Юрий Герт - Кто если не ты
— Вы очень плохо знаете своих учениц, иначе не я, а вы сообщили бы здесь подобные вещи!
Учительница попыталась возразить, что, слава богу, знает своих девочек с пятого класса и как-никак ближе всех... Но ей пришлось умолкнуть: обвинительный акт содержал в себе такие факты, которые с педагогической точки зрения были совершенно недопустимы.
— Как, она еще оправдывается? А известно ли ей, что та самая Чернышева — а ведь она столько раз ее защищала! — круглые ночи прогуливаете хулиганами — да, это самое подходящее слово! — из седьмой школы! И это после всех докладов и лекций о моральном облике советской девушки — ночи напролет шляться по темным углам? И это в семнадцать лет? Что станет с ней, когда она будет старше?.. Не мне объяснять к чему приводят такого рода «романы»!.. Но это еще не все! На квартире другой ученицы, тайком от всех, проводятся сходки и встречи, в которых принимают участие школьники со всего города! Ах, вы этого не знаете? Тоже не знаете?..
Раздался чей-то смешок — до того беспомощно-изумленное выражение застыло на дряблом, в глубоких складках лице классной руководительницы десятого «Б». И вслед за тем улыбнулись остальные, осторожно и опасливо, так как никто не знал, какое место уготовано ему самому в уничтожающей директорской инвективе.
— Но это же настоящий дом свиданий! — сказала учительница химии, по-птичьи вертя длинной шеей.— Только представить себе...
— Дом свиданий? Ну, нет, Анна Степановна,— если бы, если бы только это! — горько вздохнула, директриса.
— Но что же еще?..
— И-да-с,— протянул учитель черчения, облизнув сухие губы и потрогав пальцами сизоватый нос.— Где компания — там и алкогольные напитки. А алкоголь в таком возрасте...
— И это современная молодежь! — воскликнула преподавательница русского языка, сверкнув очками.— Наши девочки, наши скромницы... Просто ужас! Мне говорили, из-под полы продаются заграничные пластинки с такой музыкой... Воображаю, какие там устраивают вальпургиевы ночи!
Было высказано много предположений, но ни одно из них не попало в цель. Когда бурная фантазия одних окончательно сбила с толку других и все обратили вопрошающее взгляды к директрисе, Калерия Игнатьевна приоткрыла карты:
— Если бы только танцы... Или водка... Если бы! Мне приходилось видеть на своем веку многое. Но когда собираются — заметьте, собираются без всякого повода! — На частной квартире — я еще раз повторяю — не в школе, а на частной квартире — и при этом не заводят патефон... Да, не заводят патефон и не пьют алкогольных напитков! Я спрашиваю: зачем они собираются? — директриса обвела всех победоносным взглядом и, артистически выдержав паузу, закончила:
Они собираются исключительно для того, что-бы... го-во-рить!
Учителя недоуменно переглянулись.
— Да, да, они го-во-рят! Я вижу, Мария Ивановна,— так звали классную руководительницу десятого «Б» — вы хотите задать вопрос. Так вот, эти миленькие мальчики и девочки говорят не о подготовке к экзаменам, уверяю вас!
Калория Игнатьевна остановилась, любуясь эффектом. Даже Филипп Филиппович отвлекся от созерцания кубков, и в наступившей тишине прозвучал его задумчивый голос:
— Действительно странно...
Остальные молчали, пораженные роем догадок, и ждали дальнейших объяснений. Калерия Игнатьевна расправила, свои прямые плечи. В ее глазах билось зеленое пламя.
— Именно там сочиняют эти грязные пасквили! — Калерия Игнатьевна продемонстрировала экземпляр комедии «Не наше дело», лежавший перед нею на столе.— Там высмеивают учителей, порочат добропорядочных учеников, внушают бунтарские настроения нашим школьницам, там...
Каждое «там» становилось все более устрашающим и сопровождалось все более громким похлопыванием по столу свернутой в трубочку тетрадкой с пьесой.
— Но я не сообщаю еще о самом главном: может быть, наступит время, когда этим займутся в другом месте... Я хочу только сказать, что все это происходит у нас под носом, и мы ничего не знаем, хотя факты, о которых шла речь, у всех на виду и могли бы заставить кое-кого призадуматься!
И потрясающие по силе «там», и глубокомысленные недомолвки, и последний, исторгнутый из самого сердца упрек подействовали на учителей угнетающе.
— Что же теперь делать? — растерянно спросила Людмила Сергеевна, чувствуя, как у нее дрожит и холодеет кожа между лопаток.
— Что делать? — Калерия Игнатьевна страдальчески усмехнулась.— Если бы я ждала, пока вы сами додумаетесь, что делать, в один прекрасный день вся школа бы взлетела на воздух.
И она изложила свой план. Нужно провести диспут. Контрдиспут, если угодно! Разбить на нем, вытащив их на белый свет, все эти так называемые «взгляды», замутившие немало голов, заставить раскаяться зачинщиков и дать наглядный урок всем, как надо проводить такие диспуты. К нему будет готовиться вся школа, на диспут надо пригласить представителей из гороно, районо, из райкома партии, из комсомольских органов, учителей и директоров других школ и, конечно же, Сирина — пусть поучится... Это должно быть настоящее, образцовое, показательное мероприятие, которое навсегда запомнится и участникам и приглашенным! Лучшие ученицы дадут в своих выступлениях достойную отповедь жалким отщепенцам!
— А если те вдруг вздумают выступить сами и начать спор?..
— Никаких выступлений, никаких споров! Уж на этом диспуте пусть будут хозяевами те, на кого мы можем надеяться!
— Позвольте,— вдруг заметил Филипп Филиппович, которому всегда казалось неясно и непонятно то, что другим было совершенно ясно и понятно.— Но ведь, насколько я помню, в переводе с латинского «диспут» означает «спор»...
— Уважаемый Филипп Филиппович,— усмехаясь, ответила ему директриса,— очнитесь! Сейчас не времена Ромула и Рема, сейчас тысяча девятьсот сорок восьмой год!
24
Дорогу, дорогу гасконцам!Мы южного неба сыны!Мы нее под полуденным солнцемИ с солнцем в крови рождены!
Эти строки вертелись у Клима в голове в тот день с самого утра. В пятую школу они с Игорем и Мишкой явилась в отличнейшем настроении. Открытый бой? Что может быть лучше! Дорогу гасконцам!
Девушки встретили их у входа. Вид у обеих был встревоженный. Кира с досадой оборвала балагурящих ребят:
— Оставьте свои шуточки! Сегодня не до них...
У Майи припухли и порозовели веки; глаза, всегда живые и ясные, смотрели пасмурно.
Директриса, директриса, директриса... У них с языка не сходило это слово. Да, да, она их опять вызывала, грозила, требовала, чтобы они выступили с покаянными речами, признали ошибки, перестали встречаться... С кем?.. Разве не ясно?..
— А-а,— протянул Клим, не сразу догадавшись.— Ну что ж, если так — «мы в пустыню удалимся от прекрасных здешних мест»...
Кира топнула ногой:
— Как тебе не стыдно!
И снова: директриса, директриса...
— Послушайте,— не вытерпел Игорь,— куда мы пришли: на диспут или на суд?
Майя с Кирой переглянулись, у Майи вырвался, вздох:
— Скорее всего — на суд...
— Ай, бросьте! — отмахнулся Мишка.— Вот еще паникеры!
— Кто — мы?!
— Конечно,— рассмеялся Клим,—Дорогу гасконцам! Пошли занимать места!
...Ребята бывали здесь и раньше — в «эпоху» изучения «женских персонажей», когда им волей-неволей пришлось превратиться в заядлых завсегдатаев школьных вечеров. В то время они острили над развешанными на каждом шагу нравоучительными табличками, над портретами классиков с гордыми лицами первых учеников; они смолкали только перед блистательным актовым залом, огромным, с белыми колоннами по углам, с переливчатым сиянием люстр и зеркальным паркетом, по которому хотелось не идти, а — ступать, нет — парить!.. Это пожалуй, было единственное, чем они не могли не восхищаться.
Но теперь... Каким родным и милым казался им отсюда их собственный — узкий, мрачноватый залик с маленькой сценкой, старый добрый друг и союзник во всех сражениях и победах!
Пробираясь через толпу, заполнившую широкий проход между рядами, они смеялись, иронизируя над всем, что попадалось им на глаза. Да, здесь привыкли к порханию вальсов, к сладчайшим падеграсам, здесь ставили «Русалку». Пачки для гражданок, приписанных к речному дну, шили в ателье, люмпен-пролетарий Мельник потрясал зрителей атласными штанами. «Ах, какие декорации! Какие костюмы!»
Вокруг было много знакомых, и еще больше тех, кого они не знали, но кто знал их. Кивки, приветствия, протянутые руки...
Только Лилю Клим окликнул дважды — она не оглянулись. Впрочем, в таком шуме разве можно расслышать?..
Сбоку их позвали Мамыкин и Лихачев; там сидели Павел Ипатов, Лапочкин, Емельянов, еще кто-то — и несколько мест оставались пустыми, наверное, берегли специально для них.
