Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2004)
По мнению авторов словаря, на смену прежнему типу рационального мышления, склонного к обобщениям и абстракциям, приходит внимание к единичному и конкретному. Философия определенности, артикулированности вещей получает название “тэизма” (от английского определенного артикля “the” — “the-ism”). “The указывает на любую вещь как на эту, отличную от всех других вещей в мире, и это свойство „этости” является начальным и всеопределяющим” (в скобках заметим, что для восточной философии подобная установка — далеко не новость). К тому же комплексу идей относится понятие “универсики” (“universics, буквально „вокруг одного””): “В отличие от категории „всеобщего”, универсальное не есть общее, присущее многим предметам, но многое, присущее одному предмету.<…> Именно переход от абстрактно-общего к конкретно-универсальному составляет перспективу современного движения мысли”. Отсюда — внимание к малому, обыкновенному (в этом тоже проявляется принцип смирения, умаления). Выдвигается метод “квантовой метафизики” — метафизики “предельно малых, логически узких, конкретных понятий и внепонятийных единичностей, элементарных мыслимостей. Это метафизика не духа или бытия, а сада, дерева, кухни, посуды…”. Такому методу соответствует “микроника” — наука о малом — и “тривиалогия” — изучение тривиального, незаметного, второстепенного. “Тривиалогия — приглашение каждому стать теоретиком самого себя и тех единичных вещей, которые мы избираем в спутники своей жизни”. Для изучения единичных вещей выделяется особая гуманитарная дисциплина — “реалогия” (“вещеведение”). Конкретная вещь предстает синтезом бесконечного множества абстрактных определений, а мышление единичностями — высшей ступенью восхождения от абстрактного к конкретному5.
Отказ от логики тождества, от “регулярного тождества” ведет к “топологической рефлексии” — она совершает шаг от субъекта к сингулярности, которая собирается здесь и сейчас, уникальным образом. “Топологическая рефлексия, — пишет В. Савчук, — предполагает актуализацию ценностей близи и окрестности. Интенция к высказыванию из пространства своего переживания реализуется в том, что человек следует ближайшим целям, рефлексирует свое реальное местоположение ”. Г. Тульчинский связывает персонологический поворот современной гуманитарной парадигмы со стремлением человека как конечного и конкретного существа постичь бесконечный универсум с какой-то определенной позиции. По мнению М. Эпштейна, особую ценность получает эссеизм как жанровая форма “слабого знания”, которое не вырастает из могучей метапозиции по отношению к миру, а исходит из понимания своей ограниченности и признает свою приблизительность.
Крушение аристотелевской парадигмы, состоявшееся в рамках постмодернизма, несомненно нашло свое отражение в “Проективном философском словаре” — но не в виде “минус-приема”, не в виде отрицания традиционных для европейского рационализма категорий и постулатов мышления. Авторы словаря пытаются нащупать тропинки, выводящие из фазы отрицания. Нельзя сказать, что на этих путях они предлагают нечто новое и неслыханное. Скорее они придают центростремительное движение тем направлениям мысли, которые до сих пор существовали на периферии культурного поля.
Как известно, аристотелевская логика базируется на основе всего одного типа речи. Аристотель назвал этот тип высказывающей речью, указав, что наряду с ней существует и множество других. Мольба, приказ, вопрос, восклицание, диалог имеют иную структуру, чем утверждающая существование тех или иных фактов высказывающая речь. Эта иная структура предполагает и иное построение логических связей. Один из примеров тому — логика диалога, разработанная Бубером и Бахтиным (имя последнего то и дело возникает на страницах “Проективного философского словаря”). Но потенциально существует целый спектр других логик — на них и указывает М. Н. Эпштейн, выделяя наряду с информативными и перформативными высказываниями такие типы речи, как высказывания трансформативные и контраформативные. Трансформатив меняет сами условия речевого акта. Как правило, трансформативное высказывание сообщает об отношении говорящего к собеседнику нечто такое, что меняет само это отношение (например: “Я — твой отец”, “Я — убийца твоей сестры”). Соединение перформативности и трансформативности порождает “контраформатив” — высказывание, которое, в отличие от перформативного, осуществляет противоположное тому, что сообщает (например: “Не слушайте ничьих советов!”).
Выделение подобных понятий указывает на уже неоднократно возникавший в культуре сдвиг интереса от сущности к отношению. С этим же интересом связано повышенное внимание к служебным словам — самым употребительным словам языка, которые возводятся в ранг философских терминов, тесня существительные и прилагательные. Слова с грамматическим значением, лишенные лексической определенности, выражают прежде всего существующие в языке и мире связи и отношения. Их призвана изучать “грамматософия” — “раздел философии, который рассматривает фундаментальные отношения и свойства мироздания через грамматику языка”. Не случайно поэтому предлог “в” или “союз-философема” “как бы” попадают в словник философского словаря. Попадает в него даже знак пробела, необходимый фон знаковой деятельности, прерыв письма, который делает возможным различение знаков. Знаменующий собой границу языка, знак пробела становится тем понятием, которым выразительным образом открывается “Проективный философский словарь”6.
Особое внимание уделено “иконическому повороту” — сдвигу в сторону визуального, которое становится все более мощным средством воздействия на современное сознание. Власть визуальных образов названа термином “видеократия”, идеологии сопоставлена “видеология”, “логомахии” (словесной битве) соположена “имагомахия” — война образов7.
Грядущее категориальное, мыслительное обновление ставит перед завтрашним человеком множество личностных проблем, нуждающихся в новых решениях. Сами границы личности, по-видимому, будут проведены по-новому, и в связи с этим в словаре обсуждаются вопросы любопытства и отвращения, власти и тела, телесности (как защиты от симулякров и текстоцентризма), вменяемости и невменяемости, ответственности и поступка8… Для авторов словаря будущее связано с “космической” рациональностью: “Найти себя можно только в мире, — пишет Г. Тульчинский. — Открыть и вверить себя безгранично открытому динамизму творческих перемен мира. Не самоотречение как неволенье духа, а самоотдача великому единству. Самоосмысление возможно только на путях выхода из себя, как странничество в мирах и проекциях. Как ответственность за свой путь, за себя как иного, чем другие. Как собственное иночество, как инаковость, как возможность находить уникальные смыслы”.
Не буду, однако, претендовать на то, чтобы исчерпать содержание объемной книги. Завершу ее краткий обзор самым, быть может, смелым из содержащихся в ней пророчеств о будущем: “ХХ век — век грандиозных физических экспериментов, но XXI век может стать лабораторией метафизических экспериментов, относящихся к свободной воле, к роли случая, к проблеме двойников и возможных миров” (статья М. Эпштейна “Концептивизм). Здесь снова вспоминается фаустовский пафос, его старческая жажда метафизического обновления. Дело, разумеется, не в старости персонажа. Стара сама европейская культура — когда-то это чувствовал Гёте, теперь это чувствуют почти все. Старость — предвестие конца. Кто-то пытается избежать его, объявив, что история уже завершилась и мы пребываем в остановленном мгновении. Авторы “Проективного словаря” предпочитают рассматривать конец как начало, собирают накопленное предшественниками и стремятся, преобразовав, упаковать его так, чтобы переправить на другой берег будущей, новой, другой истории. Можно было бы обсуждать, насколько удачны предложенные в словаре неологизмы, насколько оригинальны те или иные мыслительные ходы… Как кажется, это второстепенно на фоне конструктивных усилий вступить во взаимодействие с тем “завтра”, которое решительно отвергнет инерцию сегодняшней культуры.
Мария Виролайнен.
С.-Петербург.
КНИЖНАЯ ПОЛКА ВИКТОРА КУЛЛЭ
+8
Константинос Кавафис. Проза. Составление, вступительные статьи С. Б. Ильинской, Т. В. Цивьян. М., “Итака”, 2003, 348 стр. (“Греческая библиотека”).
