Алена Артамонова - Маша, прости
– то ты? – он ужаснулся, на фотографии была высохшая мумия древней старухи. «Странные все-таки эти американки, ни одна русская баба не покажет себя в таком виде, а эта еще и улыбается», – они разговаривали уже больше двух часов и давно перешли на ты.
Маша сидела на диване, скрестив ноги, с идеально ровной спиной. Золотистые кудри нежно огибали тонкую шею, тронутую легким загаром. Костя смотрел на эту богиню, с гордым профилем и осанкой королевы, и чувствовал непреодолимую симпатию и уважение к этой женщине, пережившей трагедию, но нашедшей в себе силы продолжать любить этот мир. Как и откуда появляются такие люди на их грешной Земле, Краснов не знал. Но нисколько не сомневался, что эта девушка родом из Волшебной страны, где золотовласые эльфы играют на лютнях, а непобедимые единороги повинуются девам, где человек человеку – брат, где неведомо зло, подлость и предательство. Из страны, куда под страхом смерти воспрещен вход злобным троллям, вроде него самого и Степанова…
– Врачи обещали, что я умру через пару месяцев, – неспешно рассказывала она. – Как хорошо, что я была в бессознательном состоянии и ничего этого не слышала, – ее тонкие, изящные пальцы тихонько постукивали по столу. – Я все время висела в черной пустоте, словно между небом и землей, но однажды мне приснился Федор. Он стоял на высокой горе и звал меня к себе, – она немного помолчала. – Вы не представляете, какое счастье я испытывала тогда. И вот так я поехала умирать, – ее голубые глаза светились небесным, неземным светом и Костя неожиданно вздрогнул, он вдруг понял, что самым сокровенным она делиться не собирается. «Но, наверное, трудно винить человека в том, что он оставляет какие-то секреты для себя».
Эдичка так же, как и Краснов, попал под ее огромное обаяние и не сводил с нее влюбленных глаз.
– Потом был университет…
Возвращение в цивилизацию было трудным, то, что она не могла дышать полной грудью, она еще как-то переносила, но нервозность, возбужденность, агрессию, скрытую за улыбающимися лицами, все это воспринимала с трудом, словно с нее живьем содрали кожу.
Родители, так рано постаревшие, а она помнила их молодыми, растерянные с глубокими морщинками, а в памяти остались только их улыбки. Слова, слова, бурные объятия, она уже отвыкла от такого открытого проявления чувств. Им пришлось заново привыкать друг к другу.
Надежда Николаевна сидела в спальне напротив мужа, и слезы отчаянья застыли в глазах.
– Алекс, это же не наша девочка!
– Ну что ты такое говоришь? – он обнял жену.
– Она совсем не разговаривает, – делилась своими тревогами Надежда Николаевна. – А ты видел, чем она занимается в парке? – на ее лице читалось искреннее недоумение и тревога. – Сидит, согнув ноги, и ни на что не реагирует, словно ее там нет. Я сегодня подошла поближе, но она даже не шелохнулась. – Надежда Николаевна болезненно поморщилась. – Алекс, может, наша девочка попала в секту?
– Надюша, что за глупости тебе лезут в голову? – муж нежно погладил ее по щеке. – Да, она изменилась, но ведь и мы тоже? – он уже серьезно посмотрел на жену. – Мы привыкаем к ней, она привыкает к нам, мы обязательно справимся со всеми проблемами. Ведь самое главное, что она жива!
– Конечно, – Надежда Николаевна уткнулась мужу в плечо.
– Она стала другой, но это не значит, что мы стали меньше любить ее.
– Нет, конечно. Но мне порой кажется, что она тяготится общением с нами.
Алекс нашел дочь в саду, опять стоял июнь, и опять, так же как и много лет назад, семейство уток пополнилось потомством.
– Жизнь продолжается, – он присел рядом с Машей.
– Продолжается, – улыбнулась дочь.
– Тяжело тебе? – Она промолчала, Алекс пододвинулся поближе, чтобы видеть ее глаза. – Я понимаю, тебе все кажется странным. Ты уезжала из детства, а сразу вернулась в зрелость. Нам с мамой тоже не легко, – печально вздохнул он. – Мы прощались с маленькой девочкой, а Бог вернул нам прекрасную женщину. Но все будет хорошо, ведь так? – уверенно проговорил он и тронул ее за руку. – Ты только не молчи, говори, – проникновенно попросил он. – Я ведь не умею читать мысли на расстоянии.
– Ты уже прочитал, – она обхватила колени руками, словно хотела спрятаться. – Я не знаю, я перестала понимать людей, я не понимаю вас с мамой и поэтому боюсь.
– Чего? – осторожно спросил он, чтобы не спугнуть.
– Раньше я о чем-то мечтала, строила планы, а теперь все это кажется мне таким смешным, – она замолчала, но Алекс не торопил. – Я перечитала свои дневники, и такое чувство, будто это не я, а кто-то другой писал эти слова, – она перевела взгляд на отца. – Не верю, что я могла такое написать. Ценности как-то сместились, и то, что казалось черным, на самом деле и не черно. Непонятно, да?
– Ну почему же. Это ведь нормальное явление, мы растем, получаем какие-то уроки. Иногда судьба награждает нас тумаками, и нам кажется это несправедливым, а потом проходит время, и понимаешь, что не ударь тебя тогда жизнь под дых, так бы и бежал по минному полю, как говорится: «Горе обернется счастьем – поражение станет заслугой». – Алекс с нескрываемой нежностью посмотрел на дочь. – Я тебе тоже хочу что-то сказать, я не говорил это даже твоей матери, стыдно почему-то, – он неуверенно пожал плечами. – Когда ты заболела, я проклинал всех на свете, и себя и жизнь. А вот теперь я знаю, что твоя болезнь была мне необходима, даже больше, чем тебе самой. Я жил и не осознавал, что несчастье может случиться со мной, с моими близкими. Войны, голод, землетрясения, где-то умирали дети и гибли взрослые, но мне казалось, что все это в стороне и я никогда с этим не соприкоснусь, – он смотрел куда-то вдаль, но от Маши не укрылось, что слова его льются из сердца. – Раньше я возмущался и не понимал, за что Бог дал такое суровое наказание твоей невинной душе, это было так несправедливо! Но потом я понял, что это ради нас – меня, Надюши, – он облизал пересохшие губы. – Раньше я все время куда-то бежал, стремился к надуманным идеалам, вмешивался в судьбы людей, а простых вещей не видел. – Он перевел взгляд на Машу, которая, затаив дыхание, слушала его откровения. – Нельзя помочь человечеству, даже одному человеку нельзя помочь, нельзя переделать, невозможно! Нельзя стремиться к всеобщему счастью. Нужно просто самому стать счастливым, здесь и сейчас! И тогда окружающим тебя людям тоже будет хорошо с тобой. Вот так, – он тяжело вздохнул. – Наверное, это эгоистично – думать только о себе, любимом? Но только я понял одно, что когда ты в ладу с самим собой, когда тебе самому хорошо, значит, и рядом стоящему не может быть плохо. Опьянев от материального процветания и успехов в покорении мира, человек почему-то перестал считать самого себя первой заботой, а ведь это так глупо! – в сердцах проговорил Алекс. – А недавно я прочитал жизнеописание английского епископа, он захоронен в Вестминстерском аббатстве в 1100 году. Знаешь, что написано у него на могиле?
– Что? – Маша с нескрываемым любопытством посмотрела на отца.
– «Когда я был молодым, мое воображение было безгранично и я мечтал изменить весь мир. Потом я стал мудрее и старше и обнаружил, что мир изменить невозможно. Я решил сузить свой горизонт и изменять лишь мою страну. Но она тоже оставалась неизменной. Когда я был на закате своих дней, последние усилия я направил на изменение своей семьи. Но все так и осталось по-прежнему. А теперь, лежа в могиле, я внезапно осознал, что надо было изменять себя. Тогда личным примером я изменил бы свою семью. Вдохновленный их поддержкой, я смог бы улучшить свою страну. И кто знает, быть может, я изменил бы весь мир», – на одном дыхании процитировал Алекс, а затем с озорством маленького мальчишки взъерошил волосы. – Знаешь, я счастливее этого аббата! Он понял это, лежа уже в могиле, а у меня все-таки есть шанс! Как ты думаешь?
– Папочка! – Маша бросилась ему на шею, и стена отчуждения вдруг рухнула.
– Как видишь, не одной тебе приходят в голову глупые мысли, – крепко прижав дочь к себе, Алекс нежно гладил ее по голове. – Машенька, а ты думала, чем ты теперь хочешь заниматься?
– Я все время об этом думаю.
– И что?
– Не знаю, – с интонациями маленькой, немного капризной девочки призналась она.
– Мне кажется, что людям, пережившим горе и боль, наверное, будет легче понять других людей. Как насчет того, чтобы стать психологом или врачом?
– Или адвокатом? – весело засмеялась Маша. – Это хорошая идея, мне нравится!
Маша поступила в медицинский колледж. Студенческая жизнь с вечеринками до утра, весельем и пьянящей любовью прошла мимо нее. Ей почему-то все это было неинтересно, к большому огорчению Надежды Николаевны, которая хотела, чтобы дочь как можно больше развлекалась и наслаждалась жизнью. Маша с головой ушла в учебу. Сокурсники вначале пытались ухаживать за красивой девушкой с обжигающими глазами и тихой улыбкой, но ее отчужденность и отстраненность сбивали с толку, хотя у нее обнаружилось одно замечательное качество: она умела слушать и находить слова, в тот самый момент, когда слово – золото. И вскоре Маша превратилась в «жилетку», с которой можно поделиться, поплакаться, занять денег, получить совет, она стала бесполым другом, и уже никто не замечал ее красивых глаз и точеной фигуры, но все неизменно попадали под ее обаяние…
