Вениамин Чернов - Разрозненная Русь
Поблескивая белками (когда поворачивал глаза) меж припухлых век, Олстин внимательно слушал Рагуила, - смуглый морщинистый лоб и свободные от бороды щеки лоснились от пота; в одной руке - кус мяса (жир капал на подол рубахи, портки и, застывая, белел), в другой - ковш с медом.
Третьяк, красный от жары и выпитого меда, обливаясь потом, полулежал и смотрел то на тысяцкого, то на черниговского воеводу.
Тысяцкий продолжал:
- На Узун-гору посади вот его, - Рагуил показал на Третьяка. - Сам ты, не доходя до Узунского брода, встань со своим полком за Холм (справа обтекала Сальница) - из-за него не будет тебя видно, и жди нас... С того места удобно ужо оборониться, если вдруг пойдут-упредят на наши земли Кончак с Гзаком... Только дай им некоторым перейти на русскую сторону, а потом неожиданно выскочи и, подковой обхватив, ударь, пустив копейщиков вперед - бей и вгони их обратно в Дон, но за реку за ними не ходи один... Так-то сделал в этом месте Мономах в 1111 году - во много раз сильнее кипчакское войско побил...
Воеводы встали, попрощались-поклонились, пошли. Выходящего последним Третьяка из шатра, Рагуил попридержал за локоть и, чтобы не было слышно остальным (уже вышедшим) - тихо ему:
- Оседлай Узун и будь на стороже - все может быть! Я тебе нескольких дам, если что, то в утай - ниже по течению Дона переплывут и - ко мне... Всеволод будет здесь самое скорое только завтра к вечеру; мы сможем выйти только послезавтра и... сам знаешь: за ковуями глаз нужен - чует мое сердце, что беда может быть через них...
Тысяцкий вышел вместе с Третьяком и уже - ко всем стоящим тенями:
- Гоните! Идите без остановок, больших привалов - нужно закрыть на замок Узунский брод... Через Переяславльские земли они не пойдут - их там только что били, - говорил уже вслед шагающим, - не видно было, как перекрестил воздух в сторону уходящих...
* * *
Тысяцкий огляделся: вокруг - чернота - костры, разожжённые в лагере для приготовления пищи догорели, - прислушался, - нет не спят еще сторожа; взглянул на небо: покачиваясь, висели, алмазно поблескивая, крупные звезды; вокруг них искрились серебряной пылью мелкие звездочки; широким бело-матовым поясом Млечный Путь соединял две противоположные небесные полусводы...
Ветерок потянул в темноте уже прохладой. "Время самое то!.. Нет ночной духоты, как летом, и - холода, как ранней весной". Комаров сдувало, только одиночные - самые ярые - неожиданно в неожидаемых местах жалили больно, - чесалось. Судя по ветру, скоро должна появиться Луна - угольно-красная огненная огромная (пока не поднимется) - на востоке.
Какая-то тоска-тревога... Вдохнул в себя полную грудь весенне-летнего непередаваемо вкусного, родного воздуха - отошло-отпустило; подумал: "Вроде бы рядом, но в Поле не так пахнет - там горький полынный дух, - а тут: свое, русское, земля сама испускает какое-то особое благоуханье и придает энергию и жизненную силу для тела и востоpгaeт радостью Душу!.."
И задумался крепко Рагуил... Не сразу и понял, кто это перед ним появился темной скалой в окружении полутора десятка вооруженных теней-людей. Paгуил слышал знакомый голос, слова, но смысл не понимал, - так глубоко ушел в свои мысли, образы, чувства.
- ...Не могу никак уснуть-отдохнуть - трясет всего... Пойдем ко мне!.. Очнись, что с тобой?! - только теперь узнал-понял Игоря Святославича.
В княжьем шатре горела свеча. Двое домовых заприбирались, подставили низенькую скамеечку Рагуилу, и тут же вышли. Тихо похлапывает ветерок завитками макушки шатра, да сонно переговариваются где-то недалеко устроившиеся домовые и сторожа.
Игорь Святославич не спеша снял поблескивающий шлем с прибранным забралом, бережно положил позади себя, отцепил меч, положил рядом, колчужную рубаху, усиленную спереди и сзади стальными - до зеркального блеска начищенными - пластинами, не стал снимать. Сидя, достал столик, - осторожно, чтобы не уронить стоящую большую сальную свечу, и не опрокинуть посуду с яствой, - поставил между обоими; протянул руку в сторону - в затененное место, - вытянул огромный булькающий бурдюк... с квасом. Налил ковш себе, потом - Рагуилу.
- Что улыбаешься?.. В походе не пью меды и вина, как некоторые и хожу в колчуге... Сам ходил проверял сторожей.
Выпил одним вдохом белопенный шипучий квас, крякнул, вытер ладонью губы, бороду, вопросительно взглянул на друга-тысяцкого.
- Я, княже, - говорил Рагуил, - нарочно не одеваю броню, - пусть знают, что их тысяцкий воевода уверен в своих воинах и знают, что меня нужно оборонять, сберечь. Конечно, в Поле, на чужой земле, когда рядом ворог, другое дело... Ты, вижу, доволен, что завтра к вечеру доспеет Всеволод с дружиной, а по-моему, мы не успеваем!.. Может быть так, что вот этих двух дней и не хватит нам! - Да какой - двух - одного!.. Одной ночи может не хватить!..
- Что не хватить?!.. Предлагаешь не ходить?!.. - Игорь набычился, вылезла нижняя губа из-под русых усов и бороды. - Я же не могу больше такое терпеть: ведь каждый русский знает, что мой сын помолвлен с дочерью Кончака и поэтому смеются надо мной: мол Кончак друг-сват Игоря, потому северский князь и не ходит со всеми русскими воевать Поле, на Кончака... - налил князь себе еще ковш, запрокинув голову, влил себе в рот, оскалил зубы - громко рыгнул. Мышцы лба, лица расслабились вновь, хлопнул по плечу друга Рагуила.
- Давай поговорим о чем-нибудь о другом... Как Бог даст так и будет, - невесело, баском хохотнул: - Дома мы с тобой начнем о чем-то говорить, но так и не договариваем... А тут вон сколько пустого времени - не знаешь и куда деть, куда деться; но вот оказия: говорить не хочется... И у тебя, вижу, то же самое, но ты же гусляр-песняр: вон всего сколько знаешь... Пей, ох какой ядреный! Не смотря ни на что бодрит-веселит, - а вино нельзя во время ратного дела - от вина - вина да горе будет...
- Мы с тобой уж четыре раза так-то не ко времени и не к месту ходили - поднял глаза на князя. - И опять нынче идем не так!.. - Рагуил выпил квасу, аккуратно вытер подолом рубашки-косоворотки рот, заставил себя улыбнуться, - белые зубы на чернобородом худощавом красивом лице молодо блеснули. - Говоришь - песняр-гусляр... Наверное, теперь уж нет: разве можно совмещать тысяцкого и песняра?!.. Сколько уж лет ничего нового не пою, - да какой там - и старые песни забываю ...
- Что ты!.. Вон ты в какой образованной, воспитанной, умной, высокородной семье родился. В такой семье труд не для зарабатывания, чтобы прокормиться, а - в радость: сколько у тебя написано! Об Володимере Мономахе чего стоят... - еще хлебнул. - Ну, а чего стоят человеки, вышедшие из подлого рода, из нужды? Всегда алчны, - из таких бывают писаки (но не песняры-гусляры) которые марают-красят пергамент ради гривен или, чтобы имя свое вырисовать... Да знаю - можешь не говорить, - истинный писатель на Руси никогда свое имя или прозвище не указывает...
- Зачем указывать: слово пишется для тех, кто умен, кто хранит человеческую мудрость и дальше по роду-племени передает, обучит - вот для кого книги... - для народа...
- Народ?! Может это пахари-земледельцы, которые и буквы-то не знают, или городские холопы-ремесленники, - вся мудрость которых в умении и навыках рук?
- Каждый человек своим положением кто есть: боярин или холоп, - уже определен кем быть - это верно, верно и то, что в каждой группе людей есть свои мудрецы, - носители человеческих знаний и умений, культуры.
- Поясни: что-то не совсем ясно говоришь.
- Ну, например, крестьяне-землепашцы: есть среди них никчемные и те, на которых держится ихняя жизнь - они передают из поколения в поколение трудовые умения, знания, верования, культурные навыки...
- Ясно...
- Тут еще вот что: и в определенном соотношении-количестве должно быть и людей, чтобы народ, государство не просто существовало, но и было сильным и живучим, - например, тех самих управителей должно быть столько, сколько нужно - не более, иначе они, хитроумы, сожрут, растащат, ради себя и наживы разрушат государство почище любого внешнего ворога!..
- М-да!.. А князь каким обязан быть?
- Он сам должен знать и быть таким каким нужно! - Если - нет, то от такого только вред народу
- Ну все таки?..
- В Мономаховом Поучении все сказано... Видишь ли, писатель не учитель, но только изобразитель... показывает правду, истину, и читатель сам возьмет, - по тому, кто он есть, - себе то, что ему надо. Можно судить о человеке, зная что он читает. Что так смотришь?.. Ну как писатель, например, не будучи зодчим, будет учить, как строить храмы, если - он, кроме писала и лебединого пера с красками, ничего не держал?!
- Но это к тебе не относится - у тебя отец как раз был знаменитым зодчим, дед - православный священник-грек... А по матери ты из знатного рода русских бояр-воевод... Хотя, действительно, сколько угодно таких пергаментоизводителей, но самыми опасными, вредными являются переписчики: каждый из них может изменить, вставить что-то свое в переписываемую книгу - ох какое зло от них!.. А поучения?! - Кроме Володимepa Мономаха, - что в них жизненного, путного!!! Это потому, что авторы в миру-жизни были никем - правильно ты сказал: кроме пера и красок ничего не видели. Ну что в поучениях жизненного, нужного у Феодосия Печерского, Луки Жидяты или Кирилла Туровского?!..
