Акилле Кампаниле - В августе жену знать не желаю
— У меня для сына найдется не одна, а сотня партий получше вашей Катерины. Вы еще будете локти кусать!
— Злобная тварь! — крикнул ему вслед Суарес.
Этот на вид такой миролюбивый человек был способен на самые страшные поступки, если его раздразнить.
Джедеоне побежал в номер к Андреа.
— Одевайся, — приказал он ему. — Уходим.
— А что произошло? — спросил молодой человек, поспешно пряча брошюру «Как содержать женщин».
— А то, что твоя свадьба с этой девкой накрылась. Но у меня есть для тебя кое-что получше.
Пока они спускались по лестнице, он скрипел зубами:
— Виделась она с этим воришкой, виделась!
На выходе они встретили Уититтерли, который, зевая, созерцал пейзаж. Бедняга ужасно страдал от скуки — он принужден был проводить время в бездействии вследствие гибели своего судна.
— Капитан, — сказал ему Джедеоне, — вы не могли бы побыть свидетелем на помолвке моего сына?
— С величайшим удовольствием, — ответил Уититтерли, обрадовавшись случаю хоть чем-нибудь заняться.
— Скоро я вам смогу сказать точно; а пока будьте готовы выступить по первому моему зову, ибо это может произойти в самое ближайшее время.
— Я буду стоять здесь. Если не найдете меня здесь, значит я в порту. Ночью постучите ко мне в номер, и я через секунду буду у вас. Даже знаете что — я лягу одетым.
По правде сказать, этот замечательный человек, который ни минуты не сидел без дела, курсировал между пансионатом и портом. Как выражался сам капитан, он держался на виду на тот случай, если вдруг какой-нибудь судовладелец предложит ему взять под свою команду другой корабль.
Поэтому его часто можно было видеть в окрестностях порта, где он таинственно о чем-то шептался с судовыми агентами и старыми морскими волками.
И одновременно рассылал во все инстанции письма, прилагая к ним справки, памятные записки, характеристики и марки для ответа. Иногда он заглядывал в дирекцию:
— Мне никто не звонил?
— Нет, — неизменно отвечал Арокле.
Уититтерли удивлялся:
— Как же так?
— Не знаю, что и сказать.
После ужина капитан делами больше не занимался. Всему свое время, говорил он: сначала дело, потом забавы. И отправлялся гулять по центральным улицам, останавливаясь у всех магазинов, в это время уже закрытых.
— Мне очень забавно, — объяснял он тем, кто спрашивал о причине такого странного поведения, — смотреть на опущенные ставни.
Перед самым сном капитан выходил на улицу, чтобы, согласно многолетней привычке, прогулять свою трость.
Джедеоне и Андреа отправились за коробкой шоколадных конфет.
Когда они вышли из кондитерской, Джедеоне усиленно замахал рукой, подзывая карету, стоявшую в конце улицы. Пожилой кучер с трудом слез на землю и, стараясь идти как можно быстрее, направился к нашим друзьям, чтобы осведомиться:
— Я могу быть чем-нибудь полезен?
— Да нет же! — нетерпеливо воскликнул Джедеоне. — Мне нужна карета!
— А-а, — разочарованно протянул кучер, — а я думал, вам нужен я.
Он вернулся, занял место на козлах и спросил у Джедеоне, который уселся в карету вместе с Андреа:
— Куда ехать?
Лошадь с понятным трепетом навострила уши.
— Я не могу вам этого сказать, — ответил Джедеоне, который хотел сохранить место поездки в тайне.
Кучер, не будучи любопытным, настаивать не стал. Все несколько минут рассматривали панораму, не шевелясь. Наконец, у Джедеоне вырвалось:
— В замок Фиоренцина! — отчего лошадь вздрогнула, а кучер сказал:
— В такое время? Мы же приедем к ночи.
— И то правда, — пробормотал Джедеоне, — поедем завтра утром. Приезжайте за нами ровно в семь.
— С каретой? — спросил кучер.
Джедеоне несколько мгновений думал и наконец сказал:
— Да, так будет лучше.
Уже направляясь к гостинице, он снова повернулся к кучеру и крикнул:
— Да, вот еще о чем попрошу: и с лошадью!
— Ах вот как? — удивленно ответил кучер. — Ну, как скажете.
Когда свидетели удалились, Суарес сказал:
— Позор!
— Но я, — простонала Катерина, — не знала, что он гостиничный…
Рыдания помешали ей закончить.
— А пока что, — продолжил старик, который, несмотря на внезапное страшное открытие, был по-своему рад и горд, что на сей раз причиной крупной неприятности в семье был не он, — пока что, с сегодняшнего дня — новая жизнь.
Он крупными шагами прошелся по комнате и добавил:
— Я не требую, чтобы жених был богат!
Катерина зарыдала громче.
— Но от честного жениха, — продолжил старик, — я отказаться не могу.
Обращаясь к жене, которая вздыхала, сидя на кровати, он прибавил:
— А ты проследишь за тем, чтобы она не читала письма от этого негодяя!
Синьора пожала плечами.
— Будет непросто, — сказала она, качая головой, — проследить за тем, чтобы девушка не читала любовные письма.
— Это почему? — спросил муж.
— Да ладно — будто ты не знаешь, где читают любовные письма?
— Где же?
— Не строй из себя наивного! Бедный юноша! Где читал их ты, втайне от родных?
— Не помню.
— Ах, не помнишь? А где, по-твоему, читала твои письма я?
— Где же?
— Брось, ты лучше меня знаешь, где втайне читают такие письма, с тех пор, как мир стоит!
— Да говорю же тебе, что не знаю.
— Не знаешь? Очень жаль, но видно, ты никогда не любил меня.
Суарес некоторое время думал, где это читают любовные письма, и, так ни до чего и не додумавшись, поскольку не мог представить себе место, пригодное для этих целей, снова вернулся к бесконечной обличительной речи против дочери.
— Ты никогда не интересовалась, — закричал он, — ты никогда не интересовалась…
— Но ты же сам, — ввернула синьора Суарес, — оставляешь ее ночью одну!
Старик, подобно луку, который в конце концов ломается вследствие слишком продолжительного натяжения, упал в кресло.
— Чуда не произошло, — сказал он, — я виноват и на этот раз.
— Ну конечно же, — начала шуметь жена, — если по ночам, вместо того чтобы спать…
— А чем же, по-твоему, дорогая моя, она должна заниматься по ночам? Ночью спят!
— И тем не менее, случается и всякое такое.
Катерина едва слышно всхлипывала — так, что отец не мог в конце концов не погладить ее по головке. И сказал ей нежным тоном:
— Ну подумай в самом деле, девочка моя! Как же ты можешь выйти за сына Фантомаса!
Катерина продолжала беззвучно плакать в полутьме, сгустившейся во всех углах. Вошел Арокле — он прибыл убираться в номере. Увидев постояльцев, он было повернулся, чтобы уйти, но, услышав плач Катерины, заплакал сам.
— Вы-то чего плачете? — спросил у него Суарес.
Арокле пожал плечами.
— У меня, — сказал он, — свои на это причины. Поскольку я пережил много несчастий, но не могу плакать при людях без видимого повода, я пользуюсь всеми печальными ситуациями, чтобы выплакаться.
— Но я не могу вам позволить, — сказал Суарес, — пользоваться горем…
Арокле перестал плакать и утер глаза. Суарес даже пожалел о своей выходке. Он склонил голову и, будучи, в сущности, человеком добросердечным, добавил:
— Да плачьте, я разрешаю.
— Спасибо, — ответствовал мужественный слуга, — но мне уже пора идти. Теперь в другой раз.
И вышел.
Некоторое время спустя синьора Суарес нарушила молчание.
— И все же, — сказала она, как бы разговаривая сама с собой, — этот Фантомас, должно быть, накопил порядочно деньжат.
Суарес пожал плечами.
— А я думаю, — пробормотал он, — что он все проел.
В тот вечер больше не было сказано ни слова.
Мистерьё прибежал домой со смятенной душой, впервые проклиная судьбу и свою забубенную жизнь.
Дома его ждала грандиозная новость: несколько часов назад в результате несчастного случая погиб Жюв, знаменитый полицейский. Эта новость, мгновенно дошедшая до ушей Фантомаса, погрузила печально знаменитого бандита в неописуемую скорбь.
— Жюв, — повторял он сквозь слезы, — всю свою жизнь посвятил мне. Мы охотились друг за другом с незапамятных времен; либо он гнался за мной, либо я за ним. А сейчас его больше нет, и я остался один!
Этот неуловимый преступник чувствовал, что вместе со своим смертельным врагом в могилу сошла и часть его самого.
На следующий день на похоронах знаменитого полицейского — который из удобства в последние годы своей жизни снимал домик рядом с жилищем своего непримиримого противника — на самом красивом и самом большом венке красовалась простая надпись: Фантомас.
Старый бандит, глядя в окно, провожал траурную процессию глазами, в которых стояли слезы. И когда Фантомас увидел, как скромный, почти лишенный каких-либо украшений, катафалк — честный полицейский умер в такой же бедности, в какой и жил — тронулся, покачиваясь, сопровождаемый друзьями и близкими, он прошептал, печально качая головой:
— Прощай, Жюв! Впервые я не могу последовать за тобой. Мы мучили, мы изводили друг друга всю жизнь, но я любил только тебя. В конце концов ты меня обставил: на этот раз ты ушел от меня по-настоящему. И навсегда.
