Хербьёрг Вассму - Седьмая встреча
— А по-моему, она красивая. Вы собираетесь продолжить традицию «Гранде & К°», вкладывая деньги в искусство? Покупка картины вошла в бюджет нового строительства?
— Боюсь, в очень незначительной степени. Картины, которые покупал отец, лучше подходят к старому отделению.
— Он по-настоящему любил искусство, — резко сказала Илсе.
Горм с удивлением взглянул на нее. Иногда она бывала неприступной, вот как сейчас. Илсе вообще не вызывала желания защищать ее. Он должен был признаться, что, на свой лад, она ему нравится. И не только своей способностью решать трудные вопросы.
— Одну из отцовских картин я повесил в своем новом кабинете. Эсполин Юнсон[32]. В детстве это была моя первая встреча с искусством, — прибавил он.
— Я ее помню. Первое, что я тогда заметила… — Она замолчала, словно не решалась что-то сказать.
После обеда, когда многие уже ушли, они решили закончить вечер в баре. Когда Турстейн отошел от столика, Горм спросил у Илсе, что ему следует сделать, чтобы показать ей, как высоко он ценит ее заслуги.
— Я ведь уже получила тот гонорар, какой хотела, — ответила она, глядя ему в глаза.
И он почувствовал, что превосходство на ее стороне. Объяснить этого он не мог.
Помолчав, она закурила сигарету и посмотрела на него сквозь кольца дыма.
— Однако кое-что мне хотелось бы у вас попросить, раз уж вы сами заговорили об этом.
— И что же это?
— Мне бы хотелось, чтобы вы разрешили мне провести выходные в вашем доме в Индрефьорде. Если вы не против, конечно.
Горм не был уверен, что ему удалось скрыть удивление.
— Вы можете получить ключи в любую минуту. Для дома это только полезно. Я хочу сказать… моя мать никогда не ездит туда. Да и остальные члены семьи тоже. Только я.
Она кивнула.
— Ведь он там…
— Я знаю, — сказала она.
* * *Илсе позвонила уже на следующий день и сказала, что хотела бы поехать в Инд ре фьорд в ближайшие выходные. Они договорились, что она заедет в контору за ключами.
Приехав, она первым делом обратила внимание на то, как он повесил картину Руфи. Повернувшись к нему спиной, она склонила голову набок.
— Со своего места за столом вы можете смотреть на нее, когда захотите, но все, кто приходит сюда, видят картину, только повернувшись, чтобы уйти. Это сделано сознательно?
— Чтобы я всегда ее видел? Да.
— Не знаю, почему, но в этом есть что-то вызывающее, — задумчиво сказала она. Потом вдруг резко обернулась и посмотрела на него.
— Пожалуйста, подойдите сюда и встаньте рядом с картиной, — скомандовала Илсе.
Он неуверенно рассмеялся.
— Зачем?
— Идите сюда!
Он неохотно подошел к ней и позволил поставить себя рядом с картиной.
— Мне бы следовало работать в уголовной полиции, — сказала она.
— Может быть. Ну, а дальше?
— Вы знаете, что у далматинца ваши глаза?
Горм повернулся к картине и встретился с зелеными глазами.
— Я согласен, что у собаки человеческие глаза, но мои?.. — пробормотал он.
— То же самое выражение.
— Я польщен, что от вас не укрылось, что у меня собачье выражение глаз, — сухо сказал он и протянул ей ключи от дома в Индрефьорде.
— Спасибо. Дело не в собачьем выражении. Я не хотела вас обидеть.
— Ну и прекрасно! — сказал он и невольно взглянул на картину.
Потом подумал, что, наверное, нужно посвятить ее в некоторые практические вещи, с которыми она столкнется в Индрефьорде. Например, что насос качает воду медленнее, чем хочется, и что растапливать камин надо осторожно, иначе он начнет дымить.
— Вы бывали там раньше? — спросил он по наитию.
— Да, несколько раз. Он давал мне ключи. Он был такой великодушный!
Заметив, что она задержала дыхание, прежде чем ответить ему, он сразу все понял. Отец и Илсе Берг! А не подумал ли он об этом еще в тот раз, когда она давным-давно подавала им кофе в конторе? Но тогда он отбросил эту мысль как недостойную.
— Вы хорошо его знали? — спросил он, не глядя на нее.
— Нет! — быстро ответила она, даже слишком быстро.
Если б она сказала, что его вопрос неуместен или еще что-нибудь в этом роде, это прозвучало бы более убедительно, чем ее короткое «нет». Горм безуспешно пытался поймать ее взгляд.
— Однажды я видела вас там, — медленно сказала она и посмотрела на него.
— Правда?
— Я бросила якорь в бухте за вашим домом, конечно, нарушив право частного владения.
— Велика важность! Почему же вы не вошли в дом?
— Потому что вы сидели на скале перед домом и, по-моему, плакали.
Он с удивлением поднял на нее глаза.
— Вы смотрели в бинокль? — Он хотел пошутить.
— Да, я смотрела в бинокль.
Между ними возникло странное напряжение. Стало покалывать кожу.
— В какое время года это было?
— Весной.
Он покачал головой.
— Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть.
— Что опровергнуть? Что вы сидели и плакали?
— Я этого не помню. У вас есть лодка? — вдруг сообразил он.
— Да, новая мощная моторка, двадцать пять футов. Когда я одна, мне надо быть уверенной, что я смогу быстро добраться до берега.
Он помог ей надеть пальто, она взяла папку с документами и пошла к двери.
— В понедельник мы обсудим детали договора с коммуной, — сказал он.
Она кивнула и скрылась.
Горм дошел до того, что спустился в магазин, взял там зеркало и после работы долго изучал свое отражение рядом с картиной.
Он ощущал присутствие Руфи. Видел, как она стоит с кистью в руке и пишет далматинца. От непривычного чувства гордости он стоял один в своем кабинете и смеялся. Потом он спрятал зеркало в ящик и некоторое время сидел наедине с теми глазами на стене.
Только вечером Горм вспомнил об интересе, проявленном Илсе к Индрефьорду. Отец и она. Может, она знает, о чем отец думал в последние дни перед смертью?
Обычно Горм несколько раз в году провожал мать на кладбище к могиле отца. В день Всех святых. В сочельник. В Новый год. Летом. Ее всегда интересовало, как выглядит могила, сухая земля или влажная. Она просила его позаботиться, чтобы там посадили что-нибудь красивое, чтобы, как она выражалась, у могилы был ухоженный вид.
С отсутствующим видом она проводила на кладбище всего несколько минут, не проявляя ни горя, ни сожаления. Об отце и об их общей жизни она говорила крайне редко. Очевидно, «сухая или влажная земля» или «посади там что-нибудь красивое, но не слишком яркое» было для нее гораздо важнее.
А он сам, как он вел себя, стоя у могилы отца? Поддакивал матери, подавал ей руку. Но никогда ни о чем не спрашивал, ни об отце, ни о сестрах. Не вспоминал прошлого, но и не досаждал ей разговорами о будущем.
По возвращении домой мать часто была взволнована и плакала. Уйти от нее, когда она была в таком состоянии, он не мог. Но плакала ли она по отцу? Или по своей собственной жизни? Неужели мать действительно вздохнула с облегчением, когда отца не стало?
Неужели жизнь отца и матери была обоюдной игрой, в которой чувства были закамуфлированы, как того требовали приличия и необходимость?
Горм попытался вспомнить, что произошло, когда Илсе видела его перед домом в Индрефьорде. Он никогда не плакал там на скале. Разве что в детстве.
А может, она хотела этим оправдать то, что тайком подглядывала за ним? Тогда зачем было рассказывать ему об этом?
* * *Вечером в субботу Горм все еще не мог отделаться от этой мысли. Почему она рассказала ему заведомую ложь? Потому ли, что хотела рассказать что-то другое?
Он мысленно представил себе такую сцену: отец и Илсе Берг стоят на носу их старой моторной лодки в Индрефьорде. Камень лежит в мешке, завязанном веревкой. Она помогает отцу обвязаться этой веревкой. А потом сталкивает его с лодки в том месте, где нет поручней. Еще до этого они вместе привязали конец этой длинной веревки к якорной цепи, чтобы легче было найти труп.
Горм поднял трубку и позвонил домой. Ответила Ольга. Он попросил передать матери, что поедет в Индрефьорд и вернется домой только в понедельник после работы. Потом поднялся в квартиру, переоделся в джинсы, фланелевую рубашку, джемпер и ветровку.
Перед уходом он оглядел комнату и решил, что ему надо в конце концов переехать сюда. Придется матери пережить и это.
Пока Горм ехал вдоль фьорда, он убеждал себя, что ехать за Илсе было чистым безумием. Однако мысль о ней и об отце вкупе с историей о том, что он якобы сидел на скале и плакал, уже не отпускала его. Он должен был увидеть ее в тех условиях, в каких они с отцом, вероятно, встречались.
Оставив машину на заросшей травой дороге, он прошел через лесок к дому. Предлог для своего появления он уже придумал.
С холма он увидел ее лодку. Она была пришвартована носом к скале, с кормы был брошен якорь. Стояли августовские сумерки, и Горм обошел вокруг дома, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь в гостиной. Лампа над столом была зажжена, но он никого не увидел. Значит, она здесь одна.
