Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2009)
А в знаниях некоторых из этих уважаемых людей приходится усомниться. Так, ответственный редактор книги А. М. Ушаков в обширном вступлении заводит речь о книге Юрия Карабчиевского «Воскресение Маяковского», называя ее почему-то монографией. Книга, понятно, вызывает неприятие, но не в том суть. А. М. Ушаков утверждает: «Написанная в начале 1980-х годов, она печаталась частями в журнале „Театр” и полностью была опубликована вначале за рубежом, а в 1990 году у нас в издательстве „Советский писатель”».
Неточность формулировок при полемике с оппонентом, тем более покойным, вряд ли допустима. На самом-то деле книга Карабчиевского была впервые напечатана в 1985 году в Мюнхене издательством «Страна и мир», а уж затем, через несколько лет, перепечатана в трех номерах журнала «Театр».
Это мелочь, каковых в литературоведении, собственно, не бывает, поскольку для уяснения сути вещей все важно. Этакая мелочь способна развалить концепцию, если ее кладут в основу работы.
Пытаясь выстроить связь между работами, сделанными Маяковским в начале Первой мировой войны, и «Окнами РОСТА» и Главполитпросвета, А. И. Иванов в статье «О военных лубках Маяковского» приходит к выводам едва ли не парадоксальным: «…нельзя однозначно сказать, что стихотворные подписи лубка сориентированы только на малограмотную солдатскую массу. Хотя бы потому, что поэт мог употребить, например, немецкие слова…»
Далее следуют цитаты. Скажем, такая:
Скриком: «Deutschland дuber alles!» —
Немцы с поля убирались.
И все это со ссылкой на работу покойного Е. Ковтуна, утверждавшего (отнюдь не бесспорно), будто тексты Маяковского виртуозны, тогда как поделки ремесленников, сочинявших подписи для других лубков, из рук вон плохи.
Оставив в стороне проблему — на кого же, собственно, рассчитаны эти самые лубки, если не на солдатскую массу (на доблестное офицерство? тыловую интеллигенцию?), отметим забавную подробность, автором статьи не упомянутую, однако немаловажную.
Маяковский сам усваивал немецкие слова и выражения «со слуха». Языка он не знал, тщетно пытался выучить его под руководством Риты Райт уже в двадцатые годы, да так и не смог. А тексты военных лубков за автором вычитывала, правя орфографические ошибки, Эльза, младшая сестра Лили Брик, девушка образованная, языками владеющая. Воспоминания, где описывается и этот факт, выходили большим тиражом и вполне доступны.
Упомяну и другую небезынтересную деталь, почерпнутую из журнала «Техническая эстетика и промышленный дизайн» — источника труднодоступного и, вероятно, неизвестного А. И. Иванову. В статье, посвященной Маяковскому-художнику, анализируется военный лубок 1914 года, прочитанный как ребус, — в изображение художником был вписан текст. Вывод автора этой статьи представляется мне куда более верным: военные лубки Маяковского — не столько агитационная продукция, сколько плод чистого эстетизма.
Кажется, и здесь, рассматривая статью А. И. Иванова, следует говорить не о неточностях, но своего рода системе. Исследователь не просто намерен истолковать темное место, объяснить неясную деталь или поместить в исторический контекст нуждающийся в объяснении факт — он желает подыскать объяснение непременно благообразное. В результате, несмотря на иную конъюнктуру, иной исторический контекст, в большинстве статьи этого сборника связаны именно с советским литературоведением, а сам сборник немногим отличается от сборника «Творчество Маяковского», выпущенного ИМЛИ в 1952 году. Только в том, давнем, сборнике помещена статья А. Метченко «Поэма о вожде», где поэму «Владимир Ильич Ленин» ставят в ряд с «Хлебом» А. Н. Толстого и «Человеком с ружьем» Н. Погодина, а в нынешнем — статья С. Семеновой «Третья революция духа», где произведения Маяковского сопоставляются с сочинениями Достоевского и Н. Федорова.
А. В. В а л ю ж е н и ч. Лиля Брик — жена командира. 1930 — st1:metricconverter productid="1937. М" w:st="on" 1937. М /st1:metricconverter ., «Русская деревня», 2008, 628 стр.
Рядом с «маяковедением» и «бриковедением» (имеется и такая наука, основоположником которой является А. Валюженич) постепенно возникает и «лилябриковедение» — дисциплина не слишком научная, зато познавательная.
Но придется разочаровать автора: вклад его в новую дисциплину не столь значителен, как ему представляется. Начнем с простого. Основную часть книги составляет переписка Лили Юрьевны и Осипа Максимовича Бриков, на долю публикатора приходятся различные вводные справки, пояснения, комментарии — часть ценная, но не основная, служебная. Иными словами, книга не авторская, почему же А. Валюженич пытается представить себя именно автором?
В таком случае не вижу причины, почему бы на одной из толстых книг, вышедших некогда в серии «Литературные памятники», не написать сверху крупно: «Юрий Лотман», а уже снизу, помельче и поскромнее: «Н. М. Карамзин. Письма русского путешественника». Право, комментарии и вводные тексты в той книге были сильнее и лучше.
Это не пустая придирка. Необходимость соблюдать субординацию, которая то и дело нарушается, и есть, как кажется, важнейшее свойство культуры. Свойство это, увы, утрачивается. А. Валюженич, например, в комментариях и вводных текстах называет участников переписки «Ося», «Лиля». Упоминается даже «Володя», то есть Маяковский. Выглядит это по меньшей мере нелепо.
Жанр данного сочинения — что это? история источниковедческих разысканий? литературоведческое эссе? — не ощущается составителем, который то и дело отклоняется в сторону, подробно рассказывая о положении в Красной армии, о репрессиях против военачальников, о партийной верхушке. Иногда экскурсы эти даже любопытны, однако к основной теме не имеют никакого отношения. Мешают ориентироваться в публикуемых документах повторения, длинноты, лишние цитаты — пространные и не по делу, скажем из Бухариной-Лариной, где ни словом не упомянуты ни Брики, ни Примаков.
Публикатор писем — непрофессионал, но не это главное. Важнее, что ему часто не хватает культуры, элементарных знаний. Американского кинорежиссера Б. Сесиля де Милля называет он Сесиль де Мулль, а «Крестное знамение», классический фильм этого мастера, назван «Отметины крестами».
Толкуя фрагмент письма, где Л. Брик сообщает, что прочла почти все книги Уоллеса, комментатор высказывает предположение: может, это Г. Уэллс. Но упоминается знаменитый английский беллетрист, автор приключенческих романов Эдгар Уоллес (1875 — 1932).
Характерен и такой комментарий. Л. Брик пишет О. Брику (из-за границы они привозили не только вещи, но и книги, материалы, годные для перевода или пересказа, то есть для текущей работы): «По новой музыке ничего, кажется, нет такого, что тебе надо. Есть только несколько статей, которые пришлю на днях. Одна — Брехта. Завтра буду говорить с Вейлем, может быть, он что-нибудь знает». Комментатор немногословен: «Вейль — неустановленное лицо». Однако речь идет о крупнейшем композиторе XX века, авторе музыки к «Трехгрошовой опере», Курте Вайле (1900 — 1950), или же Вейле (в иной транскрипции).
Исходя из вышеизложенного, я не уверена, что все письма прочитаны верно. Чтобы прочесть чужой, пусть и разборчивый, почерк, надо знать, о чем идет речь, иначе это будет гадание.
Итак, работа проделана большая. Качество ее оценивать, однако, непросто. Поясню почему. Когда в 2006 году в Астане были отпечатаны символические 99 экземпляров сочинения А. Валюженича, автор надеялся, что книгой заинтересуются издатели, она будет широко тиражирована. Экземпляры эти не поступали в продажу, а дарились, рассылались.
Надежды не оправдались. Издательство «Русская деревня» выпустило 200 экземпляров, понимая, что тема для книги выбрана любопытная, тогда как текст не выдерживает профессиональной критики. Текст надо было отредактировать и сильно сократить — длинноты и отступления мешают. А ведь это и есть «авторский текст», который позволяет публикатору (так он считает) поставить на титуле книги свою фамилию, вместо того чтобы обозначить: письма Л. Ю. Брик таких-то годов, подготовка текста, публикация и комментарии А. Валюженича.
В результате остался прежний вариант, изданный в Казахстане «на правах рукописи». Остались неисправленными и несогласования, и описки, и стилистические огрехи, каковых без числа. Чего стоит хотя бы «фраза ориентирована специально для успокоения цензоров».
Вопрос иной. Какую ценность представляет книга даже в таком виде? Любопытна ли она для читателя, полезна ли специалисту?
Письма эти бессобытийны. Где-то были, что-то пили, что-то ели — развернутые описания отсутствуют, все лишь констатируется. Редкие конкретные штрихи, которые могут представлять интерес для историка советской культуры, — сумма, заплаченная за ту или иную вещь, вкус того или иного блюда. Но и здесь необходимы сотни поправок, поскольку если вещь приобреталась в распределителе, где имелся определенный лимит, сам денежный, вещевой или продуктовый эквивалент очень и очень относителен, зыбок. Вместо ткани могут дать сапожки, папиросы, в зависимости от присланной партии, стоят столько или же столько, а вместо сгущенного молока продадут по той или иной причине селедку, красную рыбу, сахар.
