Фатерлянд - Мураками Рю
— Что такое? — наконец произнес Чхве.
Хотя и хриплый, его голос, когда он не отдавал распоряжения, был довольно приятен на слух, но вежливая интонация все равно заставляла внутренне напрягаться.
— У вас есть ордер на арест этого Маэзоно? — спросил Йокогава.
— Да, — коротко ответил ему Чхве, не сводя взгляда.
— А кто выдал ордер? Какая организация и на основании какого закона?
— Я не могу раскрывать все подробности, — покачал головой Чхве. — Пожалуйста, обратитесь в отдел пропаганды и управления.
— Хорошо, — отозвался Йокогава, заметив, что его собственный голос стал неестественно высоким. И еще он обратил внимание, что его подмышки стали совсем мокрыми, хотя в салоне было прохладно.
Поскольку в бронетранспортере не было окон, Йокогава не видел того, что происходит на улице. От КПП «D» до Даймё 1-тёмэ дорога должна была занять не более десяти минут, но чтобы не выезжать на блокированные магистрали, пришлось двигаться по прилегающим улицам. Чхве встал со своего места и поднялся в башню. Тхак с любопытством оглядывал Йокогаву, но, когда их взгляды встретились, кореец отвел глаза в сторону. Больше всего его заинтересовала цифровая камера Canon, висевшая у Йокогавы на шее. Тот вдруг понял, что до сих пор не сделал ни единого снимка. Стараясь, чтобы его не услышал Чхве, Йокогава тихонько спросил Тхака, можно ли ему что-нибудь сфотографировать. Тхак сокрушенно мотнул головой:
— Нет фото. Специальная полиция, — сказал он на ломаном японском.
— Понятно, — кивнул Йокогава, пытаясь догадаться, сколько лет этому юноше, почти ребенку.
Тот действительно недавно перешагнул подростковый рубеж, отделявший его от взрослой жизни, но в нем уже проглядывала зрелость. Лицо было молодым, но в глазах стояла тревога. И хотя Тхак вел себя просто и непринужденно, что-то в его поведении заставляло насторожиться.
Броневик сбавил ход. Тхак встал с места и заглянул в кабину. Чхве все еще находился в башне, и его ноги оказались прямо перед глазами Йокогавы. Одна брючина задралась, и он мог видеть притороченные к голени ножны с боевым ножом. Рукоять была оплетена металлической проволокой, а сами ножны были не кожаными, а металлическими. Йокогава размышлял: может быть, мэр действительно желал, чтобы он передал корейцам информацию о готовящейся против них операции SAT, но в любом случае он не мог поступить таким образом. Это означало бы только одно — допрос. Мысль о том, что ему придется иметь дело с таким, как Чхве, вызывала не иллюзорный страх. Кроме того, Йокогаве претило сотрудничать с теми, кто нагло и беззаконно захватил его родной город и лишил многих людей свободы. Но, с другой стороны, у тех, кто сталкивается с людьми, способными на самое жестокое насилие, возникает соблазн подыграть им. Постоянное ощущение опасности слишком изнурительно для нервной системы, и было очень легко, приняв желаемое за действительное, сказать самому себе, что, может быть, эти парни не такие уж и плохие.
Полицейские из префектуры выглядели совершенно потерянными. У них был приказ, и им нечего было противопоставить людям из Корпуса; фактически весь город стал заложником, и оставалось только беспрекословно выполнять приказы захватчиков. Полицейские делали свое дело, полностью отрешившись от ситуации. Думать о происходящем было очень страшно, и они превратились в безжизненных кукол. Йокогава, стараясь не потерять связи с действительностью, заставлял себя смотреть на Чхве и Тхака, как на террористов. И как ни хотел того мэр, он не собирался играть на стороне тех, кто покусился на его свободу.
Бронетранспортер замедлил ход и наконец остановился. Чхве открыл дверь и сделал знак японцам выходить первыми. Когда Йокогава поднялся со своего места, машина дернулась, и он едва не упал. Тхак схватил его за руку и помог устоять на ногах.
— Старею, что тут скажешь! — отозвался Йокогава, спрыгивая на землю.
Они находились в нескольких сотнях метров от боковой улицы, что шла от проспекта Тайсё в сторону Тендзина. Йокогава был до крайности изумлен, увидев на улице толпившихся людей. Экспедиционный корпус никого не уведомлял о проведении задержаний — откуда все эти люди могли узнать? Почти все собравшиеся были молодыми; некоторые приехали сюда на велосипедах. Кто-то разговаривал по мобильнику, кто-то фотографировал происходящее.
В башне бронетранспортера раздался треск, и прожектор осветил вход в частный дом, приютившийся между двумя высокими зданиями. Оператор и репортер из «Эн-эйч-кей» уже были на месте. Репортер был знаком Йокогаве, и тот спросил его, почему собралась такая толпа. Репортер предположил, что кто-то из прохожих, увидев полицейские броневики, последовал за ними, попутно предупредив своих знакомых по телефону.
Уже совсем рассвело. Сотрудник полиции префектуры подошел к воротам дома и стал вызывать Маэзоно по домофону. Ворота были действительно хороши — такие часто можно видеть в телесериалах. Слева от них виднелась небольшая дверь. Над воротами поворачивалась видеокамера, вероятно управляемая кем-то из дома. По другую сторону раздавался собачий лай. Судя по мощному рыку, пес был немаленький.
Рядом с полицейским столпилось около десяти его коллег. Корейцы разделились по двое. Первая пара заняла позицию прямо перед воротами, еще две пары встали по бокам. Корейцы взяли оружие на изготовку, причем один в каждой паре опустился на колено, а другой стоял во весь рост. Тхак Чоль Хван находился в центральной паре напротив ворот, остальные прикрывали группу со стороны улицы. Чхве занял позицию справа.
Зеваки стояли поодаль на расстоянии метров тридцать — сорок, спокойно наблюдая за происходящим. Толпа потихоньку росла. Никто не приказывал разойтись — полиция была слишком занята, а корейцы просто не обращали на собравшихся никакого внимания.
Йокогава, стоя рядом с оператором из «Эн-эйч-кей», фотографировал, предварительно выключив вспышку. Тхак оставался безучастен — видимо, фотографировать не возбранялось, если только не снимать лица крупным планом. Репортер испытывал странное ощущение, будто все происходящее отделено от него невидимой пленкой. Чувство реальности почти исчезло. Поначалу он приписал этот эффект полицейскому прожектору, который освещал ворота, отчего создавалась иллюзия солнечного дня. Если не считать собачьего лая, обстановка была достаточно спокойная. Полицейский у ворот беспрестанно повторял: «Маэзоно Ёсио, откройте дверь!» Толпа оставалась безмолвной. Даже репортер «Эн-эйч-кей», который только что шепотом уведомил телезрителей о том, что находится сейчас у дома Маэзоно Ёсио, не проронил больше ни слова. Впечатление было такое, будто все играли в каком-то фильме и сейчас воспроизведение поставили на паузу.
Дом Маэзоно представлял собой классическую японскую одноэтажную виллу, занимавшую площадь около тысячи квадратных метров. На балконах соседних зданий стояли люди и беспокойно следили за происходящим. Оператор поочередно снимал то полицейского у ворот, то изготовившихся к атаке корейцев, то любопытствующих соседей — картинка тотчас же появлялась в прямом эфире на спутниковых каналах и в Интернете. Вдруг домофон ожил, и из динамика раздалось:
«Подождите немного!»
По другую сторону ворот послышались шаги. Оператор попытался было приблизиться, но его остановил Тхак. Голос за воротами рявкнул на собаку, и лай затих. Затем заскрипели петли, и на пороге появился невысокого роста человек, прикрывая рукой глаза от яркого света прожектора. Его длинные волосы были зачесаны назад, фигуру плотно облегали брюки и свитер с кричащим рисунком. Вокруг шеи был намотан светло-зеленый шарф — и Йокогава сразу же узнал Маэзоно. Этого человека дважды арестовывали по подозрению в принуждении китайских женщин к занятию проституцией (обвинения, впрочем, не подтвердились), и на публике он появлялся точно в таком же шарфе.
— Маэзоно Ёсио, я объявляю вам, что вы арестованы по обвинению в безнравственном поведении, финансовых преступлениях и незаконном обогащении! — сказал ему полицейский, держа в руках ордер на арест. Но как только офицер взял Маэзоно под руку, чтобы надеть на него наручники, из ворот выскочил бритоголовый человек, одетый в футболку и штаны от пижамы. В руках у него был дробовик. Человек несколько раз поклонился и попытался протиснуться сквозь полицейский заслон к Маэзоно. При виде оружия полицейские отступили на несколько шагов. Маэзоно и бритоголовый переглянулись.
