Дорис Лессинг - Великие мечты

Сильвия собрала инструменты и таз и сказала, что ей нужно поговорить с отцом Макгвайром. Она спросила Аарона, что он и его больной друг собираются есть. Он сказал, что, возможно, Ребекка будет добра к ним и даст немного садзы.

Сильвия нашла отца Макгвайра за столом, приступающим к обеду. Он был крупным мужчиной в поношенной рясе, с пышной седой шевелюрой и темными добрыми глазами. Священник искренне обрадовался ее приезду.

Он настоял, чтобы девушка присоединилась к нему и отведала немного консервированной селедки, которую она же и привезла, и Сильвия послушно поела. Потом, также по настоянию священника, она съела апельсин.

Ребекка стояла в дверях и наблюдала за обедом, а потом сообщила, что в деревне говорят, будто Сильвия не может быть настоящим доктором — слишком уже она худая и маленькая.

— Показать им мое свидетельство? — предложила Сильвия.

— Я им покажу, какая тяжелая у меня рука! — сказал отец Макгвайр. — Что за дерзость я слышу?

— Мне нужен сарай, который запирается на замок, — сказала Сильвия. — Я не смогу носить все необходимое туда и обратно по нескольку раз в день.

— Я скажу нашему мастеровому, чтобы он заделал дыру в стене.

— А замок? И ключ?

— С этим не так все просто. Я посмотрю, нет ли у меня где-нибудь замка. Или пошлю Аарона к Пайнам попросить у них замок с ключом.

Священник закурил и предложил сигарету Сильвии. Она почти не курила, но сейчас приняла сигарету с благодарностью.

— Ах да, — сказал отец Макгвайр. — Вы очень устали. Это всегда так в первый день после приезда. Мы здесь обычно встаем в половине шестого и ложимся — по крайней мере, я ложусь — в девять. И вы тоже будете готовы уснуть к тому времени, что бы сейчас ни думали со своими лондонскими привычками.

— Я уже готова лечь, — сказала Сильвия.

— Тогда вам нужно немного поспать днем, как я это обычно делаю.

— Но что будет со всеми теми, кто ждет меня в больнице? Можно мне взять кружку, чтобы поить их водой?

— Конечно. Это меньшее, что мы можем для них сделать. Кружки у нас есть.

Сильвия поспала полчасика и была разбужена Ребеккой, принесшей чай. А сама Ребекка спит когда-нибудь? Она только улыбнулась, когда Сильвия спросила. Аарон с приятелем что-нибудь ели? Доктор Сильвия не должна о них беспокоиться, был ответ, опять сопровождаемый улыбкой.

Сильвия вернулась снова к навесам и тенистым деревьям, где лежали ее пациенты. Прибыло много новых, прослышав о том, что в больнице появился новый доктор. Среди них было много калек — кто без руки, кто без ноги, старые раны не зашиты как следует, не заживают. По большей части это раненые с войны, которая закончилась ведь совсем недавно. Сильвия думала, что они дошли, доползли до «больницы», потому что хотя бы здесь их статус был определен и закреплен. Они были ранены и потому имеют право на лекарства: обезболивающие, аспирин, мази, в общем — все равно какие; эти молодые парни, мальчики в сущности, совершали подвиги на войне, они — герои, и это должно что-то значить. Но лекарств у Сильвии имелось так мало, что приходилось быть бережливой. Поэтому героям доставались кружки с водой и сочувственные расспросы.

— Как ты потерял ногу?

— Бомба разорвалась, когда я сел.

— Мне так жаль. Тебе не повезло.

— Да, мне сильно не повезло.

— А что случилось с твоей стопой?

— Камень упал с холма прямо на мину, а я как раз был рядом.

— Сочувствую. Было больно, должно быть.

— Да, я кричал, и мои товарищи, они заставили меня замолчать, потому что враги были рядом.

Позже в тот же день, когда солнце опустилось и пожелтело, появился очень высокий, очень худой, сердитый и сутулый мужчина, который заявил, что его зовут Джошуа и что его работа состоит в том, чтобы помогать ей.

— Ты медбрат? Ты учился медицине?

— Нет, я не учился. Но я всегда здесь работаю.

— Тогда где ты был раньше? — спросила Сильвия, желая получить информацию, а не упрекнуть.

Но он сказал с умышленной дерзостью:

— Зачем мне сюда приходить, раз доктора нет?

Он говорил будто пьяный. Нет, алкоголем не пахнет. Тогда что? Да, она различила запах марихуаны.

— Что ты курил?

— Даггу.

— Она растет здесь?

— Да, везде.

— Если хочешь работать со мной, тогда больше не кури даггу.

Переминаясь с ноги на ногу, болтая руками, Джошуа протянул:

— Я не знал, что сегодня будет работа.

— Когда уехал ваш врач?

— Давно. Год назад.

— А как выходят из положения больные, когда идет дождь?

— Если им не хватает места под навесом, они мокнут. Они чернокожие, им и так хорошо.

— У вас же теперь чернокожее правительство, так что все скоро изменится.

— Да, — сказал, а точнее прорычал он. — Да, все изменится, и у нас тоже будут хорошие вещи.

— Джошуа, — сказала она с улыбкой, — раз мы будем работать вместе, нам надо постараться стать друзьями.

Наконец-то на лице тощего негра появилось некое подобие улыбки.

— Да, это будет хорошо — стать друзьями.

— Я так поняла, что со старым доктором вы не очень-то ладили. Да, кстати, он был белый доктор или черный?

— Черный. Только он был не настоящий доктор. И слишком много пил. Он был скеллум.

— Что?

— Плохой человек. Не как вы.

— Надеюсь, я уж во всяком случае не пьяница.

— И я надеюсь, доктор.

— Меня зовут Сильвия.

— Доктор Сильвия.

Джошуа все еще сутулился и раскачивался и вдруг снова оскалился: как будто решил про себя, что пора проявить антагонизм.

— Доктор Сильвия сейчас пойдет к отцу Макгвайру, — сказала она. — Он сказал, чтобы я возвращалась, когда станет темно, у нас будет ужин.

— Надеюсь, доктор Сильвия хорошо поужинает.

И парень сошел с тропы в буш, смеясь. Потом она услышала, как он запел. Боевая песня, подумала Сильвия. Должно быть, революционная, со времен войны, проклинающая всех белых.

Отец Макгвайр сидел за столом при свете шипящей парафиновой лампы, пил апельсиновый сок. Второй полный стакан ждал Сильвию.

— Вообще у нас есть электричество, но сейчас отключили.

Появилась Ребекка с подносом и сообщила, что Аарон не придет, он переночует сегодня в больнице со своим другом.

— А что? Он разве здесь живет?

Священник, не глядя на Сильвию, сказал, что у Аарона есть семья в деревне, но что некоторое время он будет ночевать в этом доме.

По лицам его и Ребекки чувствовалось, что во всей этой ситуации их что-то смущает, поэтому Сильвия стала расспрашивать. Да глупости, сказал отец Макгвайр, говорить-то не о чем, и ему остается только извиниться перед Сильвией, но молодой человек будет жить в доме ради соблюдения приличий. Сильвия не поняла. Священник пришел в раздражение, даже обиделся на нее за то, что ему приходится называть вещи своими именами.

— Это считается неприличным, — сказал он, — если священнослужитель живет в одном доме с женщиной.

— Что? — воскликнула Сильвия, столь же возмущенная, как и он.

Ребекка высказалась в том духе, что люди всегда будут сплетничать и надо быть к этому готовыми.

Сильвия произнесла чопорно, что у людей грязные мысли, и отец Макгвайр сказал просто, что да, так и есть.

Затем отец Макгвайр, после паузы, рассказал о том, что изначально предполагалось, что Сильвия будет жить на холме с монахинями.

— Какими монахинями?

— С нашими добрыми сестрами. У них обитель на холме. Но поскольку вы не религиозны, я решил, что тут вам будет лучше.

О стольком умалчивалось, что Сильвия не знала даже, с чего начать расспросы, и сидела, переводя взгляд с Ребекки на священника.

— Считается, что наши добрые сестры должны помогать в больнице, но не все созданы для тяжелой работы сиделок.

— Они сиделки?

— Нет, я бы так не сказал. Они прошли краткий курс ухода за больными, вот и все. Но я бы посоветовал вам договориться с ними о том, чтобы они стирали бинты и постельное белье. У вас, я полагаю, не имеется больших запасов одноразовых бинтов? Нет. Значит, вы сообщайте Джошуа, что должно быть выстирано, а он будет передавать это каждое утро монахиням. А я наставлю их, объясню, что они должны выполнять эту работу как часть служения Богу.

— Джошуа не захочет этого делать, святой отец, — сказала Ребекка.

— И ты, Ребекка, тоже не захочешь этого делать, так что у нас, боюсь, возникнет небольшая проблема.

— Это работа Джошуа, я не моя.

— Значит, решать эту проблему придется вам, Сильвия, и я с интересом буду наблюдать, как это у вас получится.

Отец Макгвайр поднялся, пожелал спокойной ночи и отправился спать; и Ребекка, не глядя на Сильвию, тоже попрощалась и ушла.

Прошел месяц. Дыру в стене сарая заделали, нашелся замок с ключом. Вокруг двух навесов из тростника соорудили загородки из дерюги, которой раньше перевязывали тюки табака, в надежде, что больные будут хоть как-то укрыты если не от дождя, то от ветра и пыли. В больнице появилась новая хижина со стенами и крышей из тростника, большая, с отверстиями, прорезанными в стенах, чтобы внутрь проникал свет. Внутри было прохладно и свежо. Пол был земляной. Здесь пациенты действительно были защищены от стихий. Сильвия успела за эти недели излечить несколько случаев давней глухоты, причиной которой были всего лишь застарелые серные пробки. Она вылечивала катаракты. Из Сенги прибыли медикаменты, и она смогла помочь малярийным больным, но в большинстве случаев болезнь была слишком запущена. Она вправляла кости, прочищала и зашивала раны, выдавала лекарства от боли в горле и кашля, прибегая порой, когда лекарств не хватало, к «бабкиным» методам, которые запомнил отец Макгвайр со времен своей жизни в Ирландии. У Сильвии имелось и родильное отделение, и она принимала роды. Все это приносило определенное удовлетворение, но она часто приходила в отчаяние: она не была хирургом. А это так нужно здесь. Тяжелых и срочных больных приходилось отвозить в больницу в двадцати милях, но иногда любая отсрочка могла стать роковой. Ей нужно уметь самостоятельно проводить кесарево сечение, удалять аппендикс, ампутировать руку или оперировать раздробленное колено. И еще ряд процедур, с которыми непонятно было, правильно Сильвия поступает или нет: зачастую нужно было надрезать руку, чтобы добраться до язвы, вскрыть гноящуюся рану, чтобы очистить ее, — все с помощью хирургических инструментов. Ах, если бы она знала в былые годы, как нужна будет ей хирургия! А она записывалась на десятки курсов, от которых сейчас нет никакой пользы…