Адам Торп - Правила перспективы
Она закурила и предложила закурить окружающим. Сунула герру Хофферу сигарету в приоткрытый рот и зажгла. Бомбардировка вроде прекратилась. Похоже, все было кончено. У фрау Шенкель дергалась правая щека. Даже в тусклом свете свечи было заметно.
— Господи, — сказала она. — Надеюсь, никогда больше такого не увижу.
Руку с зажатой в ней сигаретой ей пришлось придерживать другой рукой, чтобы не так тряслась.
— Генрих, вы сейчас в здравом уме?
Он был в панцире, точно тело погибшего в Помпеях.
— Да, Вернер.
— Не расслышал.
— Да, Вернер.
— А непохоже.
— Извините. Не могу подняться. Падаю.
— Вы эту картину прямо из рук не выпускаете.
— Просто психоз.
— Послушайте, Генрих. Вы точно никого не видели на чердаке?
Герр Хоффер кивнул. Дышал он с большим трудом. Панцирь пошел трещинами, и герр Хоффер восстал из мертвых.
— Если это был Густав, значит, он цел и невредим. Никто ведь не кричал.
— Его могли убить, — сказала фрау Шенкель.
Не выпуская изо рта сигарету, герр Хоффер закашлялся от кислого дыма.
— Там, в блокноте, не мой почерк, — пробормотал Вернер, закрыв лицо.
— Я так и думала, — сказала фрау Шенкель.
— Не знаю, кто это писал, — чересчур поспешно добавил Вернер.
И больше ничего не сказал, только опять подпер голову руками. Какое облегчение, после всего, что стряслось, Вернер ничуть не изменился, остался самим собой.
— Может, это Густав, герр Оберст? Если он в состоянии писать. Дайте-ка я посмотрю.
Фрау Шенкель протянула дрожащую руку. Вернер покачал головой.
— Я не вправе, — буркнул он. — Не сейчас. Может, там разоблачения какие. А что? Пойду проверю чердак. Вот только голова перестанет кружиться.
— Вернер, — голос возвращался к герру Хофферу. — Я бы не бросил человека в беде.
— Не бросили бы?
— Разумеется, нет. Вы хорошо себя чувствуете, фрейлейн Винкель? — спросил он как бы в подтверждение своих слов.
Та кивнула, кровь на распухшей губе высветилась пунктиром. Герр Хоффер глядел на Хильде. Его поезд прибывал на вокзал, и она ждала его, полная отчаяния, и ее следовало утешить.
— Примите мои извинения, Генрих.
— Все в порядке, Вернер. Я уверен, картина будет отреставрирована. Такая дырочка — мелочь.
— Извините меня за то, что убил вашего друга.
— Друга? Бенделя? Он не был мне другом.
— Вот как, — Вернер поднял кверху палец. — Петух прокричал трижды, как известно.
— Категорически возражаю. Он никогда не был моим другом. Я перед ним заискивал, вот и все. Герр Штрейхер считал, что Бенделя надо опасаться. И был прав.
— Я ни минуты не сомневался, Генрих, — сказал Вернер, — что он ваш друг.
Герр Хоффер сощурился. Неясно, как далеко зайдет Вернер, только бы помучать и. о. и. о. директора. Это у него, наверное, сублимация какого-то полового отклонения. Когда-то такого рода отклонения лечили в клиниках. Воздух, свет и солнце. И, наверное, морская вода. Море. Гельголанд. Вернер наконец убрал пистолет в карман пальто. Какой невозмутимый, а ведь отправил на тот свет человека. Правда, может, у него шок. Когда война кончится, Вернеру Оберсту придется уйти на преждевременную пенсию. Придется. Уж он, герр директор Хоффер, об этом позаботится. И отвезет своих дочурок к морю, и построит им большой-пребольшой замок из песка, и окружит рвом с морской водой.
— Забавно, только что был живой, вдруг — раз! — и помер, — заметила фрау Шенкель. — Оно так всегда. Сегодня на этом свете, а завтра на том.
Откуда-то возник Каспар Фридрих и замяукал у двери. Вернер выпустил его.
— Осторожнее там, — сказал он. — Держись от людей подальше.
— Хорошо, хоть здесь не нагадил, — заметила фрау Шенкель. — Терпеть не могу, когда воняет кошками.
Грохот был такой оглушительный, что у фрау Шенкель выпала из губ сигарета. Будто огромный буфет опрокинулся. Известковый раствор струйками потек из щелей кладки, собрался на полу горкой, запорошил глаза.
Горка на полу росла как в песочных часах.
— С прискорбием сообщаю вам, что герр Вольмер преставился, — сказал герр Хоффер. — Так сказать, при исполнении своего долга. Встал Бенделю поперек дороги.
— О Господи, — произнесла фрау Шенкель. — Бедный старенький герр Вольмер. Достойный был человек.
— Приношу свои извинения, — продолжал герр Хоффер, — что я не до конца исполнил свой долг.
Он так и держал картину Пауля Бюрка перед собой, нижняя часть рамы упиралась ему в колени, прикрывая его позор. Перед ним вставали душные лесные дебри, среди которых терялась тропинка. Какое это было открытие, правила перспективы! Или законы? Нет, Альберти изучил законы и вывел из них правила. Ведь правило следует за законом. Три измерения получаются из двух согласно правилам, вытекающим из законов. А в основе законов что лежит? Глаз? Природа? Господь Бог?
Все уставились на него.
— Но в конце концов, — снова продолжил он, — мы не потеряли нашего единственного Ван Гога, за что я должен принести благодарность герру Оберсту. Отреставрировать можно все что угодно. И мы все остались живы. Не считая несчастного герра Вольмера.
— Вам обязательно держать перед собой эту дрянь?
— Да, Вернер.
Своды снова колыхнулись. Странное дело, известка больше не сыпалась. Белые березы удивительно подходили к торжественному выражению лица Вернера. Не верилось, что когда-то и он был юнцом. Казалось, Вернер был таким с самого сотворения мира. Герр Хоффер глядел на березы с равномерными пятнами титановых белил там, где стволов касались солнечные лучи, и не видел ни деревьев, ни пятен белил. Перед ним возник вестибюль, торжественный вечер в честь нового библиотекаря в 1934 году. Среди участников была одна громогласная дама в странной шляпке, полагающая, что мир спасется, стоит сунуть младенцам банки с красками — пусть пачкают стены и обливают друг друга красками! Вернер с сухой улыбочкой на лице кивал, потом повернулся к герру Хофферу и тихонько произнес:
— Мне теперь все про вас известно, герр Хоффер.
— Да ну?
— Вы подговорили человека пойти и сорвать плакат с изображением нашего великого фюрера.
Герр Хоффер вспыхнул — хорошо, что та, в шляпке, куда-то испарилась.
— О чем вы?
— Молодец, — негромко сказал Вернер. — Останется между нами.
— Да, я предложил. В прошлом году, прямо перед выборами. Я ведь не такой уж горячий сторонник Партии…
— А человека за это избили.
— Какого человека?
— Которого вы подговорили пойти и сорвать плакат с изображением нашего великого фюрера.
— Я не подговаривал его. Просто предложил, почти что в шутку. Даже не так. Произошло небольшое недоразумение…
— Понятно. — Вернер глядел на него странным взглядом. — Теперь мне все понятно. Небольшое недоразумение. Иначе и быть не могло.
С первых минут знакомства Вернер стал его мучителем! Лесная тропинка вилась среди белых берез, пропадала, недостижимая, в зеленом мраке. И в этом была своя мука.
Фрау Шенкель повернулась к Вернеру.
— Что это за чепуху он нес про евреев и носки?
Вернер пожал плечами.
— Неужели вы расстроены, фрау Шенкель?
— Немножко, — в глазах у нее сверкали слезы. — Не хочу думать, что на ногах у моего бедного Дитера и моего ненаглядного крошки Зигги были такие носки.
56
Когда они попробовали открыть проклятущую дверь, та уперлась в потолок.
Пришлось расчищать эту часть потолка, чтобы попытаться приподнять треснувшую несущую балку, а уже потом взяться за дверь.
— Тихо, осторожно, — повторял Перри.
Выяснилось, что балка представляет собой сквозной стальной прогон. Дом построили совсем недавно, и перекрытия у него были металлические. Балка, как оказалось, вовсе не лопнула, а только съехала с точки опоры — там, где убежище. Все здание подбросило и снова опустило — широкие трещины на стенах ясно говорили об этом, прогон выскочил из своего забетонированного гнезда, и от падения его удерживала только дверь.
— Ну, дела! — сказал Перри.
Молодой человек Антон, весь вымотанный с залитым потом лицом — видно, за три года форму потерял, — не понял его слов.
Дверь, как и прогон, тоже сдвинулась со своего места. Хотя никто ее не открывал. Это образовавшийся при взрыве вакуум сместил ее на несколько дюймов, иначе балка рухнула бы вниз и, возможно, потащила бы за собой пять или шесть находящихся выше этажей. Почем знать?
— Попробуй удержи, — сказал Перри, глядя на балку и качая головой.
И опять Антон его не понял.
Прогон лежал на самом краешке двери, до кромки оставалась четверть дюйма. Словно все-таки увенчался успехом безумный, рискованный цирковой номер. Словно удержала равновесие благодаря одной-единственной книге набитая томами длинная полка — той, которую тебе необходимо сейчас прочесть.
