Лена Элтанг - Каменные клены
Младшая прочла и посмотрела на меня с любопытством. В спальне было темновато, но я видела, что у нее порозовели скулы.
— Сама подумай, — написала я, наполнив ее кружку имбирным чаем, — ты приезжаешь сюда как ни в чем не бывало, после того, как четыре года пропадала неизвестно где. Половина деревни уверена, что ты похоронена в моем саду!
— В нашем саду, — поправила меня Младшая, уткнувшись подбородком в мое плечо и глядя в тетрадку, но я продолжала писать, как будто не слышала:
— Пока ты лежала тут, наверху, как куколка непарного шелкопряда, я передумала. Ни ты, ни твоя дочь мне не нужны. Полагаю, вам лучше уйти.
— Вообще-то мы с Феньей можем жить здесь сколько захотим, — сказала Младшая, отодвигая чашку. — Спасибо, твоего зелья я уже напробовалась вдосталь.
— Нет, не можете, — написала я, — на днях я выхожу замуж, и нам будет здесь тесно вчетвером.
— Нет, можем, — Младшая отбросила одеяло, легко поднялась и подошла к окну. — И замуж ты вовсе не выходишь. Это я выхожу замуж. Послушай, Аликс, меня жутко раздражает эта твоя новая манера — ходить с блокнотиком на шее. Со мной-то могла бы не разыгрывать немую хранительницу Грааля!
Я смотрела ей в спину, наслаждаясь забытым уже сварливым голосом. Моя девочка. Не зря я в детстве читала ей все подряд, удерживая леденцами и обещаниями или просто запирая дверь на ключ.
Хорошо, что я не заварила Младшей шестой и седьмой чайники, с кем бы я теперь бранилась, думала я. К тому же ее спина и плечи так похудели за последние дни, что кое-где можно различить прежнюю девочку, будто Осириса в вересковом стволе, нет — будто меч Экскалибур внутри скалы!
Я хотела рассказать ей про Сондерса и кухонный стол, имя бывшего жениха так пекло мне язык, что я с трудом сдержалась, чтобы не нарушить свой постылый voto de silencio.
А писать про такое — бумага не стерпит и никаких чернил не хватит.
Еще мне хотелось сказать, что с тех пор, как она проснулась, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не выставить ее вон, мне просто жалко задумчивую Фенью, с трудом отмытую после долгой дороги. Еще мне хотелось сказать, что я знаю человека, который в ее сторону даже смотреть не стал бы, у него глаза цвета необжаренного кофе, а Сондерс Брана рядом с ним выглядит как подсобный рабочий на эфиопской плантации, вот так-то.
Еще мне хотелось сказать, что если дочери фараона могли терпеть рядом с собой только тех мужчин, что приходились им братьями, то я, похоже, устроена иначе: я не могу терпеть только одну женскую особь — свою сестру.
— Да брось ты, я знаю, что все будет хорошо, — сказала она внезапно, скосив на меня глаза через плечо, точно так же, как на украденной Сондерсом фотографии. — Не бойся, сестра, война закончится, и мы всех победим. Мне так приснилось.
Выходит, я не напрасно продержала ее в маковой дреме: кто знает, может быть, она не только уменьшилась в размерах, но и, подобно Септимию Северу, увидела во сне пророческую лошадь? [162]
Гостевая клуба Луферсов. 2008
Пишет Маркус:
Эй, есть тут кто-нибудь? Я получил письмо от Джуниора! Бабка отвезла его к отцу и с осени ему придется ходить в школу для шахтерских детей — это он так сказал. Еще он сказал, что сидит без Интернета, бедняге пришлось пойти в кафе и заплатить полтора фунта, чтобы написать пару писем.
let us find edna's rotten skull
Пишет Спайдермен:
Его что — насовсем из города отправили? Без Джуниора все как-то тускло. Хотя я согласен с Дейли Ньюс — с ребенком был перебор, тем более что это не ее ребенок вовсе.
Пишет Маркус:
В каком смысле? Он что, вылупился из яйца?
let us find edna's rotten skull
Пишет Спайдермен:
He он, а она — это девчонка Я слышал, как девчонкина мать разговаривала с ней в саду у Ламии, я как раз мимо проходил и залез на дерево по привычке. Мать тоже выглядит странно, как будто обкуренная и волосы полгода не мыла. Смешная была картинка — Ламия вышла на крыльцо и стала делать немытой телке знаки, ну, типа — подойди. А та и виду не подает, что заметила, ждет, когда с ней заговорят по-человечески, так Ламия не выдержала, подошла к ней с блокнотом, написала там что-то коротко и чуть ли не в лицо ей ткнула. А та хвать ее за руку и держит. Круто они развлекаются, Бивис!
Пишет око_за_око:
Ни фига себе, я думал, никто уже и в чат не выходит в условленное время. Привет всем! Ламия закрыла отель еще на той неделе — типа, по техническим причинам.
Пишет Маркус:
Да она достала уже всех со своей немотой! Никто не хочет спать на ее кровати и есть ее завтрак, вот тебе и технические причины. Скоро она разорится и продаст свою гостиницу вместе с трупами в саду. Я бы и сам купил, да на днях потратился на Resident Evil.
let us find edna's rotten skull
Пишет Спайдермен:
Скучища этот Evil, второй Принц Персии и тот был лучше. Про трупы в саду я бы на твоем месте помолчал, Маркус, твоя была идея раскопать там все, до сих пор противно.
Не знаю, что она там написала — у меня же не цейсовский бинокль, только ругались они прикольно — одна быстро пишет что-то ядовитое, а вторая быстро читает и орет на нее. А девчонка стоит рядом и смотрит на них снизу вверх.
Дневник Луэллина
древние боги не в пример лучше людей умели ссориться, думал я, упрямо держа палец на белой кнопке звонка, похожей на клавишу рояля
вот шумерская инанна, изнасилованная во сне садовником, [163] рассердилась и превратила все источники в кровь, так что даже деревья стали сочиться кровью, а потом спустилась в подземное царство и голой предстала перед сестрой, а та взяла да и убила ее — подвесила на крюк
почему она не открывает?
если сестра саши вернулась, они непременно станут ссориться, потому что прошлое — самая мучительная причина для ссор, избыть ее невозможно, как невозможно избыть содеянное зло, ясно, что вода, превращенная в кровь, уже не станет водой, но можно — можно! — отвернуться и не пить, я должен объяснить это саше, должен научить ее
почему она не открывает?
я поднял горсть камней и швырнул через стену; для чего она приезжала в лондон? саша сонли — в розовой косынке? пьющая чай с уайтхартом? что тут, черт побери, творилось, пока я вытирал пыльные зеркала в отцовском доме в бэксфорде? что тут творилось такое, что ей пришлось искать меня
за стеной послышался хруст гравия, звякнул железный засов и правая створка ворот распахнулась
бледная, перепуганная саша стояла на садовой дорожке в мужской рубашке, густо запятнанной кровью на груди, будто плащ парцифаля
руки она держала перед собой, как хирург, который ждет, что ему польют из кувшина, руки были по локоть в какой-то кровавой слизи, привет, сказал я, она посторонилась, пропуская меня, потом повернулась и неуверенно пошла к дому
я шел за ней, повторяя про себя все, что хотел сказать, будто строчки илиады перед экзаменом, в висках у меня бухала тяжелая красная вода: она все-таки сделала это, она сделала это, бедная девочка, скажи же мне, эвтифрон, что называешь ты святым и что несвятым? — святым я называю именно то, что теперь делаю, то есть — преследую убийцу
***я всего лишь инструктор по вождению, а не инспектор, мне запретили крутить руль, а я кручу, это все дух противоречия! я шевелил губами, глядя в затылок александры с высоко поднятыми гребнем волосами, я хотел учить хотя бы чему-нибудь, я хотел остаться учителем! я хотел перестать бояться, понимаете?
но я стал плохим учителем, и стал бояться еще больше, но вы, саша, не бойтесь — это я сказал вслух, и она оступилась, серый камешек вылетел из-под замшевой туфли — вы не бойтесь, что бы вы ни сделали, я приехал, и я на вашей стороне
теперь вы убили ее на самом деле, я так и думал, что этим кончится
я помогу вам, что бы ни случилось, потому что виноват перед вами, и — я устал вам врать, я вообще устал врать, я вообще устал! тут мы дошли до крыльца, и саша дала мне открыть дверь, окровавленные руки она все еще держала перед собой, я решил, что первым делом отведу ее в ванную, а потом займусь отпечатками
оказалось, дух противоречия — это бронзовый гвоздь! сказал я, снимая плащ и закатывая рукава рубашки, гвоздь, затыкавший вену критского чудовища талоса, вытащили его — и полилась бесцветная кровь, божественный ихор, теперь я боюсь, что он весь из меня выльется понемногу
саша молча шла по коридору, а я говорил и не мог остановиться, ее молчание помогало мне и пугало меня, мы дошли до столовой, и я увидел знакомый пистолет, темно сияющий посреди длинного стола, протереть тряпкой! мелькнуло у меня в голове, потом я увидел синий персидский ковер с соколиной охотой и бордюром из листьев — ковер был забрызган будто бы свинцовым суриком, брызги тянулись грязноватой дорожкой в угол комнаты, где лежало что-то темное, мертвое, скомканное