Мануэль Пуиг - Падает тропическая ночь
— Сильвия… извините за нескромность… почему вы не пошлете этого Феррейру к черту?
— Чуть не послала. Я обратила внимание вот на что. Оказывается, как только я упоминаю о поездке в Мексику, у него портится настроение.
— Мужской эгоизм.
— Но мне это понравилось, мне показалось, он не хочет моей поездки, потому что будет скучать.
— Так оно и есть, он по-своему вас любит, мне всегда так казалось. Он человек хороший, не ломайте больше голову. Но, в общем, сегодня сыт, а завтра будет видно, так что, если это вам неприятно… гоните его взашей без разговоров!
— Знаете, Нидия, нечто подобное уже было, насчет гнать взашей. Но это ерунда, вам будет неинтересно.
— Нет, никакая не ерунда, хочу знать сейчас же, Сильвия, прошу вас, расскажите!
— Поскольку он не хотел расставаться, не хотел, чтобы я ехала в отпуск, у меня снова возникли иллюзии, возможно, он меня любит… больше, чем кажется, чем он показывает. Но, с другой стороны, он находил любой пустяковый предлог, чтобы не прийти, и это противоречие меня тяготило. Тогда я устроила ему ловушку, бедняжке…
— Слушаю.
— Сказала однажды, что, вероятно, не смогу в итоге поехать в Мексику из-за недостатка времени. Ложь, конечно. И что за билет платила не я, что это по приглашению государства, и мне очень легко переписать билет на его имя, пусть воспользуется, поедет… прогуляется.
— Ах, Сильвия, не продолжайте…
— Нет, продолжу. Я-то ждала, что он скажет: “Отлично, никуда не едешь, остаешься со мной в Рио!” Но не тут-то было, он подскочил от радости, не потому что я оставалась, а потому что он мог поехать!
— Как гнусно…
— Его бесило, что еду я. Ревновал, но не ко мне, а к моей поездке!
— Ах, Сильвия, думаю, он вас недостоин. Я представляла его добрее, щедрее.
— Он добрый, Нидия. Но в душе его есть этот надлом, тоска по непрожитой жизни. Его бесит, что другие на что-то способны.
— Вы его понимаете, может, этим он и пользуется.
— У меня, вероятно, некая профессиональная деформация, я оправдываю людей.
— Да, но он пользуется этим, а вам ничего не дает.
— Ну, не совсем так. Мне от него что-то передается, причем очень позитивное. Наверное, его жизнелюбие, его нереализованные желания, из прошлого. Такое редко встречается, мечты, ожидания. Он уверен, что как только выберется из нынешней своей жизни, все будет изумительно, эти путешествия, о которых он мечтает… Это заразительно, так хочется подняться с ним на корабль, отплывающий неизвестно куда, не на корабль, на баркас, не знаю точно, как по-испански. Он всегда называет это на своем жаргоне. Короче, забываю я испанский.
— А я — то немногое, что выучила по-португальски.
— Не баркас, меньше баркаса, другое слово…
— Может, плот.
— Нет, плот — слишком мал. Неважно. Я бы села с ним, будь это даже плот. Плот, плывущий в никуда. Или куда-то.
— Не знаю, что и сказать вам, Сильвия, нелегко дать совет. Садитесь на этот… бот, или нет.
— Не думайте, мне уже одно это помогает, разговор с вами. Говорить полезно, многое проясняется. Но говорить можно не со всяким.
— Главное, чтобы вы не пожалели, когда получите счет за телефон.
— Нет, Нидия, если бы все проблемы упирались в деньги. Нет, про Феррейру мне очень важно, сейчас, в разговоре с вами, я лучше понимаю происходящее, просто, когда я с ним… что-то мне передается, и приходит уверенность, что плот действительно направляется куда-то, в надежную гавань. Но когда я одна, начинаю сомневаться, а это нехорошо — думать, будто ничто ни к чему не ведет.
— Вы замолчали, Нидия.
— Да, так хотелось сказать вам что-то хорошее, для поддержки, но в голову ничего не приходит.
— Теперь вы замолчали.
— Да…
— Хотя нет, придумала! Ни в коем случае не оплачивайте поездку в Мексику этому лоботрясу!
— Нет, что я, ненормальная?! И потом, там он мне будет помехой. Там я хочу быть с сыном.
— Он вам там правда помешает?
— Разумеется. Месяца мне еле хватит, чтобы насладиться общением с сыночком, бедняжкой. Сами знаете нас, матерей. И повидать всех прежних друзей. Там еще застрял кое-кто из аргентинских эмигрантов.
— А…
— Вы не одобряете?
— Не знаю, правильно ли я поняла. Вам не хотелось бы ехать в Мексику с Феррейрой?
— Нет! На что он мне там? Это здесь мне нужно немного нежности!
— Вы опять замолчали, Нидия.
— Нет, это я задумалась, только и всего.
— Звонят в дверь, пациент пришел.
— Ладно, Сильвия, пишите, не забывайте.
— Как ваш внук, нос уже не такой распухший?
— Не знаю, Сильвия, я его несколько дней не вижу.
— Ладно, Нидия, целую, и пусть будет до скорого…
— Крепко обнимаю, и спасибо, что вспомнили обо мне.
— Если увижу Вильму, передать что-то от вас?
— Да, что я очень сожалею о случившемся.
— Чао, до скорого… И приезжайте, Нидия, с большой радостью вас встретим.
— Нет, Сильвия, ездить куда-то — это для меня совершенно исключено.
— Жалко. Обнимаю…
— Чао, Сильвия.
Аргентинские авиалинии
Отчет о полете Обслуживание пассажиров
Дата: 24 февраля 1988 г.
Рейс: 401 Буэнос-Айрес — Нью-Йорк, с посадкой в Рио-де-Жанейро.
Старший бортпроводник: Рауль Костанцо.
Единственное нарушение, отмеченное в ходе полета, имело место перед посадкой в Рио-де-Жанейро, где выходила пассажирка экономкласса Н. де Анхелис, которой было оказано особое внимание в связи с ее преклонным возрастом и высоким артериальным давлением. Ужин согласно бессолевой диете был ей подан в установленном порядке, и пассажирка выразила большое удовлетворение обслуживанием. Незадолго до посадки в Рио стюардесса Анна Мария Зиль доложила мне, что заметила, как упомянутая пассажирка прячет в своей вместительной дамской сумочке один из наших бортовых пледов. Стюардесса Зиль не решилась указать пассажирке на то, что плед является собственностью “Аргентинских авиалиний”, учитывая возраст и состояние пассажирки, однако сообщила об этом составителю данного отчета. По общей договоренности решено было оставить происшествие без внимания. Тем не менее, данный эпизод фиксируется в качестве наглядной иллюстрации к проблеме постоянного исчезновения пледов. Посадка в Рио произведена мягко, и пассажиры отметили мастерство командира корабля аплодисментами.
Примечания
1
Фрагменты из стихотворения Рубена Дарио “Сонатина”. Перевод А. Старостина. (Прим. переводчика)
