Орхан Памук - Белая крепость
Теперь, когда я перебираю воспоминания, мое прошлое представляется мне картиной счастья, похожей на те сказки, которые я слышал в детстве, и на картинки к этим сказкам. Не хватало только домов с красными крышами, похожих на пирожные, и стеклянного шара, из которого, если его перевернуть, сыпался снег. Потом ребенок стал задавать вопросы, а Ходжа — отвечать на них.
Как эти звезды держатся в воздухе? Они подвешены к прозрачной сфере! Из чего сделана сфера? Из прозрачного материала! А они не сталкиваются друг с другом? Нет, они, как на макете, находятся на разных уровнях! Так много звезд, почему на модели нет стольких же сфер? Потому что звезды очень далеко! Как далеко? Очень, очень далеко! А у других звезд есть звоночки, звенящие при вращении? Нет, звоночки сделали мы, чтобы было понятно, что звезда совершила полный оборот! Гром как-нибудь связан с этим? Нет! А с чем он связан? С дождем! Завтра будет дождь? Судя по небу — нет! Что говорит небо про больного льва падишаха? Что лев выздоровеет, но надо много терпения! И т. д., и т. д.
Говоря о больном льве, Ходжа, как и рассказывая о звездах, смотрел на небо. Когда мы вернулись домой, он снисходительно отозвался о беседе с падишахом. Важно было не то, что ребенок не отличал, где подлинная наука, а где пустая болтовня, а то, что он на что-то обратил внимание. Падишах повторял слова и делал вид, что понял то, что надо было понять. А я размышлял, стать мне мусульманином или нет. В мешочке, который нам вручили по выходе из дворца, оказалось ровно пять золотых. Ходжа сказал, что падишах верно понял движение звезд. Ах, падишах, я хорошо узнал его лишь позже, много позже! Я удивился, увидев из окна нашего дома ту же Луну, я хотел быть ребенком! Ходжа не удержался и снова вернулся к нашему разговору: дело не во льве, важно, что ребенок любит животных, вот и все.
На следующий день Ходжа закрылся в комнате и принялся за работу; через несколько дней он снова погрузил часы и сферу со звездами на телегу — под любопытными взглядами из-за оконных решеток он направился в начальную школу. Вечером он вернулся невеселый, но не настолько, чтобы молчать: «Я думал, дети поймут все так же, как падишах, но ошибся». Дети просто испугались, а после объяснений Ходжи один ребенок, отвечая на его вопрос, сказал, что по другую сторону неба находится ад, и заплакал.
Всю следующую неделю Ходжа внушал себе, что падишах понял его объяснения; он вспоминал каждую минуту, проведенную нами во втором дворе дворца, и находил новые подтверждения своему мнению: да, ребенок умный; да, он уже сейчас умеет мыслить; да, он уже сейчас — личность, способная противостоять влиянию среды! Потом, еще до того, как падишах начал видеть сны про нас, мы стали видеть сны про него. Ходжа работал над часами, но, кажется, думал и об оружии; так он сказал Паше, когда тот снова призвал его к себе. Но мне казалось, что он больше не надеялся на Пашу. Как-то Ходжа заметил: «Он стал как все, он больше не хочет знать того, чего не знает!» Через неделю падишах вновь позвал Ходжу к себе.
Он весело посмотрел на Ходжу: «Мой лев выздоровел, получилось, как ты сказал». Они вышли во двор в сопровождении свиты. Падишах, показывая рыб в бассейне, спросил, нравятся ли они Ходже. Рассказывая мне об этом, Ходжа сказал: «Они были красные, и я не знал, что сказать о них». Но в этот момент он заметил некий порядок в движении рыб, словно они переговаривались между собой для того, чтобы безупречно соблюдать этот порядок. Ходжа сказал, что рыбы кажутся ему умными. Карлик, стоявший рядом с евнухом, непрерывно напоминавшим падишаху о наставлениях матери, рассмеялся; падишах отругал его. Когда они садились в экипаж, падишах в качестве наказания не посадил рядом с собой рыжего карлика.
Они доехали до зверинца на Атмейданы[27], где содержались львы. Падишах показывал Ходже львов, леопардов, тигров, привязанных к колоннам старого храма. Они остановились перед львом, которому Ходжа предсказал выздоровление, мальчик что-то говорил льву, словно знакомя его с Ходжой. Потом они подошли к львице, лежавшей поодаль в углу, от нее не исходило неприятного запаха, как от других; она ждала потомства. Падишах, глядя на Ходжу заблестевшими глазами, спросил: «Сколько львят принесет эта львица и сколько из них будет самцов, а сколько самок?»
Ходжа с досадой рассказывал мне, что сделал неверный шаг: он ответил падишаху, что понимает в астрономии, но что он не астролог. Мальчик ответил: «Но ты все знаешь лучше, чем главный астролог Хусейн-эфенди!» Ходжа ничего не сказал, испугался, что кто-нибудь из свиты услышит и доложит Хусейну-эфенди. Падишах с огорчением спрашивал: может, Ходжа ничего не знает и зря смотрит на звезды?
Тогда Ходжа вынужден был сказать то, что собирался сказать позже: что звезды многому его научили, и эти знания позволили ему получить очень полезные результаты. Видя, как падишах слушает с широко раскрытыми глазами, правильно оценивая его недавнее молчание, Ходжа сказал, что для наблюдения над звездами необходимо создать обсерваторию; примерно такую, как построили для Такиеддина-эфенди[28] по распоряжению Мурада III[29], деда Ахмеда I[30], чьим внуком является наш падишах, а потом никто там не работал, за обсерваторией не следили, и она разрушилась; надо построить нечто подобное, нет, еще лучше дом наук, где будут изучать не только звезды, а всю вселенную, реки и моря, горы и облака, природу, животных; пусть ученые соберутся вместе и обсуждают свои наблюдения, открывая новые знания, тогда наш разум будет развиваться.
Падишах слушал о проекте Ходжи, о котором и я слышал впервые, как слушают увлекательную сказку. На обратной дороге в экипаже падишах спросил: «Так каким, по-твоему, будет потомство у львицы?» Ходжа заранее приготовил ответ и потому объявил, что самцов и самок будет поровну! Говоря мне об этом, он заметил, что в его ответе не было ничего неосмотрительного. «Этого глупого ребенка я буду держать в руках, я сообразительнее главного астролога Хусейна-эфенди!» Меня удивило, что он так говорит о падишахе; я даже почему-то обиделся. На душе у меня было тоскливо, и я занялся домашними делами.
Потом он стал употреблять слово «глупость» как волшебный ключ, открывающий любой замок: из-за своей глупости они ни о чем не задумываются, глядя на звезды над нашими головами; из-за глупости они спрашивают: а для чего пригодятся знания, которые они могут получить; из-за глупости они интересуются выводом, а не деталями; из-за глупости они похожи друг на друга и т. д. Хотя подобные высказывания не нравились мне, когда я жил еще в своей стране, я ничего ему не отвечал. Собственно, и он тогда интересовался не моим мнением, а своими глупцами; моя глупость, видите ли, была иного свойства. В те дни, когда мы без конца вели разговоры, я рассказал ему свой сон: он возвращается вместо меня в мою страну, женится на моей невесте, на свадьбе никто не догадывается, что это не я; я же, одетый в турецкое платье, наблюдаю из угла, как моя мать встречается со счастливой невестой; несмотря на мои слезы, от которых я и проснулся, они не узнают меня, поворачиваются ко мне спиной и удаляются.
Дважды Ходжа побывал у Паши, который, судя по всему, был недоволен тем, что Ходжа сближается с падишахом не под его наблюдением; Паша устроил ему настоящий допрос; Ходжа значительно позже, уже после второго изгнания Паши из Стамбула, рассказал мне, что Паша интересовался мной, наводил обо мне справки; знай я об этом раньше, я пребывал бы в страхе, что меня могут отравить. Я все равно чувствовал, что Паша интересуется мной больше, чем Ходжой; мне льстило, что наше сходство занимает Пашу сильнее, чем меня. Это сходство в то время было тайной, почему-то придававшей мне странную храбрость, о которой Ходжа не догадывался. Иногда я думал, что именно благодаря этому сходству, пока жив Ходжа, мне ничто не угрожает. Возможно, из-за этого я возражал Ходже, когда он причислял Пашу к числу глупцов, и тогда Ходжа сердился. Сознание того, что он тяготится мной, но не может от меня избавиться, толкало меня на не свойственную мне дерзость. Ни с того ни с сего я вдруг начинал допытываться, что говорил Паша про нас обоих, это вызывало гнев у Ходжи, причину которого он сам не мог понять. Тогда он упрямо повторял, что против Паши строят козни, что янычары что-то затевают, что он чувствует, что во дворце что-то готовится. Поэтому, если он и будет работать над оружием, как велел Паша, то будет это делать не для временного везира, а для падишаха.
Одно время я думал, что он занимается изобретением какого-то оружия, но дело не движется. Я был уверен, что если бы у него что-то получалось, он обязательно открылся бы мне и, даже стараясь унизить меня, непременно спросил бы, что я думаю о его работе. В один из вечеров мы — мы это делали два-три раза в неделю — отправились в известный дом в Аксарае[31], послушали музыку, провели время с женщинами. На обратном пути Ходжа сказал, что собирается работать до утра, спросил про женщин, а сразу по возвращении домой закрылся в своей комнате. Я остался со своими книгами, которые мне надоело даже листать, и подумал: вот он сидит взаперти за столом, к которому так и не привык по-настоящему, и думает, но ничего у него не придумывается, и он часами со стыдом и гневом смотрит на лежащий перед ним пустой лист бумаги.
