Агония Иванова - Проощание с детством
— Тепло же, — заметила она.
— Ну да, — как-то потерянно подтвердил Саша. Вид у него был очень отрешенный и Риту это насторожило — ничего хорошего такая перемена предвещать не могла. Ей становилось не по себе всегда, когда его прохладные серо-голубые глаза подергивались мутной дымкой, меркли и мертвели. Вряд ли он думал о чем-то хорошем в такие моменты.
Рита ощутила неприятный морозец, пробежавшийся по спине и вместе с ним — предчувствие, несомненно, дурное. Сегодняшнее слишком беспечное и теплое солнце угрожало крушением ее зыбкого счастья. Все. Не. Может. Быть. Хорошо. Рита сама подивилась своему пессимизму.
— Что происходит? — напрямую спросила она, стараясь поймать Сашин взгляд, но он смотрел куда-то сквозь нее.
Молчание.
Она различала каждый звук и остро ощущала его кожей, пропуская через себя. На улице шуршали колеса автомобилей, где-то играла музыка, чирикали воробьи, смеялись дети и матом кричали какие-то пьяницы, увлеченно игравшие в домино в соседнем дворе. Это было совсем не то, чего она желала услышать. Ей хотелось слов, пусть и самых страшных на свете.
Она боится… Она боится! Только подумать. Всю свою жизнь она только и делала, что забавлялась со страхом, играла с огнем, посмеиваясь над испугом в глазах других людей, наблюдавших за ней со стороны. Теперь — она боялась, отчаянно, панически, безрассудно. Боялась будущего. Боялась того, что ждет ее за поворотом.
Саша неуверенно взял ее за руку, ее обжег холод его пальцев. Захотелось выть и плакать. Все было предельно понятно, но он все-таки сказал.
— Рита… понимаешь, мы должны расстаться.
Она не стала спрашивать почему, просто стояла и молчала, кусая губы, чтобы не зареветь, как какая-то пятиклашка. Если бы не оглушающей силы боль, разлившая в каждый уголок тела и разума, она бы посмеялась. Ее королевское высочество посмели бросить. Ее! Слишком глупо, чтобы быть правдой. Но, тем не менее… Ее бросали. Не из-за женщины или мужчины, а из-за нелепых принципов. Идиот. Чертов идиот. Ведь он считает сейчас, что их любовь причиняет боль его ненаглядному Мишеньке и давно уже морально-мертвым родителям. Приходила ли в его светлую голову мысль, что им уже давным-давно наплевать на него? Думал ли он о том, что он тоже имеет маленькое право на счастье, на любовь, на свою жизнь, а не на вечное служение интересов других людей?
— Ну… — Рита сделала глубокий вдох и как могла спокойно сказала, — как знаешь.
Саша ждал какого-то другого ответа, но не подал и виду, только отпустил ее ладонь. Его взгляд стал осмысленным, внимательным и они неотрывно смотрели друг на друга, разговаривая на каком-то другом, бессловесном и незаметном языке, известном только им двоим. Риту душило негодование: как может быть так, что они, созданные друг для друга, понимающие даже не с полу слова, без слов вообще, должны быть порознь. Разве так может быть? Может?… Но тут же Рита ощутила странное равнодушие, странное умиротворение: если они так легко общаются без слов, значит, между ними все равно ничего не будет, никакой преграды. То, что они расстанутся — только на первый взгляд. На самом деле они всегда будут вместе.
Рита долго смотрела ему в след, не в силах совладать с собой. Даже закурить она не могла, так парализовало ее произошедшее.
— Так мы не будем оглашатьРыданьями разлуки час,Чтоб наших чувств не осквернять,Их выставляя напоказ,
— прошептала она строки, крутившиеся в голове непослушными, ватными, как после наркоза губами.
А потом она побежала домой, в пустую квартиру с задернутыми шторами, где она не появлялась уже очень давно, схватила с полки в ванной маленькие острые маникюрные ножницы и отчаянно вонзила себе в запястье. Железо достаточно глубоко вошло в плоть, но не задело голубоватых линий вен. Рита взвыла, вытащила ножницы и стала вонзать свое оружие снова и снова, пока рукава блузки не стали бордовыми от крови, брызгавшей во все стороны. Остановиться ее заставил внезапный звонок в дверь. Риту охватил ужас: вдруг это вернулся Саша и сейчас он увидит ее за этим безумным занятием, с истерзанными запястьями. Но на пороге стояла Оля. От нее сильно разило запахом перегара. Без труда можно было догадаться, что она сильно пьяна.
Одноклассница ввалилась в квартиру, не спрашивая разрешения Риты и повисла у нее на шее.
— Ритуля, ты не занята?! — промурлыкала она подруге на ухо, зарываясь лицом в волосы, — уделишь мне минутку?
— Чего тебе надо? — поинтересовалась равнодушно Рита.
— Хочу выпить с тобой… — прохрипела Оля, а потом сделала то, за что Рите захотелось ее просто уничтожить. Она взяла ее изуродованную руку, задрала рукав и, осмотрев его, недовольно покачала головой. Она хотела что-то сказать, но не успела. Рита вырвалась и спрятала руку за спину.
— А тебе не хватит ли? — спросила Рита. Оля покачала головой и достала из сумки бутылку дешевой паленой водки, демонстративно потрясла ей перед лицом королевы. Рите очень хотелось выпроводить ее прочь пинками, чтобы не видеть ее оплывшего уже и без того пьяного лица, не чувствовать этот отвратительный запах, но вместо этого она вдруг пришла к мысли, что такой расклад ее вполне себе устраивает. Напиться, выплакаться, прокричаться и выплеснуть все это, накопившееся внутри нее. Оля тоже, судя по всему, этого хотела.
— Ты, значит, рассталась с Колеченковым? — спросила она после третьей рюмки. Рита грустно кивнула и поймала себя на том, что хотя ей и хотелось все высказать, она не желала говорить о нем. Особенно с ней.
— Рассталась, — буркнула она.
— Надоел? — усмехнулась Оля, ее синие холодные глаза светились отчаянным яростным светом. Толи ей просто было интересно, толи она хотела поиздеваться, как шакал подразнить чужое горе, вонзая острые зубы в и без того уже разлагающуюся плоть.
— Пошла ты, — прорычала Рита, но подумав выдала, — это тебя не касается.
— Как знаешь, подруга, — пожала плечами Оля и налила себе и ей еще водки. Девушка пошарила по карманам в поисках сигарет, но их у нее не оказалось, она потерянно посмотрела на Риту, но та тоже покачала головой.
— Слушай, ты скажи вот что, — заплетающимся языком начала Оля, облизывая пересохшие растрескавшиеся и искусанные губы, — как он в постели? Стоило ли это всех твоих мучений? — сколько же ехидства, сколько злости было в этих словах. Никогда прежде фрейлина бы не позволила себе так обращаться со своей королевой. Осмелела что-то! Пора бы ее проучить…
— Мы не спали, — сказала Рита, внимательно наблюдая за реакцией своей собутыльницы. Как ни странно, Оля ничуть не удивилась. Нахмурилась, пробормотала что-то одними губами и осушила свою рюмку с удивительно невозмутимым видом. Рита догадывалась, что Оля сейчас думает что-то плохое и, скорее всего, про Сашу.
Рита выпила водки, чтобы как-то отвлечься от нарастающего желания схватить Олю за волосы и побить головой об стол, расквасить ей ее красивое, но уже такое помятое лицо с потекшей косметикой.
— У него на лбу написано, что он педик, — выдала после некоторого молчания Оля. Рита заскрежетала зубами.
— Сучка, — прошипела она и сделала то, что давно собиралась, но к своему величайшему удивлению, она встретила отчаянное сопротивление с Олиной стороны. Они сцепились, сползли на пол, выдирая друг другу волосы и нанося не по-женски сильные удары. Рита никогда в жизни не лупила никого так исступленно, так яростно, так безумно. Как будто Оля была виновата во всех ее злоключениях, как будто Саша ушел от нее именно из-за этой безмозглой шлюхи.
— Не смей говорить так о нем, не смей! — шептала Рита, осыпая Олю такой бранью, которой она от себя никогда не ждала, которая казалась ей слишком грязной, чтобы вообще произносить такое в слух. Но она произносила и даже кричала. Оля отвечала ей тем же и не меньшей агрессией.
— Слушаюсь и повинуюсь, моя королева, — противно хихикая, бросила бывшая фрейлина. Они перестали бить друг друга, замерли на мгновение, отчаянно и безумно глядя друг другу в глаза, неотрывными, звериными взглядами. Они обе дышали судорожно, тяжело и часто, как после долгого бега. В голове стучало «Разорвать. Уничтожить. Растоптать». Оля лежала на полу с какой-то сумасшедшей дикой улыбкой, разметав вокруг давно нечесаные и немытые темные пряди волос, свалявшиеся от их бурного времяпровождения. Ее красота померкла, выцвела, стала какой-то ненатуральной и мертвой, но все равно притягивала к себе. Рита поймала себя на том, что не может противостоять этому притяжению. Она поддалась, за волосы рванула Олю к себе, поцеловала в губы, пробуя их на вкус, такие ли они сладкие, какими кажутся. Ее обожгла горечь водки, горечь чужой боли, но она не намерена была останавливаться. Убиваешь, так убивай. Не к чему поддаваться запоздало нахлынувшей жалости.
