Дино Буццати - Избранное

— Ну а твои дети? Ты-то, конечно, своих детей в церковь посылаешь…

— Господь свидетель, еще как посылаю! И крестины, и конфирмация, и к первому причастию, и ко второму…

— Да что ты! Даже ко второму?

— Само собой — и ко второму. Вот мой младшенький, например… — Тут он запнулся, поняв, что уж слишком заврался.

— Значит, ты примерный отец, — серьезным тоном заметил отшельник. (Но почему он при этом так странно улыбнулся?) — Приходи еще навестить меня, брат мой. А теперь ступай себе с богом, — сказал он и сделал жест, словно намереваясь благословить его.

Дефенденте, захваченный врасплох, не знал, что ответить. И, не успев даже сообразить, что с ним происходит, он слегка наклонил голову и осенил себя крестным знамением. К счастью, никаких свидетелей не было. Кроме собаки.

Тайный союз с отшельником — прекрасная штука, думал пекарь в те минуты, когда, предаваясь мечтам, видел себя городским головой. А вообще приходилось смотреть в оба. Одна эта раздача хлеба беднякам роняла его в глазах жителей Тиса, хоть сам он был и ни при чем. А если б люди узнали, что он осенил себя крестным знамением! К счастью, никто вроде бы не обратил внимания на его прогулку, даже подмастерья. А вдруг он ошибается? И как быть с собакой? Теперь уже он не мог ни под каким предлогом отказать ей в ежедневной порции хлеба. Но и давать ей хлеб на глазах у нищих, которые растрезвонят об этом на весь свет, тоже нельзя.

И поэтому на следующий день, еще до восхода солнца, Дефенденте, немного отойдя от дома, спрятался у дороги, ведущей к холмам. Завидев Галеоне, он свистом поманил его. Собака, узнав пекаря, подошла. Тогда пекарь, держа в руке хлеб, привел пса в примыкавший к пекарне сарайчик для дров и положил хлеб под лавку, как бы показывая, что впредь он должен приходить за своей долей именно на это место.

И действительно, на следующий день Галеоне взял хлеб под лавкой, на которую ему указали. Когда он это сделал, не видел ни сам Дефенденте, ни нищие.

С тех пор пекарь ежедневно еще до восхода солнца относил хлеб в сарай. К тому же теперь, когда с приближением осени дни становились все короче, собака отшельника почти что сливалась с тенями позднего рассвета. И зажил Дефенденте Сапори довольно спокойно, без помех возвращая себе через потайную дверцу в корзине часть хлеба, предназначенного для бедных.

Шли недели и месяцы, наконец наступила зима; окна украсились морозными узорами, дым вился из труб целый день, люди кутались поплотнее в свою одежду, ранним утром под изгородями можно было найти замерзших воробьев. Легкое снежное покрывало легло на холмы.

Однажды студеной звездной ночью к северу от городка, там, где находилась заброшенная часовня, появились такие столбы белого света, каких здесь еще не видывали. Это вызвало в Тисе самый настоящий переполох: люди вскакивали с постели, хлопали ставни, соседи перекликались, улицы наполнились гомоном. Потом, когда все поняли, что это была всего лишь очередная иллюминация Сильвестро — подумаешь, какой-то там божественный свет явился отшельнику! — мужчины и женщины заперли на засов ставни и, немного разочарованные, вновь нырнули под теплые одеяла, сетуя на то, что их зря потревожили.

На следующий день по городку поползла неизвестно кем принесенная весть о том, что старый Сильвестро умер от холода.

Поскольку погребение умерших предписывается законом, могильщик, каменщик и двое чернорабочих отправились хоронить отшельника; был с ними и дон Табиа — священник, почитавший за лучшее игнорировать присутствие анахорета в своем приходе. Гроб поставили на тележку, запряженную осликом.

Эта пятерка нашла Сильвестро распростертым на снегу; глаза у него были закрыты, руки скрещены на груди — совсем как у святого. Пес Галеоне сидел возле него и скулил, словно плакал.

Тело положили в гроб и после прочтения молитв предали земле — там же, под сохранившимся сводом часовни. На холмике поставили деревянный крест. А потом дон Табиа и остальные возвратились, оставив свернувшуюся клубком собаку на могиле. В городке никто ни о чем у них не спросил.

Собака больше не появлялась. На следующее утро, когда Дефенденте пошел в сарай, чтобы положить, как обычно, свою дань под лавку, он увидел, что хлеб, положенный накануне, остался нетронутым. И на другой день все еще был там. Он уже подсох, и муравьи начали проделывать в нем свои замысловатые ходы. Время шло, ничего не менялось, и Сапори в конце концов тоже перестал об этом думать.

Но через две недели, когда он сидел в кафе «Лебедь» и играл в карты со старшим мастером Лучони и кавалером Бернардисом, какой-то парень, смотревший от нечего делать на улицу, закричал:

— Гляди-ка, та самая собака!

Дефенденте вздрогнул и сразу же посмотрел в окно. По улице, вихляя всем телом, словно у него свернута шея, бежал тощий и жалкий пес. Он явно подыхал с голоду. Собака отшельника, насколько помнится Сапори, была, конечно же, и крупнее и сильнее. Но разве угадаешь, во что может превратить животное двухнедельная голодовка? Пекарю показалось, что это именно та собака. Как видно, она просидела все время на могиле, оплакивая хозяина, но, не выдержав мук голода, покинула его и спустилась в город, чтобы найти здесь еду.

— Псина скоро ноги протянет, — заметил Дефенденте, хохотнув, чтобы показать, насколько это ему безразлично.

— Вот уж не хотел бы, чтобы это действительно оказалась она, — заметил Лучони с многозначительной улыбкой и сложил карты, которые держал в руке веером.

— Кто — она?

— Вот уж не хотел бы, — повторил Лучони, — чтобы это была собака отшельника.

Кавалер Бернардис, до которого все доходило позже, чем до других, как-то странно оживился.

— А я эту зверюгу уже видел, — сказал он. — Да-да, я видел ее здесь поблизости. Уж не твоя ли она, Дефенденте?

— Моя? Как это так моя?

— Если не ошибаюсь, — продолжал настаивать Бернардис, — я видел ее возле твоей пекарни.

Сапори стало не по себе.

— Ну, знаете, — сказал он, — там столько собак бродит… Может, конечно, и эта была… но я лично такой не помню.

Лучони многозначительно закивал головой, как бы в подтверждение собственных мыслей. Потом сказал:

— Да-да, должно быть, это и впрямь собака отшельника.

— Но почему же, — спросил пекарь, принужденно улыбаясь, — почему она должна быть именно собакой отшельника?

— Все совпадает, понимаешь? Не случайно она такая тощая. Сам прикинь. Несколько дней она просидела на могиле: собаки, они всегда так… Потом почувствовала голод… и вот, пожалуйста, явилась сюда.

Сапори промолчал. Пес между тем, оглядевшись по сторонам, на какое-то мгновение задержал взгляд на окне кафе, за которым сидели трое мужчин. Пекарь высморкался.

— Да, — сказал кавалер Бернардис и посмотрел на Сапори, — могу поклясться, что я ее уже видел. Видел не раз, именно возле твоего двора.

— Возможно, возможно, — отозвался пекарь. — Но я лично не помню…

Лучони с хитрой улыбочкой заметил:

— Меня хоть золотом осыпь, а такую собаку я б у себя держать не стал.

— Она что, бешеная? — испуганно спросил Бернардис. — Ты думаешь, она бешеная?

— Да какая там бешеная! Но я бы поостерегся иметь дело с собакой… с собакой, которая видела Бога!

— Как это — видела Бога?

— Разве это не собака отшельника? Разве не была она при нем, когда там что-то начинало светиться? Ведь всем же понятно, что´ это был за свет! А собака находилась в это время там. Скажете, она ничего не видела? Скажете, она спала? При таком-то представлении? — отчеканил он и весело рассмеялся.

— Чепуха! — возразил кавалер. — Еще неизвестно, что там светилось. При чем тут Бог? Прошлой ночью то же самое было…

— Прошлой ночью, говоришь? — переспросил Дефенденте, и в его голосе зазвучала надежда.

— Да я собственными глазами видел. Огни были не такие сильные, как прежде, но света было все же достаточно.

— Ты уверен? Именно прошлой ночью?

— Да прошлой, прошлой, черт побери! Светилось там, как всегда… Чего тут удивительного?.. — Лицо у Лучони стало и вовсе хитрющим. — Как знать, как знать, может, прошлой ночью огни светились для него?

— Для кого — для него?

— Для пса, конечно. Только на этот раз вместо Господа Бога собственной персоной из рая явился отшельник. Увидел пса на своей могиле и подумал, наверное: вот он, мой бедный пес… А потом сошел на землю и сказал собаке, что беспокоиться больше не о чем, что она уже достаточно наплакалась и теперь может идти искать себе бифштекс!

— Да что вы, это же здешняя собака! — продолжал твердить свое кавалер Бернардис. — Честное слово, я видел, как она вертелась около пекарни.

Дефенденте вернулся домой в полном смятении. Вот ведь неприятность какая! Чем больше он внушает себе, что это невозможно, тем сильнее утверждается в мысли, что действительно видел собаку отшельника. Беспокоиться, конечно, нечего. Но должен ли он по-прежнему каждый день оставлять для нее хлеб? Дефенденте подумал: если перестать ее подкармливать, она снова начнет красть хлеб во дворе. Как же быть? Надавать ей пинков? Пинков собаке, которая как-никак видела Бога? Поди разберись в этом темном деле!