Дино Буццати - Избранное

— Гляди, изловчилась-таки! — крикнул кто-то из нищих, собравшихся на улице.

— Где она, где? — спросил Дефенденте, выбегая из укрытия.

— Да вон, смотрите, как улепетывает, — указал пальцем бедняк, наслаждаясь яростью пекаря.

В действительности собака вовсе не улепетывала: держа в зубах булку, она спокойно удалялась ленивой трусцой, словно сознавая, что совесть ее чиста.

Плюнуть на все и не обращать внимания? Нет, подобных шуток Дефенденте не признавал. Раз уж ему никак не удается накрыть псину во дворе, он при удобном случае перехватит ее на дороге. Не исключено, что собака вовсе и не бродячая, может, у нее есть постоянное убежище и даже хозяин, с которого можно стребовать возмещения убытков. Но дальше так продолжаться, конечно, не могло. Из-за того, что приходилось подстерегать эту тварь, последние дни Сапори не всегда вовремя спускался в подвал и сберег значительно меньше хлеба, чем обычно, а это же чистый убыток.

Попытка прикончить собаку с помощью отравленного хлеба, который он положил на землю у самого входа во двор, тоже не увенчалась успехом. Она лишь обнюхала хлеб и сразу же направилась к корзине — так по крайней мере рассказывали потом очевидцы.

Подготовился Дефенденте тщательно — взял велосипед и охотничье ружье, устроил засаду по другую сторону дороги, в подворотне: велосипед был нужен, чтобы гнаться за зверюгой, а двустволка — чтобы убить ее, если станет ясно, что у собаки нет хозяина, который может за нее ответить. Одно мучило пекаря — что в это утро весь хлеб из корзины достанется беднякам.

Откуда и как появляется собака? Прямо загадка какая-то. Дефенденте, глядевший во все глаза, так ничего и не заметил. Собаку он увидел уже тогда, когда она спокойно выбежала на улицу с хлебом в зубах, а со двора донеслись взрывы смеха. Пекарь подождал, пока собака немного удалится, чтобы не всполошить ее, затем вскочил на велосипед и припустил за ней следом.

Дефенденте рассчитывал, что собака скоро остановится, чтобы слопать хлеб. Она не остановилась. Можно было также предположить, что, пробежав немного, она проскользнет в дверь какого-нибудь дома. Ничего подобного. С хлебом в зубах она размеренной трусцой бежала вдоль стен и ни разу не задержалась, чтобы потянуть носом воздух, поднять ногу у столбика или оглядеться по сторонам, как это делают обычно все собаки. Да когда же она наконец остановится? Сапори поглядывал на хмурое небо: похоже было, что собирается дождь.

Так они пересекли маленькую площадь Святой Аньезе, миновали начальную школу, вокзал, городскую прачечную. Вот уже и окраина. Наконец позади остался стадион, потянулись поля. С того момента, как собака выбежала со двора пекарни, она ни разу не оглянулась. Может, не знала, что ее преследуют? Теперь уже можно было попрощаться с надеждой, что у собаки есть хозяин, который ответит за ее проделки. Конечно же, это самая настоящая бродячая псина — из тех, что разоряют крестьянские гумна, таскают кур, кусают телят, пугают старух и распространяют в городке всякую заразу.

Пожалуй, единственный выход — пристрелить ее. Но, чтобы выстрелить, нужно остановиться, слезть с велосипеда, снять с плеча двустволку. Этого было бы достаточно, чтобы животное, даже не ускоряя бега, оказалось вне досягаемости: пулей его было бы уже не достать. И Сапори возобновил преследование.

Долго ли, коротко это продолжалось, но вот они достигли опушки леса. Собака свернула на боковую дорожку, потом на другую, более узкую, но хорошо утоптанную и удобную.

Сколько километров они проделали? Восемь, девять? И почему собака не останавливается, чтобы поесть? Чего она ждет? А может, она этот хлеб несет кому-то? Дорожка делается круче, собака сворачивает на узехонькую тропку, по которой на велосипеде уже не проехать. К счастью, одолевая крутой подъем, она бежит медленнее. Дефенденте спрыгивает с велосипеда и следует за ней пешком. Собака понемногу уходит все дальше.

Отчаявшийся Дефенденте решает стрелять, но тут на вершине невысокого холма он видит большой валун, а на нем — коленопреклоненного человека. Только теперь пекарь вспомнил об отшельнике, о ночных сполохах, обо всех этих вздорных выдумках. Собака спокойно взбегает по заросшему чахлой травой склону.

Дефенденте, взявший было в руки ружье, останавливается метрах в пятидесяти от камня. Он видит, как отшельник прерывает свою молитву и с удивительной легкостью спускается с валуна к собаке, а та, виляя хвостом, кладет хлеб к его ногам. Подняв хлеб с земли, отшельник отщипывает кусочек и опускает в свою переметную суму. Остальное он с улыбкой протягивает собаке.

Анахорет, одетый в какую-то хламиду, мал ростом и худ, лицо у него симпатичное, а во взгляде сквозит этакая мальчишеская лукавинка. Пекарь решительно выступает вперед, чтобы изложить свои претензии.

— Добро пожаловать, брат мой, — опережает его Сильвестро, заметивший пришедшего. — Что привело тебя в эти места? Уж не решил ли ты здесь поохотиться?

— По правде говоря, — хмуро отвечает Сапори, — я действительно охочусь тут на одну… тварь, которая каждый день…

— А-а, так это ты? — прерывает его старик. — Это ты посылаешь мне ежедневно такой вкусный хлеб?.. Прямо для господского стола. Я и не чаял сподобиться такой роскоши!

— Вкусный? Еще бы не вкусный! Только-только из печи… Уж я-то свое дело знаю, господин хороший… Но это не значит, что хлеб у меня можно воровать!

Сильвестро, склонив голову, смотрит себе под ноги.

— Понятно, — огорченно говорит он, — в таком случае твое негодование справедливо. Но я не знал… Больше мой Галеоне не появится у вас в городке… Я его буду держать здесь… У собаки ведь тоже совесть должна быть чиста. Он не придет больше, обещаю тебе…

— Да ладно, чего там! — говорит пекарь, несколько успокоенный. — Раз такое дело, пусть приходит. Все эта проклятая история с завещанием, из-за которого мне приходится что ни день выбрасывать пятьдесят кило хлеба… Я, видите ли, должен раздавать его беднякам, этим ублюдкам, у которых нет ни кола ни двора… А если какой кусок перепадет и тебе… что ж, одним бедняком больше, одним меньше…

— Господь вознаградит тебя, брат мой… Завещание там или не завещание, а ты творишь благое дело.

— Но я с большей охотой не творил бы его.

— Я знаю, почему ты так говоришь… Вы все как будто чего-то стыдитесь… Стараетесь казаться хуже, чем есть. Так уж устроен мир!

Ругательства, которые готов был выпалить Дефенденте, застревают у него в горле. То ли от растерянности, то ли от досады, но разозлиться по-настоящему он так и не может. Мысль, что он первый и единственный во всей округе так близко видел отшельника, льстит ему. Конечно, думает он, отшельник он и есть отшельник: какая от него польза? Да только неизвестно, как обернутся дела потом. Если он, Дефенденте, втайне от всех заведет дружбу с Сильвестро, как знать, может, наступит день и ему это зачтется? Если старик вдруг возьмет да и явит чудо, народишко, конечно, станет перед ним преклоняться, из большого города понаедут епископы и прелаты, понапридумывают всяких обрядов, процессий, праздников. И его, Дефенденте Сапори, любимца нового святого, на зависть всему городку, сделают, например, городским головой. А почему бы и нет, в конце концов?

Между тем Сильвестро со словами: «Какое доброе ружье у тебя!» — мягко так взял у него из рук двустволку. И в этот момент непонятным для Дефенденте образом она вдруг выстрелила, и эхо выстрела прогремело по долине. Но ружье не выпало из рук отшельника.

— А ты не боишься ходить с заряженным ружьем?

Пекарь, подозрительно поглядев на старца, ответил:

— Я же не мальчишка!

— А правда, — возвращая ружье, неожиданно спросил Сильвестро, — что по воскресеньям в приходской церкви Тиса не так уж трудно отыскать свободное местечко? Слышал я, что она никогда не бывает битком набита…

— Да какое там битком, если в ней всегда пусто, как у нищего в кармане, — не скрывая удовольствия, отозвался пекарь. Но потом, спохватившись, поправился: — Да, нас, стойких прихожан, наберется не больно много.

— Ну а к мессе сколько народу приходит? Кроме тебя, сколько?

— Да человек тридцать в иные воскресенья набирается. А на рождество так и все пятьдесят.

— Скажи мне, а частенько у вас богохульствуют?

— Черт побери! Этого хватает. Силком вытягивать не приходится.

Отшельник взглянул на него и, покачав головой, сказал:

— Стало быть, не очень-то у вас о душе думают.

— Не очень! — воскликнул Дефенденте, усмехнувшись про себя. — Чего вы хотите от этой банды еретиков?..

— Ну а твои дети? Ты-то, конечно, своих детей в церковь посылаешь…

— Господь свидетель, еще как посылаю! И крестины, и конфирмация, и к первому причастию, и ко второму…

— Да что ты! Даже ко второму?