Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
А может, у Толи и его мамы тоже зверь проснулся, когда защищали друг друга? Неужели и я смогла бы вот так же — бутылкой, стулом?.. Как страшно! Мне, наверное, самой про это не понять. Жаль, что нет здесь бабы Мавры. Она бы смогла объяснить...
Я должна улететь в мое спасительное сказочное царство белых облаков. Мне обязательно надо побывать в нем, иначе я совсем измучаюсь бедою Толика.
МОНАСТЫРЬ
Иду мимо монастыря. Тяжелые деревянные ворота заднего двора прикрыты. Заглянула в щель. Около лошади, запряженной в сани-розвальни, возятся женщины в черных одеждах. Они приподняли старого мужчину и, поддерживая его под руки, повели внутрь монастыря. Рядом с воротами на лавочке сидит худой мальчик лет десяти в длинной черной одежде, без шапки, в грязных, изъеденных молью валенках и шлифует наждачной бумагой древко странного флага. Верхняя полоса его белая, средняя — желтая, а нижняя — черная. Я подошла к мальчику и спросила:
— Это церковный флаг?
— Нет, — ответил он, — у церкви флагов не бывает, только кресты. На Руси было два флага: один морской, военный, с белой, голубой и красной полосками, а другой, самый старинный — вот этот.
— Какой он некрасивый, безрадостный. Это потому, что на Руси жизнь была трудная?
— Не знаю.
— А ты здесь учишься на попа?
— Нет, я пока послушник.
— А я, по-твоему, «непослушник»?
— Ты мирская. У вас все по-другому.
— У тебя лучше?
— Не знаю. В миру не жил.
— Колокол у вас плохой. Будто ребенок по рельсе стучит. У нас в деревне звук у колокола был низкий, густой, бархатный и торжественный. По всей округе растекался. Вашим звоном не к Богу созывать людей, а на пожар или, в крайнем случае, на праздник.
— Ты веришь в Бога? — спросил мальчик.
— Не знаю. В разных церквях на портретах Бог по-разному нарисован. А ведь он должен быть один. Но когда мне плохо, я зову его на помощь.
— Не богохульствуй. Не надо говорить о том, чего не понимаешь.
— А ты объясни.
— Я не имею права учить, пока сам не познал Божьего слова. Это большой грех. До свидания. Бог с тобой, — четко выговаривая слова, сказал мальчик и пошел к зданию, волоча ноги...
После уроков я обо всем рассказала Анне Ивановне и спросила: «Зачем нужны монастыри?»
— Для того чтобы в них жили люди с искалеченными душами и телами. Ты же сама так подумала, правда?
— Да. Им там легче. В монастырях, наверное, живут только добрые люди. А в миру — разные. Осенью был какой-то церковный праздник. По улицам ходили люди, гремела музыка. На деревянных сценах артисты пели частушки. В основном исполнители ругали попов и церковь. И тут я поняла, что пять помостов для участников концертов перекрывали дороги, по которым люди ходят в церковь. Я подошла к крутому склону, примыкавшему к одной эстраде. А там вереница согнутых старушек, одетых в черные одежды, цепляясь за кусты и бормоча: «Господи, помоги», — медленно взбиралась наверх. На их лицах стремление во что бы то ни стало добраться до цели! А три женщины изо всех сил помогали своей крупной тяжелой подруге. На вид ей было лет под девяносто. Она, задыхаясь, бормотала: «Господи, может, в последний раз...» Две женщины, опираясь на палки, тащили ее за руки, а третья подставляла свое плечо, подпирала больную, когда та переставляла ноги. У меня тогда сердце зашлось болью. Зачем они так яростно рвались в церковь?
— Представь себе, что когда-то жили маленькие девочки. В детстве, до революции, их водили родители в церковь. Там было красиво, звучала удивительная музыка. И там говорили о добре и любви. Вот и стремятся они в старости к тому, что в детстве радовало.
— Так просто? Спасибо, Анна Ивановна.
— А церковь нужна для всех людей?
— Зачем опять в черную сутану душу народа заворачивать? Добру учить можно и без нее. Религия — наше прошлое, наша история. Веротерпимость сейчас не поощряется. Понятно?
— Да. Только все равно бабушек жалко.
— Народ, вечно приносимый в жертву народ.... Если в душе есть Бог, его не запретишь, — задумчиво, будто про себя, сказала Анна Ивановна.
— Я люблю ходить по улицам и смотреть, как люди живут, слушать, о чем они говорят. Как-то летом гуляла. Вижу, передо мною бабушка идет с маленьким мальчиком. В руках у него ветка. Видно, где-то подобрал. А бабушка его учит: «Игоречек, того, кто эту ветку сломал, Боженька накажет». А другой раз молодая мама девочку вела за руку. Та хотела листочки с куста сорвать, но мама ей не разрешила:
— У дерева листочки как твои пальчики, а ветви как руки. Дереву так же, как человеку, больно, когда его ломают.
Мне понятней, как тетя рассказывала.
— Молодец. Ладно, иди. Только вечером поздно одна не ходи. Еще заблудишься, — посоветовала Анна Ивановна.
Я ничего ей не ответила. Ведь я знала, что скоро пойду к Ирине и возвращаться буду затемно. Провожать себя не позволяю. Мне надо бывать одной.
РОДНЯ
Под Новый год старшие девочки сообщили, что меня разыскивает родной дядя и в письме просит выслать мою фотографию. Бурной радости это сообщение у меня не вызвало. Не скажу, что равнодушно, скорее — настороженно встретила известие. Зачем ему фото? Если я родная, так и без снимка должен забрать. А раз по внешности выбирает, так что это за родня? И чему радоваться? Попадешь в трудную семью и будешь маяться! Может, лучше в детдоме остаться? Здесь только о себе голова болит. Аня — хорошая девочка, а отец все равно бросил ее. Родственники могут любить или не любить своих родных, а чужих никто не любит. И жалеют не все, а только те, которые добрые. Зачем я нужна? Дядя — он же не родной отец? Может, им стыдно, что я в детдоме? Но меня кормить надо. Они что, богатые? Мне хочется иметь семью как у Ирины. Там все очень умные, воспитанные и, главное, добрые. И у Пети хорошая семья. У Наташи тоже очень хорошая мама, но грустная. А вдруг мне повезет? Ведь повезло же с этим детдомом. Даже уезжать отсюда не хочется.
— Кто такой родной дядя? — спросила я у старшеклассницы.
— Это брат твоей мамы или твоего отца.
Мое сердце от этих слов впервые вздрогнуло. Значит, он знал моих родителей и может рассказать, почему я здесь? И мне уже не надо будет придумывать, фантазировать?
Раньше было все просто: папа погиб, мама умерла с голоду. А если все не так? Холод вошел в сердце. А вдруг плохие воспитательницы были правы, и я узнаю какую-нибудь черную историю? Например, меня бросили? Сердце сжалось, стало трудно дышать. Попыталась отвлечься от захлестнувших мыслей: «Их нет, их нет, их нет... Не хочу, не хочу...» Потом подумала о Витьке, о бабушке Маврушке. Они есть и всегда будут.
— Дядя меня искал или детдом? — уточнила я, немного успокоившись.
— Детдом не ищет, — ответила старшеклассница.
— Значит, родственники? Получается, что я им зачем-то нужна?
— Дурочка, повезло тебе, в семье будешь жить!
Это мне повторяют многие. Я часто ловлю завистливые взгляды. Целую неделю ждала фотографа. Он не пришел. «Может, без фотографии меня не возьмут?» — подумала я и почему-то успокоилась, а потом и вовсе забыла про эти разговоры.
НОВЫЙ ГОД
Наш класс привели в просторный зал, украшенный ветками сосен и гирляндами из цветной бумаги. В дальнем углу стояла ослепительная елка. Мы сели на длинные, низкие лавки, расставленные вдоль стен.
Выключился белый свет и включился темно-синий. И я оказалась в ночном лесу. Тяжело ступал медведь, ветки потрескивали под его лапами. Важно, неторопливо проплыли две лисички. То тут, то там выскакивали юркие зайчата и пропадали под ветками огромной ели. Черный небосвод усыпан звездами разной величины. Блестел серебристый месяц. Вдруг посыпал мелкий тихий снежок. Я почувствовала, что сижу в лесу под заснеженной елкой, и невольно съежилась, зябко повела плечами, и сжала их ладонями. Это было удивительно знакомое, трепетно-приятное ощущение реального мира. Я будто вернулась к родной природе, к сказке леса, которую ни разу не чувствовала в стенах этого большого дома.
