Леонид Пантелеев - Верую…

На обороте карточки написано:

«Такими оставил их отец, чтобы завести другую семью поздней осенью 1914 года. Дорогому Алексею Ивановичу. Н. М.».

Из моего письма от 28.VIII.58 г.:

«Спасибо Вам, милая Наталия Сергеевна, за откровенный и душевный рассказ. Нелегкую Вы прожили жизнь, от всего сердца желаю, чтобы оставшиеся дни (а их у Вас будет еще много!!!) ничем серьезным не омрачались.

Как здоровьице Ваше? Легче ли стало после операции?

Как дети? Наладились ли у Вас с ними отношения? И еще: помнят ли они отца? И как относятся к его памяти? Простите, что задаю такие нескромные вопросы, но поскольку Вы подарили меня своим доверием, я считаю себя вправе спросить и об этом.

…Прошу Вас писать обо всем, о чем Вам захочется написать. Всегда читаю Ваши письма с интересом, а некоторые и с душевным волнением. Кое-что читал вслух жене. Надеюсь, Вы не осудите меня за это. Жена моя моложе меня на семь лет, сознательная жизнь ее началась „по сю сторону“.

Я, увы, до сих пор не работаю. Числюсь „отдыхающим“, но отдыхать не умею… „Республика Шкид“, судьбой которой Вы интересуетесь, опять из плана вычеркнута. Выпускают „Шкид“ — к моему „юбилею“ — лишь в Берлине, на немецком языке. Там же, в ГДР, кстати сказать, должны выйти в этом году еще три моих книжки. А в отечестве, как Вы знаете, к пророкам относятся по традиции прохладнее.

Будьте здоровы, дорогая Наталия Сергеевна! Пишите! Крепко жму руку.

Из ответного письма Наталии Сергеевны:

«…Сын немножко помнит отца, дочь была слишком мала. Сын знает, что отец ушел от нас. Когда сын окончил семилетку (первую ступень), встал вопрос, где дальше учиться. Моя невестка (жена брата мужа), с которой я продолжала дружить, написала, что в Царском Селе есть с/х школа, посоветовала прислать Юрия к Маркевичам… Леля писала, что ждут приезда моего б. мужа: неужели у него не дрогнет сердце при виде сына? Юрий написал отцу и ждал ответа. Наконец ответ пришел. Вот его смысл: у меня есть теперь другая семья, другие дети, а у него есть мать, которая пусть и учит его, и заботится о нем. Вы можете себе представить, какое впечатление произвели эти слова на мальчика.

Правда, и теперь есть много таких отцов.

…Спасибо Вам, дорогой Алексей Иванович, за все Ваши заботы и за беспокойство о состоянии моего здоровья. Видно, и вправду судьба дала мне второго сына. Юрка меня тоже не забывает, пишет чаще, чем раньше.

Узнать о том, что Вы поделились содержанием моих переживаний с Вашей женой, мне было даже приятно.

О том, насколько хорошо меня „починили“ в больнице, свидетельствует тот факт, что еще в июне я купила 0,5 тонны угля и сама его перекидала в сарай. Решила разделить работу на три дня, а потом увлеклась и не заметила, как к вечеру перекидала все.

Посылаю Вам письмо моего зятя».

Из письма зятя:

«19. 16/VII. 58 года.

Шлю тебе привет и наилучшие пожелания в жизни и в здоровьи. Письмо Ваше в мой адрес от 21.VI получил, спасибо за материнскую ласку. Большое спасибо и за приглашение для пребывания погостить, погреться на солнце Украины. С удовольствием принимаю.

Третья моя Вам благодарность это за присланный подарок — наливочку, пили ее с Ирусей за Ваше здоровье и долголетнюю жизнь…»

Письмо большое, на четырех страницах. Переписывать его скучно. Пишет, что работал плотником, приобрел новую профессию, «очень нужную в жизни». Что Ирина в гостях у матери отдохнула, а сейчас «с новыми силами приступила к исполнению своих обязанностей по службе». Что «травостой в этом году небывалый. С шестнадцати соток покоса в огороде думаю поставить стог в 8–9 центнеров. Сено пойдет на продажу, а деньги — на дорогу.

Вот кратенько, что хотелось написать.

Будь здорова! С приветом к Вам

P. S. Ира с ночевой в Суландозере, Рита на танцах в клубе.

Из письма Н. С. от 14.X.58 г.:

«…Так давно не было от Вас писем, что я даже засмеялась от радости, увидев на конверте Ваш почерк. Молчание беспокоило меня настолько, что я уже собиралась писать Вашей жене, но боялась быть назойливой, во-первых, а во-вторых, не знаю ее имени…

Сегодня решила засесть за письмо, и вдруг мне подают Ваш конверт. Ну, как же не сказать, что „сердце сердцу весть подает“.

На меня это время находили воспоминания, которыми так хотелось поделиться с Вами.

Я трезво смотрю на свое настоящее и будущее, и мне хочется выговориться, пока я в силах. Кто знает, как и при каких обстоятельствах я попаду в царство Плутона. Это не припадок сплина, но признаюсь, что у меня были периоды, когда я остро ощущала, насколько трагической была судьба Агасфера.

Вас удивляет мой тон? Это у меня невольно вырвалось то, что я скрываю за своей обычной манерой отшучиваться. С детства жизнь приучила меня к скрытности, умению „владеть собой“. В дальнейшем, увы, это очень и очень мне пригодилось.

Вы сумели разбить ту броню, в которую я прячусь, перед Вами я такая, какая есть, какой родилась. Вот почему я так несдержанна, многословна перед Вами. Вы просили правду и только правду — я и стараюсь ее придерживаться, и очень мне хочется сказать ВСЕ, но — поймете ли Вы, как это трудно?!

…Расскажу, как я устраивалась на работу, оставшись без мужа. Прежде всего я переехала из Царского в Павловск и некоторое время работала там, одновременно работая бесплатно сестрой милосердия в лазарете для солдат-калек. А потом, когда отца перевели с Урала обратно в Петроград, я попросила его помочь мне устроиться в Петрограде.

Это история довольно забавная.

Отец дал мне несколько своих визитных карточек, написав на них: „Прошу дать какую-нибудь работу подательнице сего“. А мне сказал:

— Проверю, как они относятся к просителям. Только ты молчи, не говори, что ты моя дочь, а будто вообще просительница. Поняла?

И вот начались мои хождения по мукам. Часами торчала я, ожидая приема, то в одном учреждении, то в другом и всюду получала отказ.

Наконец, когда я уже отчаялась устроиться где-нибудь, он направил меня к начальнику Главного штаба. И здесь я случайно раскрыла свое инкогнито.

Сижу в приемной у генерала Штемпеля, томлюсь, наблюдаю, жду, когда позовут. Никто не зовет. А уже 12 часов. А я сижу с девяти. Прошу у адъютанта разрешения позвонить по телефону. Звоню в „Асторию“, прошу вызвать такого-то.

— Его высокопревосходительство занят. Кто просит?

— Его дочь.

Говорю с отцом:

— Папочка, извини, пожалуйста, я, вероятно, опоздаю к завтраку. Да, сижу здесь с девяти часов, и меня все еще не приняли.

В окошечко телефонной будки вижу, как адъютант срывается с места и кидается в кабинет Штемпеля. Тот выходит, извиняется и в два счета дает назначение.

Куда? Об этом как-нибудь позже.

Вообще я бы могла еще кой-что рассказать, но бумага не все терпит».

«…Переносясь мысленно лет на сорок назад, я нахожу, что именно в те годы, несмотря на житейские крушения, когда, казалось, я была внутренне опустошена, когда жила только прошедшим, не ожидая ничего в будущем, — именно в эти годы я как бы перерождалась и наслаждалась свободой. Говорю об этом вполне искренне, без всякой фразировки.

Приехав в украинское село, я на каждом шагу делала „открытия“. К одному из соседей, небогатых крестьян, вернулся с фронта сын-поручик, был у нас с визитом, а вскоре я увидела, как он в домотканой одежде вычищал навоз из хлева. Этот офицер вскоре женился на учительнице. Я же чуть не вошла в дом директора нашей школы.

Не могу сказать, чтобы я любила этого человека, но мне хотелось дать детям отца. Он тоже был из местных крестьян, жил у родителей, громадный фруктовый сад и огород давали изрядный доход. Сын преподавал в Риге, в 1914 г. эвакуировался оттуда, вдовый. Большинство родственников одобряли его выбор. Мать была неграмотная и ничем не отличалась от других крестьянок, а сын выглядел барином. И вот, когда я уже решила перейти в его дом, он мне признался, что матери его не нравится, что он берет не девушку, а женщину.

— Отдайте детей в приют, — предложил он мне.

Это было вечером у него в саду. Меня как варом обдало. Возможно, это было цинично, но я отрезала:

— Этого не будет. Я искала отца детям, а мужа я всегда найду и без вас. Возможно, мне придется отдать детей в приют, но это сделает не ваша жена.

Вскоре я устроилась работать в другое село.

Вы в те годы были ребенком, но теперь вы мне поверите, как трудно было (во всех смыслах) жить одной, без родных, одинокой молодой женщине в тогдашнем ужасном круговороте».

«…До конца дней я не забуду и сохраню нежные чувства и благодарность к нему. К тому, кто не только защищал меня от приставаний и от опасностей войны, но и помогал мне материально — кормил и обувал моих ребятишек.