Леонид Пантелеев - Верую…

У меня было кое-что из вещей, хорошие красные портьеры, ковровые скатерти; все это он уговорил меня отдать в клуб. Признаться, мне жаль было расставаться с этими вещами, это ведь был хлеб для моих детей, но Ларя убедил меня:

— Когда дети вырастут, — говорил он, — всего будет вдоволь…

А вообще он часто говорил, что в деревне я „временная“, что мое место — в городе, что там он не сможет быть около меня, я буду стыдиться его. Именно в этих случаях он и цитировал чаще всего „Огородника“. Сама же я тогда ничего не знала — ни о себе, ни о жизни… Как, впрочем, и сейчас не знаю.

Переписывались мы очень редко, не горазд он был в грамоте, зато агитатор и оратор — каких в наше время, вероятно, и в Москве не найдешь.

А я любила его…

И все. Ни одного письма нет больше на правой стороне моего стола. Все переместилось налево, где могильным холмиком высится неровная стопочка уже старых, уже ломких, пожелтевших и потемневших конвертов…

Как же мне кончить эту нескладную книгу, где и когда поставить точку?

Расскажу так и в той последовательности, как все это было на самом деле.

О смерти Наталии Сергеевны мне сообщила ее внучка Рита: бабушка умерла такого-то числа, во сне, от сердечной недостаточности. До последнего дня она была деятельна, помогала по хозяйству, слушала радио, пробовала читать, а когда не стало сил — читала ей вслух Рита… Накануне Наталия Сергеевна вспоминала обо мне и о моих близких, просила, если умрет, сообщить об этом нам, Пантелеевым…

Рита писала, что хотела бы продолжить со мной переписку. Разумеется, я тотчас отозвался на ее письмо, сказал все, что говорится в подобных случаях, поблагодарил ее за добрые слова и, между прочим, попросил вернуть мне мои письма к ее бабушке. Они мне были нужны — в то время я уже пробовал делать кое-какие наброски к задуманному роману. Не знаю, то ли Маргарита Владимировна не нашла времени собрать, упаковать и отнести на почту эти письма, то ли были у нее другие причины, только на мое письмо отклика не последовало. И целых одиннадцать лет я ничего не знал ни о ней, ни о ее родителях, ни о других родственниках С. С. Хабалова.

В прошлом году, когда я уже работал над этой книгой, я еще раз написал в Сибирь Маргарите Владимировне. Открылся ей, что пробую писать о ее бабушке, просил прислать, если они сохранились, мои письма. Ответила мне не Маргарита Владимировна, а ее мать Ирина Борисовна. Да, конечно, письма сохранились, она их при первой возможности мне перешлет. Как это, в самом деле, Рита могла так некрасиво поступить, не исполнить моей просьбы! Она ей сегодня же напишет, поругает ее. Рита — уже несколько лет опять замужем, живет в Новосибирске, а здесь, в ее комнате, проживает теперь она, Ирина…

О муже Володе в письме ни слова не сказано. «Живу одна». Если бы он умер — написала бы, конечно, значит развелись, кто-то кого-то бросил. Думаю, скорее всего — она его.

А вот брат ее Юрий Борисович, этот пышущий здоровьем атлет, весельчак и красавец, умер еще в 1967 году, всего на пять лет пережив свою милую старенькую старушку.

«Умер от лимфолейкоза, спасти невозможно было», — писала мне его сестра. И еще написала — в другом письме:

«С его женой немного переписывались, но потом она перестала отвечать, видно мой дух писем ей не понравился…»

Кто с матерью, кто отдельно, живут, работают, обзавелись семьями внуки Наталии Сергеевны, правнуки генерала Хабалова.

Живут где-то дети и внуки Иллариона Нестерко (его самого не стало в 1937 году).

Может быть, где-нибудь в Париже, Мюнхене или Монреале еще теплится жизнь порт-артурского героя Романа X., первого жениха Наталии Сергеевны…

И вот я задаю себе вопрос: вспоминает ли кто-нибудь из этих людей мою героиню? И если вспоминает, то — с любовью ли? Нет, говорю я, подумав: никто из тех, о ком мы с вами знаем, слышали или читали, никогда по-настоящему не любил Наталию Сергеевну! Ни отец, ни мать, ни муж, ни дети, ни внуки… Был в ее жизни «комиссар» Ларя — «последний луч предзакатного солнца»! Но ведь и он, как мы знаем, не решился бежать за ней ни на край света, ни даже в столичный город Петроград…

Кто же тогда? Может быть, советник королевского посольства Нидерландов Уден Дейк? Может быть… Но вспомним, что «когда он брал меня за руку, мне хотелось выдернуть ее и вытереть»…

Да, очень много тяжкого, горького, мучительного перенесла на своем веку Наталия Сергеевна, не один раз кидало ее то в жар, то в холод, но в этих ли житейских злоключениях, в этих ли хождениях по мукам главная беда ее жизни? Такие ли еще беды выпадали на долю русских женщин и в давно минувшие, и в недавние времена.

Холодно и темно в могиле. Но намного ли теплее была жизнь этой женщины? Поэтому так дорого ценила она каждую капельку сердечного тепла, доброе слово, дружеское сочувствие. Не потому ли она так и прилепилась душой ко мне и к моей семье. Не потому ли и открылась мне с такой полнотой и безоглядной щедростью.

Не будь этого, не появилась бы и эта книга.

Примечания

1

В файле: повесть «Верую…», приведенные номера страниц — главы 39, 71, 73 (прим. верст.)

2

«Что такое жизнь? С точки зрения физики» — Ред.

3

Нет, есть еще Сампсониевская церковь на Выборгской стороне. И есть две церкви, безжалостно обезображенные, на улице Пестеля.

4

В рукописи, очевидно, пропущено слово «непонятны». — Ред.