Когда порвется нить - Эрлик Никки

Конечно, Джек знал, что письмо Хавьера не изменит мнение Энтони и Кэтрин и тех, кто привел их к власти. Это, конечно, не изменит всего. Но, возможно, станет началом.

— У тебя могут быть большие неприятности, — заметила Мора. — Ты уверен, что хочешь это сделать?

— Да, — ответил Джек. Он уже отдалился от родных; пришло время встать на сторону, которую он выбрал.

— Тогда я буду рада помочь, — сказала Мора. — Я уверена, что историю Хавьера должны узнать все.

Попрощавшись с Морой и оставив ей письмо, Джек вышел на улицу и посмотрел на небо. Последние четыре года Хави был пилотом. Кто знает, сколько раз он летал там, среди облаков?

Джек надеялся, что Хави, где бы он сейчас ни был, оценит иронию судьбы. Пять лет назад Энтони Роллинз бессердечно использовал нить Хави, чтобы привлечь избирателей, подтолкнуть свою карьеру, а теперь эта же нить, вполне возможно, сыграет роль в его падении.

Похороны на прошлой неделе вышли скромными, пришли только родные Хавьера, Джек и двое солдат, находящихся в отпуске.

Джек стоял возле закрытого гроба, задрапированного американским флагом, когда к нему подошла женщина.

— Ваш друг был очень храбрым солдатом, — сказала она.

Женщина пришла поздно, после того как служба уже закончилась, и проскользнула в заднюю часть зала прощаний. Ее лицо показалось Джеку незнакомым.

— Он спас всех нас в тот день, — прошептала она.

Джек понял, что она, должно быть, была одной из двух гражданских врачей, которых, по словам мистера и миссис Гарсия, Хави спас перед смертью. Аника Сингх, наверное. Все участники той операции, по слухам, подписали соглашение о неразглашении подробностей, но капитан Рейнольдс поделился историей о мужестве Хави с его родителями.

— Хави не заслужил этого, — сказал Джек. — Он не заслужил короткой нити.

Аника повернулась и посмотрела на Джека с такой добротой, с таким пониманием, как могла смотреть только мать на любимого сына.

— Знаете, ваш друг Хавьер напоминает мне другого человека, которого я знала и чья нить тоже была намного короче, чем следовало бы. Но и он, и Хавьер изменили мир. О них будут помнить в течение многих лет, даже поколений, — сказала она. — В каком-то смысле у них были самые длинные нити, которые я когда-либо видела.

НИНА

Годовщина появления нитей пришла и прошла, годы летели своим чередом, и вскоре исполнилось почти десять лет жизни человечества с нитями.

Некоторые были благодарны за коробки, за возможность попрощаться, никогда не жалеть о последних сказанных словах. Другие видели дар в сверхъестественной силе нитей, позволявшей им верить, что жизнь их близких, получивших короткую нить, на самом деле не была оборвана случайно. Они жили столько, сколько им было отмерено, поскольку с момента их рождения длина нити была предопределена. Именно поэтому с потерями было легче смириться, веря, что изменить конец было невозможно и их смерть не зависела от каких-то принятых решений, от поступков, которые они совершили или не совершили. Не нужно было думать о том, что могло бы случиться, если бы они жили в другом городе, или ели другую пищу, или поехали домой другим путем. Конечно, потери причиняли боль, были мучительны, и все же нити давали некоторое облегчение — любые перемены не отсрочили бы конец. Просто такая им выпала жизнь.

Однако нити не приносили утешения коротконитным, тем, кто столкнулся с несправедливостью. Скорее, они снимали камень с души длиннонитных, тех, кто продолжал жить.

* * *

Родители Моры попросили Нину выступить на похоронах.

Это была первая надгробная речь в ее жизни, и ей потребовались все силы, чтобы отпустить руку матери, покинуть свое место на первой скамье и предстать перед толпой скорбящих.

Нина быстро оглядела зал, ища лицо, на котором можно было бы остановиться, читая свои заметки. Никто в первых рядах не подходил: все члены семьи Моры тихо плакали, и она не хотела смотреть на Бена и Эми, которые, вероятно, думали о похожих похоронах, которые неизбежно состоятся в их семье через несколько лет. Так что Нина обратилась к горстке незнакомых людей в последних рядах, возможно, коллегам или старым знакомым Моры, с которыми ей так и не довелось встретиться.

Нина рассказала о страсти, бесстрашии, остроумии и впечатляющей скорости, с которой ее супруга заводила друзей. Она рассказала, как Мора узнала о фонде Джонсона и сразу же оставила работу в издательстве, чтобы присоединиться к команде сенатора — это было ее шестое рабочее место, но первое, на котором она сразу поняла, что нашла себя. Наконец-то она преуспела в карьере, нашла, куда направить энергию, сотрудничая с фондом для защиты своих коллег-коротконитных.

Нина не хотела говорить о последних днях, о редком пороке сердца, который так и не обнаружили до самой смерти. Она не хотела говорить о финале. Она рассказала о жизни.

— Легко смотреть на время, проведенное вместе, и думать, что нам не повезло. Но разве не лучше потратить десять лет на настоящую любовь, чем сорок лет на скуку, усталость или горечь? Когда мы думаем о величайших историях любви, которые когда-либо были написаны, мы смотрим, сколько они длились. Многие из них были даже короче, чем наш брак с Морой. Но наша история — моя и Моры — была глубокой и цельной, несмотря на ее продолжительность. Это была цельная, чудесная история сама по себе, и, хотя мне было отведено больше глав, чем Море, ее страницы ни в коем случае нельзя пропустить. Я буду перечитывать их снова и снова до конца жизни. Наше десятилетие вместе, наша история — это дар судьбы.

Лица на последних рядах расплывались, поэтому Нина вытерла глаза скомканной салфеткой и посмотрела на речь перед собой. Она была обязана закончить ее ради Моры.

— Мора, конечно же, дала мне последнее напутствие, пожелав, чтобы ее голос был последним, который мы услышим на ее службе: «Скажи всем, что я всегда хотела быть исследователем. Что я всегда стремилась сделать первый шаг, первой нырнуть в ледяную воду, первой попробовать незнакомую еду, первой выйти на сцену и спеть. И теперь я буду первой, кто узнает, что будет дальше, первой, кто узнает, что ждет всех нас. Я обещаю как следует все разузнать, чтобы рассказать вам обо всем, когда придет ваша очередь».

Через несколько недель после службы Нина наконец покинула родительский дом и вернулась к себе — одна, чтобы закончить свою книгу. Над сборником рассказов о нитях и людях, которые использовали их во благо, она работала почти три года. Страница посвящения была уже напечатана — «Море»; просто и честно, но Нина медлила расставаться с рукописью, не хотела передавать ее редактору.

В тот вечер Нина снова перечитала все истории.

Женщина, родившаяся с геном рака груди, которая никогда не ожидала, что получит длинную нить, а теперь возглавляет прогресс в области лечения рака. Двадцатитрехлетний парень, выросший в бандитском квартале, чья длинная нить дала ему надежду на спасение, сейчас руководит программой внеклассного обучения для молодежи из группы риска. Коротконитный, который нес свой ящик в рюкзаке, когда покорял вершину Эвереста.

О Море тоже была история. Работая в фонде Джонсона, она рассказала общественности о самопожертвовании солдата-коротконитного, и развернувшаяся кампания в прессе привела к окончательному поражению Инициативы ОБПС в Верховном суде. Такого влияния на события целой страны Мора никогда не могла себе представить.

Мора велела бы ей сдать книгу, подумала Нина. Отпустить. Время пришло.

Нина вспомнила один из последних разговоров с Морой.

— Ты всегда была сильной, неизменной, опорой всем. Ты все планировала, — сказала тогда Мора. — Именно поэтому я хочу, чтобы ты осталась такой же, хорошо? Ты не можешь рассыпаться на куски. Ты нужна Эми и Бену, их детям, и ты должна жить дальше. Обещай мне, что будешь всем опорой. И по-прежнему будешь строить планы.