Мануэль Пуиг - Падает тропическая ночь

— Подумай о тех женщинах, у которых ничего не было в жизни, и замуж они не вышли, и детей не родили.

— Люси, расскажи дальше про соседку.

— Ладно, только не помню, на чем мы остановились.

— Как она нагло предложила ему встретиться в субботу вечером.

— Нет, Нидия, она не сказала “вечером”. Сказала в субботу, но днем. И в понедельник или вторник не пошла на вернисаж, чего она там забыла? Вот еще, ехать отсюда до центра в самый час пик, смотреть выставку, до которой ей дела нет. Если бы он пошел, тогда понятно. Но разозлилась она не на шутку, хоть он вроде и хотел встретиться с ней снова. И еще пожалела, что сразу не отменила последнюю пациентку в четверг, для свидания с ним, раз он в четверг может. Она всегда жалуется на замедленную реакцию, вечно ее осеняет, когда момент уже упущен. Но с пациентами ей это не мешает, пациент говорит, она слушает, и, только когда ясно, что сказать, открывает рот. В общем, худо-бедно наступил четверг, она надеялась, что последняя пациентка отменится, но та в течение дня не позвонила. А она, во время приема пациентов, ставит телефон на автоответчик, но в тот день, между пациентами его отключала, чтобы самой брать трубку, и после обеда один из первых пациентов задержался, и тогда она в перерыве спустилась проверить, нет ли у консьержа сегодняшней почты. Глупость, сын-то никогда ей не пишет. Но консьержа внизу не было, она даже выглянула на улицу. И тут услышала, что у нее звонит телефон, с первого этажа слышно. И как оглашенная бросилась наверх, пробежала два этажа, но, когда добралась, звонки уже прекратились. Неужели он? Дело было в четверг, в это время он вполне мог позвонить. Конечно, наверняка это был он, подумала она. И была готова биться головой об стену: надо же, спуститься за письмами именно в этот момент. Окажись консьерж на месте, такого бы не случилось, вот несчастный, видать, спустился в подвал, или еще куда, и этого хватило. К счастью, сразу пришел пациент, это ее отвлекло. Сильвия говорит, если бы пациенты знали, они бы не платили, ей самой пришлось бы им приплачивать, так ей нравится работа, снимает нервную нагрузку, ей без такого заземления плохо. В ту ночь она заснула, ничего страшного, встреча в четверг казалась маловероятной, и тогда стал важен субботний звонок, предположительно утром или, самое позднее, в полдень. На субботу у нее всегда куча дел, раньше она ходила с сыном покупать одежду, когда тот был в Рио, теперь нет, сама ходит за покупками. Но в то утро она всё отменила и осталась ждать звонка. Шли часы: десять, одиннадцать, двенадцать. Ничего. Светило чудное солнце, и, когда живешь в квартале от пляжа, как мы, нельзя не поддаться искушению пойти к морю хоть ненадолго. Но она предпочла остаться дома. Постаралась не нервничать и немного поесть.

— А сын, уже уехал в Мексику?

— Да, это было в прошлом году. Уехал насовсем, учиться и работать, уже больше года назад.

— До того, как она заболела.

— До того.

— Значит, Люси, от этого она и заболела, бедняжка.

— Тут она позвонила мне, пригласила поболтать. Меня это удивило, она вечно норовит выйти из дома, где сидит целыми днями взаперти с пациентами. Всегда приходит сюда поболтать, не зовет к себе. Я спросила, что случилось, а она ничего не хотела объяснять по телефону, сама понимаешь почему, боялась занимать линию. Я пошла и застала ее в сильном возбуждении, но в приподнятом настроении, она сказала, что не может выйти, ждет звонка. От кого не сказала. Было около трех часов дня. Мы выпили кофе, потом, позже она принесла печенье, очень вкусное, но чуть подсохшее, и даже винца. Она никогда не пьет, но тут выпила два бокала почти подряд, я заметила, что она становится какой-то странной. И задавала вопросы, а я отвечала, обо всем понемногу, но сосредоточиться на моих словах она не могла, смотрела по сторонам, вроде что-то искала глазами, не меня, понятно. И если возникала пауза, задавала новый вопрос. Тут мне почудилось, будто я у нее на приеме, типа как пациент, но слушает она вполуха, без особого интереса к моим словам, и взгляд такой рассеянный, смотрит по сторонам, но ни на чем глазами не останавливается. У нее привычка — проводить рукой по волосам, и она вся лохматится. Зная об этом, она иногда встает, подходит к зеркалу и поправляет прическу. Но ни разу в тот день не поправила, так ей было худо, мешки под глазами с каждой минутой становились все заметнее. И тут зазвонил телефон. Она аж подпрыгнула, точно ей нерв булавкой укололи. Кинулась к телефону, но подождала, пока прозвенит еще раз, не знаю зачем, видно, показать, что она не сидит в ожидании звонка. Ошиблись номером, в Рио такое часто бывает, ты, наверно, заметила. В пять я вернулась домой, она ничего не рассказывала, но я догадалась, что с ней что-то неладно.

— Он не позвонил.

— Нет. Вечером в полдесятого звонит она. Я уже смотрела фильм, взяла в видеопрокате, не помню какой. Я, разумеется, была в тот час одна. Ну и она заходит, я, конечно, останавливаю фильм. Она спрашивает, нет ли у меня другого, посмотреть. Я говорю нет. Ей хотелось в тот вечер что-нибудь погрустнее. Так хочется плакать, говорит. Предложила поехать на такси и взять другой фильм, надо было спешить, прокат закрывался в десять. Я не знала, что в выходные он до двенадцати ночи, и она вызвала радиотакси, дорогущее, и мы понеслись во весь дух и привезли… не помню точно, то ли “Леди Гамильтон”, то ли “Мост Ватерлоо”, в общем, с Вивьен Ли. Очень грустные.

— Оба грустные?

— Оба. Так нам понравился один, что потом взяли в видеопрокате другой. Только не помню, какой из двух был первым.

— Хорошо бы снова посмотреть, я их подзабыла.

— Ты будешь плакать, думаешь, поможет? Хуже не станет? Сильвию впечатлила Вивьен Ли, особенно в “Мосте Ватерлоо”, такая она там красивая, молодая, лет двадцати с небольшим, но что-то в душе ее темно, это потрясает, особенно в минуты, когда рок встает на ее пути. Сильвию как психолога поразило, откуда Вивьен Ли, снимаясь в этих фильмах, не нуждаясь ни в чем, знает, что жизнь, если захочет, может лишить тебя всего в одно мгновенье? Есть минуты, когда она словно заглядывает куда-то, неизвестно куда, и там видна пропасть, бездонная, или какая-то бездна, глубокая, у самых ног.

— Это показывают в фильме?

— Нет, тебе передается ее настроение, она видит бездонную пропасть, или черную тучу, та накрывает все вокруг, накрывает дом, детей, мужа, и их больше не видно.

— Но она ведь не выходит замуж, в “Мосте Ватерлоо” она умирает незамужней.

— Знаю, но это так, к слову, не помню точно, как там, но речь об этом, ты стоишь одна перед черной тучей и не знаешь, углубиться ли в эту тучу, пытаться найти свой дом снова и все, что ты утратила, найти детей, они уже выросли и ты им не нужна, и мужа, на нем раньше держался дом, стоявший незыблемо, будто прочно вбитый в землю одним лишь тем, что хозяин вошел внутрь твердой, уверенной поступью. Но того некогда сильного человека уже нет на свете, а сделаешь шаг во тьму и, глядишь, посчастливится, и найдешь многое из утраченного, кто знает. Ведь, может, буря прошла и не унесла дом, как все полагали. Но она в фильме видит тучу как угрозу и сильно пугается, а много лет спустя в реальной жизни она потеряла здоровье, навсегда, и остаток жизни прожила в страданиях, из-за проблем с нервами, и умерла молодой, в пятьдесят с чем-то.

— Я в юности даже не представляла, сколько всего может с нами произойти, а ты?

— Нет, Нидия, вроде нет.

— А потерять мою девочку — этого я не могла вообразить даже в кошмарном сне.

— Я тоже не думала, что произойдет столько всего плохого.

— Просто мы дожили до такого возраста, Люси, что успели многое увидеть.

— Я бы в эту тучу не полезла.

— Не думай о таких вещах, Люси.

— По-моему, если залезть в темноту, ничего не найдешь, и не видно, куда ступаешь, даже своих ног. И рук.

— Люси, у тебя оба сына здоровые, пожалуйста, не выдумывай лишнего. Довольно реальности.

— Я просто вспомнила все, что говорила Сильвия, когда мы смотрели фильмы. Второй фильм исторический, она играет Леди Гамильтон, совсем другую женщину, беззаботную, но судьба против нее, и всякий раз, как что-то происходит, она не сгибается и с трудом может поверить, что это ее постигло несчастье. Но в конце она все же сломлена, и все последние годы это просто живой труп, даже есть не желает, прозябает в крайней нищете, и, когда ей удается украсть бутылку вина, она вспоминает о своем прекрасном прошлом, но чудится ей, что все это было не с нею, она уже не в силах поверить, что ей когда-то выпало столько счастья.

— Минуты, когда жизнь ей улыбалась.

— Но это, думает, было уже не с нею.

— А твоя девушка сильно плакала, когда смотрела фильм в субботу?

— Всплакнула немного. И, говорит, помогло. Хотя, думаю, ей пошло на пользу, что она мне все рассказала. Впервые поведала, что с ней происходит. Потом снова пересказывала, не знаю сколько раз, все пыталась понять, почему он отдалился. Ну, все, что я тебе сейчас рассказала.