Маргарет Этвуд - Слепой убийца

Их хотели убить. Между прочим, сограждане.

Не все — только те, кто наверху, козыри в колоде. А ты вместе с ними приговорила и остальных? Заставила нашу парочку предать свой народ? Довольно эгоистично с твоей стороны.

Такова история, отвечает она. В «Завоевании Мексики» этот — как его? — Кортес… так вот, его ацтекская любовница сделала то же самое. И блудница Раав — при падении Иерихона. Помогла людям Иисуса Навина, и потому её с родными пощадили.

Принято, говорит он. Но ты нарушила правила. Нельзя по собственной прихоти превращать обитательниц гробниц в невинных пастушек.

В твоей истории их толком и не было, отвечает она. Прямо — не было. О них ходили разные слухи. Слухи могли быть ложными.

Он смеется. Тоже верно. А теперь послушай мою версию. В лагере Народа Радости все произошло, как ты сказала, — только речей больше. Наших молодых людей доставили к подножью западных гор и оставили среди гробниц; а варвары проникли в город, как им подсказали, и грабили там, уничтожали и убивали жителей. Не уцелел никто. Короля повесили на дереве, Верховной жрице вспороли живот, заговорщик-придворный погиб вместе с остальными. Невинные дети-рабы, гильдия слепых убийц и жертвенные девы из Храма — все погибли. Целая культура стёрта с лица земли. Не осталось никого, кто умел бы ткать удивительные ковры, а это, согласись, никуда не годится.

Тем временем двое молодых людей, держась за руки, одиноко бредут по западным горам. Их поддерживает вера в то, что скоро их найдут и приютят твои великодушные огородники. Но, как ты правильно заметила, слухи не всегда верны, и слепой убийца поверил в ложную легенду. Мертвые женщины действительно мертвы. Более того, волки тоже настоящие и повинуются покойницам. Не успеешь оглянуться, а наша романтическая пара уже стала их добычей.

Ты неисправимый оптимист, говорит она.

Я исправимый. Но я предпочитаю, чтобы истории были правдивы, а значит, в них должны быть волки. В том или ином качестве.

Почему это правдиво? Она отворачивается, смотрит в потолок. Она обижена, что её версия разбита.

Все на свете истории — про волков. Все, что стоит пересказывать. Остальное — сентиментальная чепуха.

Все?

Вот именно, говорит он. Подумай сама. Можно убегать от волков, сражаться с волками, ловить их или приручать. К волкам могут бросить тебя или других, и тогда волки съедят их вместо тебя. Можно убежать с волчьей стаей. Обернуться волком. Лучше всего — вожаком. Ни одна приличная история не обходится без волков.

По-моему, ты не прав, говорит она. По-моему, в истории о том, как ты мне рассказываешь историю про волков, волков нет.

Я бы не ручался, говорит он. Во мне тоже есть волк. Иди сюда.

Подожди. Я хочу тебя кое о чем спросить.

Ну валяй, лениво соглашается он. Его глаза опять закрыты, рука легла ей на живот.

Ты когда-нибудь мне изменяешь?

Изменяешь — какое чудное слово.

Оставь в покое мой лексикон. Изменяешь?

Не больше, чем ты мне. Он замолкает. Я не считаю это изменой.

А чем считаешь? — холодно спрашивает она.

С твоей стороны, рассеянностью. Закрываешь глаза и забываешь, где находишься.

А с твоей?

Скажем так: ты первая среди равных.

А ты действительно ублюдок.

Я просто говорю правду.

Может, не стоило.

Да не взрывайся ты! Я просто дурачусь. Я и пальцем другую женщину тронуть не могу— Меня же вырвет.

Молчание. Она целует его, отодвигается. Говорит осторожно: мне надо уехать. Я должна была тебе сказать. Чтобы ты не ломал голову, куда я делась.

Куда уехать? Зачем?

Первое плавание. Все едут, вся компания. Он говорит, это нельзя пропустить. Говорит, событие века.

Прошла только треть века. Думаю, в нём осталось место для мировой войны. Шампанское при луне вряд ли сравнится с миллионами мертвецов в окопах. Или с эпидемией гриппа, или…

Он имеет в виду светские рауты.

О, простите, мэм. Признаю свою ошибку.

В чем дело? Меня не будет где-то месяц — ну, примерно. Зависит от того, как все сложится.

Он молчит.

Не то чтобы я этого хотела.

Понимаю. Я и не думаю, что ты хочешь. Слишком много перемен блюд и танцев перебор. Девушка совсем вымотается.

Не надо так.

Не учи, как надо! Не становись в очередь — тут уже целая толпа желающих меня исправить. Я чертовски устал. И буду, какой есть.

Прости. Прости. Прости. Прости.

Ненавижу, когда ты унижаешься. Но, клянусь Богом, у тебя здорово получается. Могу спорить, на домашнем фронте у тебя хорошая практика.

Наверное, мне лучше уйти.

Уходи, если хочешь. Он поворачивается к ней спиной. Делай, черт побери, все, что хочешь. Я тебя не держу. И не надо торчать здесь, умолять, хныкать и передо мной лебезить.

Ты не понимаешь. Даже не пытаешься. Ты представить не можешь, каково это. Мне от этого никакой радости.

Правильно.

Мейфэйр, июль 1936 года

В ПОИСКАХ ЭПИТЕТА

ДЖ. ГЕРБЕРТ ХОДЖИНЗ

…Никогда морские просторы не бороздил корабль прекраснее. Плавность и обтекаемость корабля снаружи под стать богатому интерьеру и великолепной отделке внутри — все это вместе делает его поистине чудом комфортабельности, надежности и роскоши. Его можно смело назвать плавучим отелем «Уолдорф-Астория».

Я долго искал подходящий эпитет. Корабль называли удивительным, потрясающим, восхитительным, царственным, величественным, великолепным и превосходным. Все эти определения ему в общем подходят. Но каждое дает лишь частичное представление об этом «величайшем достижении в развитии британского судостроения». «Куин Мэри» невозможно описать: её нужно увидеть, «прочувствовать» и принять участие в той жизни, какую ведут пассажиры.

…Каждый вечер в главной кают-компании, разумеется, танцуют; здесь невозможно представить, что ты в море. Музыка, танцплощадка, элегантно одетые люди — все, как в танцевальных залах крупнейших отелей мира. Здесь можно увидеть самые последние, с иголочки, лондонские и парижские модели. И последние веяния в аксессуарах: очаровательные маленькие сумочки; разнообразные воздушные шали, подчеркивающие цветовое решение вечерних платьев; роскошные меховые накидки и пелерины. Пышные платья из тафты или тюля здесь особенно в почете. Если нужно подчеркнуть изящный силуэт, платью непременно сопутствует элегантный жакет из тафты или набивного атласа. Шифоновые накидки разнообразны и текуче ниспадают с плеч в героической манере. На одной очаровательной молодой женщине с фарфоровым личиком и светлыми волосами была сиреневая шифоновая накидка поверх свободного серого платья. А на высокой блондинке в розовом платье — белая шифоновая накидка, отделанная горностаевыми хвостами.

Вечером танцы, изящные сверкающие пары на скользком паркете. Вынужденное веселье: сбежать не удается. Повсюду фотовспышки; никогда не знаешь, что именно снимают: раскрываешь газету и вдруг видишь себя — голова запрокинута, и все зубы напоказ.

Утром у неё болят ноги.

Днем она спасается в воспоминаниях — лежит в шезлонге на палубе, прячась за темными очками. Она отказывается от бассейна, серсо, бадминтона, бесконечных бессмысленных игр. Развлечения — это чтобы развлекаться; у неё свои развлечения.

По палубе кругами ходят собаки на поводках. За ними — те, кто их выгуливает, первоклассные специалисты. Она притворяется, что увлечена чтением.

Кто-то пишет в библиотеке письма. А ей нет смысла. Даже если отправить, он слишком часто переезжает, письмо к нему может и не попасть. Зато может попасть к кому-нибудь другому.

В спокойные дни море ведет себя как положено. Убаюкивает. Все говорят: ах, морской воздух, он так полезен. Дыши глубже. Расслабься. Забудь обо всем.

Почему ты рассказываешь печальные истории, спросила она несколько месяцев назад.

Они лежат, укрывшись её шубкой, — мехом наружу, он так попросил. В разбитое окно дует; мимо грохочут трамваи. Подожди, говорит она, мне пуговица в спину давит.

Я только такие истории знаю. Печальные. Но по логике, любая история печальна: в конце все умирают. Рождение, совокупление и смерть. Никаких исключений — разве только совокупления. Некоторым бедолагам даже этого не достается.

Но посередке же бывает счастье? Между рождением и смертью? Нет? А если верить в загробную жизнь, тогда тоже выходит счастливая история — которая про смерть. Засыпаешь под пение ангелов и все такое.

Ага. Перед концом — журавль в небе. Нет уж, спасибо.

И все-таки счастье бывает. Больше, чем в твоих рассказах. У тебя его почти нет.

Счастье — это как мы с тобой женимся, селимся в домике и заводим двух малышей? Ты об этом?

Ты злой.

Ладно, говорит он. Хочешь счастливую историю? Вижу, ты не успокоишься, пока её не получишь. Тогда слушай.