Александр Половец - Мистерии доктора Гора и другое…
Свернули к супермаркету, она говорит, знаешь, прихвати еще коньяк. Для меня — тебе, говорит, не дам, ты останешься за рулем, я сяду сзади. Отхлебнула коньяк, закуталась в спальный мешок — мы были легко одеты, а вечером прохладно у океана. Едем, не видно ресторана, куда мы ехали, темно уже, вывески не читаются на ходу, да еще на скорости — шоссе, все же. Люда закурила, говорит — давно мы его проехали, ничего ты не помнишь! Я ей — ты должна следить, я же машину веду.
Почувствовал — назревает ссора. Развернул машину, выехал на противоположную сторону — прямо к кромке шоссе, со стороны океана, а там — крутой спуск. Стоим. Она — сигарету от сигареты прикуривает, распаляется. Вдруг, кричит: «Убирайся из машины, у меня сегодня свидание!» Я ей — ты же сама позвала… Она тянется ко мне с заднего сиденья, хотела ударить, не дотянулась, только расцарапала щеку.
Ну, я вышел из машины, хлопнул дверцей со всего размаха. И пошел пешком в сторону города, ругаю себя — и зачем только согласился на эту поездку! Вот сейчас меня спрашивают: выключил ли я мотор, выходя из машины, поставил ли ее на тормоз?… Убейте, ничего не помню!
АДВОКАТ (останавливает его жестом, выключает магнитофон):
— Погодите, погодите, Владимир, надо вспомнить. Это же очень важно!
ВЛАДИМИР:
— Вот-вот — и вы сомневаетесь. А я — правда, не помню. Слышал какой-то странный шум позади, оглянулся — ничего не видно, был густой туман. Решил вернуться, думаю — может, она кого ударила, ведь треть бутылки успела отпить. Что-то на нее в этот вечер нашло, обычно она пила немного, меня ругала, что выпиваю, лечиться загород отправляла. А тут… В общем, вернулся, прошел шагов сто, смотрю — нет машины. Значит, думаю, уехала. До дома доберется…
Пошел снова в сторону города. Дошел до телефонной будки, стал звонить друзьям — дома никого. Закурил — Люда забыла у меня сигареты. Достал из кармана бутылочку с коньяком, сел на валун. Допил коньяк — ударило в голову сразу, ведь я уже полгода как в рот почти не брал… Сижу
— думаю, что делать? Денег на такси нет. Друзьям — не дозвониться. Позвонил Бену, ее бывшему мужу, он приехал быстро, с ним — американская пара, его друзья. Он спрашивает: «Где Люда?»
И то, что я ему сказал тогда: «Людмилы больше нет…», следует понимать, что для меня ее больше нет. Ведь мы с ней так дико никогда раньше не ссорились. Соврал я ему, что приехал сюда на такси по вызову Людмилы — мол, она сказала, что ее машина барахлит. И ничего про ресторан я ему не стал говорить. Мол, я приехал — а ее нет…
Вот так и случилось, что потом пришлось повторять эту ложь, она тогда мне показалась логичным объяснением — и следователям, и друзьям. Глупость, конечно, не надо было врать… Да… Бен спрашивает, куда тебя отвезти? Я говорю — к Люде: у меня ключи хранились от ее квартиры — так, на всякий случай.
Уснул я там почти сразу, не раздеваясь. А в пятом часу утра — стук в дверь, открываю — на пороге пять или шесть полицейских. Светят фонариками, зашли в комнату, спрашивают — где Людмила? Я им автоматически и повторил все, что сказал Бену. Он же, вернувшись домой, позвонил в полицию, заявил об исчезновении Людмилы… Вызывали на допросы — раз, другой, я стал понимать — ничего хорошего меня не ждет. Допрашивали меня двое — и так, и эдак, один представлялся «хорошим», второй — «злой» кричал, требовал — чтобы я признался в умышленном убийстве.
Я уж, и правда, стал подумывать: скажу, что в приступе ревности столкнул машину с откоса. Тогда — это убийство непредумышленное. Ну, а дальше — вы знаете, арестовали предварительно, прямо под Новый год, отвезли в полицию. А следующим утром, уже 86-го — до суда выпустили, в чужой одежде, мои джинсы, рубашку оставили — сказали для исследований… Это за меня ребята внесли залог.
И когда сказали «иди, куда хочешь» — я ушам не поверил. А 7 января, в полночь — снова взяли, прямо из квартиры приятеля, где отмечали поминки по Куколке, мы уже расходиться сбирались. Простите — по Людмиле. Пришло человек десять полицейских. И снова взяли, теперь уже сюда, в городскую тюрьму — в наручниках, ноги — в кандалах. Жуть. Сейчас вот — будет суд.
АДВОКАТ:
— Да, понятно… Давайте на сегодня завершим, я поработаю с записью, увидимся на следующей неделе. А вы постарайтесь вспомнить что-нибудь из того, о чем сегодня мы не говорили. Хорошо? (Убирает в портфель бумаги и диктофон. Владимир не замечает протянутой ему руки, он сидит, отвернувшись, смотрит в угол камеры. Адвокат стучит в дверь, охранник открывает, адвокат выходит.)
ЗАНАВЕС Сцена 2-я(Примерно 10 мин.)
Интерьер тюремной комнаты свиданий — стол, два стула, время от времени появляется охранник, посматривает на беседующих. У Беглого — гость.
ВЛАДИМИР:
— Плотничек, забываешь меня, за полгода — ни разу не пришел. Вот Музыкант и Гонщик заходят. А ты и Юрка — нет! Эх, Продюсер, Продюсер — ведь дружили. Кино сделали… Ладно… Сейчас-то тебе сразу разрешили?
ПЛОТНИК:
— Вроде — да. Только ждал час примерно. Обыскали, конечно. Ну, как ты здесь?
БЕГЛЫЙ:
Как… как… Лучше не пробовать. Тебе что — ребята не рассказывали? Или сам не поинтересовался? Сначала был в одиночке, ужесточенного режима, жуть… Приходил туда адвокат, два раза приходил. Попросил я его, чтобы поговорил с начальством — ну, меня и перевели, восьмым в камеру для шести. А было там уже семеро — все негры: седьмой пристроился подальше от толчка, в углу. Ну, и я первую ночь провел на полу, с тонким одеяльцем, потом только матрац дали. Не поверишь — крысы бегают, пищат, суки наглые.
День проходит, другой — никуда не вызывают, как забыли обо мне. Заболел я там почти сразу — жуткая простуда. И меня снова в одиночку — но уже нормальную — со своим умывальником, с туалетом. Правда, дверь из нее выходит в коридор, который тоже — как камера: узкий, стена с одной стороны, с другой — решетка. Мы его «фривей» называем. В душевую, в столовую — времени всегда в обрез, на ходу ланч дожевываем, веришь?
Идем по нему — руки в карманах, плечом касаемся стены — закон! Оторвался от стены — тычок заработал, мордой в стену, от которой оторвался. А с собой в камеру даже яблоко взять нельзя — ничего съестного! В три ночи могут поднять — шмон, все из тумбочки летит вверх тормашками. Купить-то за деньги здесь можно все, даже наркоту…
По средам выводят на крышу, ненадолго — там даже в баскетбол играть можно. Охранники, конечно, кругом, и — чистота замечательная, для нас это как награда — попасть в уборщики, вот и стараемся. Да я это все ребятам рассказывал, чего повторять-то. Скорее бы уж суд, что ли.
ПЛОТНИК:
— Да, кино…
БЕГЛЫЙ (подхватывает):
— Ничего, выйду отсюда, гад буду, вернусь со съемочной группой… Знаешь, недавно была жуткая драка, сводили банды дотюремные счеты друг с другом: мексы шестерых негров убили, человек пятьдесят в больницу загремели. Охранникам тоже досталось. Такие вот дела…
ПЛОТНИК:
— Ну, а так-то, как ты время проводишь, одиночка все же… Муторно, небось?
БЕГЛЫЙ:
— Да как тебе сказать… Я, знаешь ли, Плотничек, книгу стал писать. Сначала как дневник, потом пошло, пошло, интересно! Получается история — вся жизнь… Еще недавно разрешили уроки английского — записался, хожу вместе с мексами. Час в неделю. Они здесь могут сто лет прожить, а языка не знают. Еще есть молитвенное время, я не пропускаю ни одной службы: хоть мусульманская, там одни черные, я, и правда, среди них белая ворона; хоть католическая — для мексиканцев, хоть какая — они все проводятся в одном «чапеле», тюремном.
Знаешь, Плотничек, — не смейся, я тут иудаизмом заинтересовался. Подошел к раввину — говорю, бабушка моя была еврейка, он, по-моему, не очень поверил, но томик торы подарил. Я его положил рядом с кораном и библией, на тумбочку. А на службы к нему приходит человек тридцать: изучают тору, поют молитвы, слушают проповедь, размышляют — для этого время специально отводится. Немного, но все же. Адвокат одобрил — он сам из еврейской семьи, его родные лет сто назад эмигрировали из Польши, вроде… А потом — и его родители вывезли, ребенком. Ладно, хватит обо мне, ты расскажи лучше, что там у наших?
ПЛОТНИК:
— Газеты читаем — там каждый день про тебя, про Куколку, фотографии ваши. И много пишут — что ты, может быть, выполнил поручение КГБ, устранил, так сказать, Куколку, чтобы лишнего на процессе Миллера не наболтала. Пишут газеты: первый контразведчик в истории ФБР оказался шпионом. Ну, что-то он, конечно, через Светку передал советским — состав, структуру службы, может, еще кого засветил из засланных туда, об этом газеты только догадываются, а так информация ограниченная — наверное, чтобы еще больше не навредить. Ездим за город: много новых эмигранток из России — ну, вот мы их осваиваем, показываем Америку. Наберем шампанского, еды, миль за тридцать от города, в горы — там и пострелять можно по пустым бутылкам. Девчонки млеют. Да… жаль, что ты здесь пока.
