся много лет любви Альдо к Ирме в ее характере, ее сути, ее облике: она была гордая, независимая, свободная женщина, которая не хотела жить во лжи. Как личность она превосходила Альдо. «Когда любовь два существа связует, — думал Фабио, вспомнив строки из стихотворения Шелли, — тот, кто сильней, скорей ее утратит, а слабый избран пережить страданье, утратив то, чем раньше он владел».

Альдо пошел но плотине вдоль реки По, вниз по течению, потому что хотел как можно скорее покинуть Франколино, место, где он был унижен. Он миновал плотину, и на дороге его подхватила машина, ехавшая на восток. Он добрался до Оккьобелло, расположенного недалеко от Феррары, и нашел там работу но специальности, стал каменщиком. Там он познакомился с портнихой, складной, привлекательной персоной, обладавшей чувством юмора, которая увлекла его, хотя, собственно, и не собиралась этого делать; она побаивалась брака. Она жила с родными в доме, который, как и его, стоял на По, но только не па гребне плотины, а сразу за плотиной. Река здесь была более мощной, чем у Франколино. Однажды вечером Альдо встретил в таверне одного водителя грузовика, который рассказал ему, что Ирма вышла замуж. И добавил, что свадьба была шикарная. Антониони сделал все возможное, чтобы показать, почему у Альдо так ничего и не получилось с портнихой Эльвией. У Эльвии была младшая сестра, почти подросток, которая из любопытства влюбилась в Альдо. Антониони показывает, как Альдо, беспокойный и неудовлетворенный, «играет в любовь» с этой девчонкой, показывает все эти бессмысленные прикосновения, которые так хорошо знал Фабио. Никаких сцен никто не устраивал; Эльвия была даже рада избавиться от Альдо. В образе Эльвии, самой симпатичной, ясной, веселой фигуре фильма, Антониони рисует человека, который никогда не пережил ничего подобного тому, что пережил Альдо, она не могла понять драму его жизни, драматические истоки его истории. Эльвия станет однажды симпатичной, веселой старой девой. И я когда-то стану старым холостяком, подумал Фабио, но, вероятно, не таким веселым, как Эльвия.

На большой феррарской равнине, под водянистым зимним небом, Альдо остается у одной девушки, которой при-надлежит бензозаправочная станция. Отец девушки старый, ненормальный человек; Альдо помогал девушке на бензозаправке. Она была красивая, красивее Ирмы, она была чувственная и восхитительная в постели. Альдо был счастлив. Только отец мешал им. В кармане он носил членскую карточку «Федерации анархистов», но был абсолютно одинок, потому что в нижнем течении По уже не осталось ни одного анархиста, не то что в Тоскане. Он творил сумасшедшие вещи, однажды напал на одного из соседей, который как раз собирался свалить пару деревьев. Вирджиния сказала Альдо: «Нам надо отправить его в приют». Она сказала это, стоя перед комодом, и сказала как бы между прочим, но Альдо бросил на нее быстрый взгляд, он знал, что она имела в виду. Еще одна, с ненавистью подумал он, которая выгоняет человека, потому что он стал ей в тягость. Бензозаправка находилась вблизи Порта-Толле, на новом шоссе, ведущем из Равенны в Венецию, и они отвезли отца в дом для престарелых в Равенне. Так хотела Вирджиния. Альдо долго рассматривал стариков, сидящих в холодных коридорах и чего-то ждущих. Старый анархист пошел бродить по окрестностям. Антониони важно было показать, что отношение Альдо к Вирджинии очень похоже на любовь. Если бы Альдо мог забыть Ирму, то он полностью предался бы иллюзии и, возможно, смог бы полюбить Вирджинию, несмотря на ее мелочный характер. Но, подумав, Фабио отверг этот вывод, и не столько из-за характера Вирджинии — возможность любви не зависит от достоинств и недостатков любящих, — а потому что он знал, что даже постепенно эрзац нельзя превратить во что-то настоящее. Можно было понять свою ошибку и попытаться извлечь из нее все что можно, добиться чего-то хорошего — такова тайна большинства считающихся хорошими браков! — но долго человек не мог предаваться иллюзии и рано или поздно понимал, что встретил не настоящую любовь. Вот я, например, подумал Фабио, так ее и не встретил, но и не мог решиться отдаться одной из своих иллюзий и закрепить отношения. Он подумал, что это роднит его с Альдо: он тоже был неспособен заключить компромисс с иллюзией. Но вели они себя так по противоположным причинам: Альдо — потому что познал настоящую любовь, Фабио — потому что никогда ее не знал.