Максим Кантор - МЕДЛЕННЫЕ ЧЕЛЮСТИ ДЕМОКРАТИИ
Начальство и интеллигенция полагают, что доверить такую важную вещь, как собственная судьба, непосредственно народу — дело крайне опасное. Как выразился один из демократических лидеров: неужели народу можно доверить демократические выборы? он ведь проголосует черт знает за что! Народ последовательно обращают в христианство, коммунизм, капитализм, демократию, внедряют одну идеологию за другой, и каждая новая кажется на диво прогрессивной. Рассуждая о восстании декабристов, мы иногда спрашиваем: можно ли делать революцию для народа — без народа? Однако не хуже ли во сто крат — внедрить идеологию, будто бы для блага народа, но без учета народа? Именно это и произошло сегодня.
В одной из книг Зиновьев вспоминает коллективизацию, есть описание того, как забирают отца. Отец его кулаком не был, его взяли за сочувствие кулакам. Глядя, как семьи кулаков сажают на подводы, как скот утоняют солдаты, отец произнес фразу, достойную своего сына: «Люди привыкнут. А скотину жалко». Это весьма точное описание эффекта, производимого идеологией; люди готовы принять все: велят им быть коммунистами — будут, велят стать европейцами — станут, разве что бессловесные коровы могут оплошать, не сумеют перестроиться. Ну, так их все одно — резать.
К Западу и «западнизму» Александр Зиновьев отнесся примерно так же, как и к коллективизации — для него это был очередной идеологический проект. Зиновьев полагал, что инструкторами новой идеологии выступили западные кукловоды, мировая капиталистическая «закулиса» — эти конспирологические ремарки были охотно подхвачены российскими почвенниками. На самом деле решительно все равно, были кукловоды в реальности или нет. К тому моменту, как в спор славянофилов, западников, либералов и демократов включился Зиновьев, было давно понятно: идет соревнование моделей идеологии — и старые бренды («славянофил» и «западник» и т. п.) стараются впарить новым хозяевам, предлагают начальникам аргументы для управления населением. Начальство воспользовалось аргументацией служилых интеллигентов, выбрало ту идеологию, которая позволяла прогрессивно грабить и назидательно сечь. Появившиеся по улицам плакаты «Хочешь жить как в Европе? Голосуй за правых!» как нельзя точнее показывают, что уроки тургеневской мелодекламации не пропали зря.
Сегодня Россию приказано считать европейской державой — и вопрос закрыт. О, если бы Иван Сергеевич Тургенев додумался до столь простых барственных решений. Когда современные демократы одним росчерком пера отнесли проблемы России в варварское бытие, а Запад перевели в желанный образец цивилизации — они следовали заветам великих предшественников. Но более прагматично и результативно. Они, современные западники, стали идеологической обслугой нового правящего класса, которому выгоднее торговать имея европейскую прописку.
В сущности, конфликт славянофилов и западников сегодня благополучно завершен, и спору Тургенева с Герценым итог подведен также.
Кончилась дискуссия знаменитых полемистов тем, что в Лондоне в 2000-е годы стал сызнова выходить знаменитый герценовский «Колоколъ». Вот так возродили беспокойную мысль Александра Ивановича, журнал воссоздали, даже «ять» на конце сохранили! Новым издателем стал отечественный эмигрант, спекулянт красным деревом, и стал он печатать в «Колоколе» рекламу антиквариата. Спекулянт выглядел значительно, надувал хомячьи щеки, имел взгляды на процесс либерализации России. Кое-что он взял от демократичного Герцена (прежде всего набатное название), но во многом солидаризировался с цивилизаторскими идеями Тургенева. И лучшие, полемичнейшие перья русской журналистики кинулись обслуживать новый «Колоколъ», бороться плечом к плечу со свободолюбивым спекулянтом за свежие идеи, за прогрессивное мещанство, против злокозненной революции и неприятного социализма. И выходил пестренький глянцевый «Колоколъ», и острили с его страниц верткие мальчики, и гвоздили тоталитаризм, и славили карельскую березу. Так позиции демократа Герцена и либерала Тургенева нашли точку соприкосновения — и наследником обоих оказался краснолицый лондонский спекулянт.
5
Помимо упомянутого румяного лондонского джентльмена нашлись и в России люди, да что там люди — нашлись исторически сложившиеся общественные силы, которые спор демократов с либералами решили навсегда. В сущности, для чего же этот нескончаемый спор либерализма с демократией? Государство, сменившее несчастный Советский Союз, учло опыт погибшей державы — либералам и демократам дают высказываться открыто, а ссориться не дают.
Ведь понятно же, что сегодняшний демократ не хочет революций, а сегодняшний либерал готов мириться с голодом в Африке, поскольку программа «Нефть в обмен на продовольствие» в Африке не работает — там нефти нет. Они оба (демократ и либерал) прежде всего реалисты.
Демократизм в гомеопатических дозах, либерализм в специально огороженных местах, разумная заинтересованность в движении денежных потоков — вот и складывается новая идеология, назовите ее хоть «либерально-демократической», хоть «демократически-либеральной».
Некогда Герцен уже описывал этот переход от либерализма к сервильности, к служилому состоянию. А преданная служба, она заводит далеко. Искренний либерал, мягчайший по натуре хомяк, постепенно доходит до того, что оправдывает угнетение тех самых рабочих, которых он некогда возмечтал освободить, оправдывает все то, что некогда вызывало его гнев, — но ведь сегодня угнетение, унижение, оброки, налоги, убийства — сегодня все это делается с прогрессивной точки зрения, во имя цивилизаторских идеалов.
Это уже случалось с либерализмом не раз, Герцен описал нравственную эволюцию либерализма подробно — попробуйте подставить в его рассказ современные факты, диагноз останется тот же. Я приведу развернутую цитату из Герцена, снабдив ее комментариями из нашей, современной истории.
Герцен: «Либералы всех стран, со времен Реформации, звали народы на низвержение монархически-феодального устройства во имя равенства, во имя слез несчастных, во имя страданий притесненного, во имя голода неимущего».
Наше время: Российские интеллигенты, либералы в душе, звали народ свой на свержение коммунистического ига, опостылевшего тоталитаризма. Российские говоруны солидаризировались с либералами всех стран во имя тех несчастных, коих тоталитаризм довел до лагерей. В либеральных призывах поминали обездоленных крестьян, которых сажали за украденный с поля колосок, рабочих, которых гробили на трехсменной работе в шахте, бесправных тружеников, привязанных пропиской к одному месту жилья и работы. Поминали ущемленные нацменьшинства, солдат, гибнущих по прихоти партийных фанатиков. Поминали униженную колхозами деревню и отсталую промышленность. Ведь не за себя одного — но за весь угнетенный народ русский страдает румяный либерал. Чего бы стоили либеральные аргументы, если бы они не опирались на нужды многих миллионов.
Герцен: «Они (либералы. — М. К.) радовались, гоняя до упаду министров, от которых требовали неудобоисполнимого, они радовались, когда одна феодальная подставка падала за другой, и до того увлеклись, наконец, что перешли собственные желания».
Наше время: Либеральные депутаты перешерстили всех коммунистических бонз, швырнули партбилеты на стол, от души порадовались, гоняя своих былых начальников, — теперь они сами выходили в начальство, и с лучшими, гуманнейшими намерениями. Они восседали на трибунах Открытых и Полуоткрытых обществ, раздавали гранты верным и брали себе законные вознаграждения. Они упивались своим значением — и заигрались, им померещилось, что их роль в России непомерно велика, без их мудрого совета народ пропадет. Постепенно, чтобы сохранить и утвердить свою значительность, им пришлось войти в союзы с банкирами и гэбешниками, с авантюристами, юрами и убийцами. Они оправдывали себя тем, что строительство новой экономической модели требует гибкой реальной политики — и жали руки отвратительным людям, делающим отвратительные дела. Чеченские головорезы с фальшивыми авизо; западные спекулянты, прикинувшиеся филантропами; партийные коррупционеры объявившие себя собственниками заводов; рекетиры, ставшие депутатами, гэбешные офицеры, назначенные владетелями нефтяных месторождений — всей этой дряни поналезло в друзья к либералам, но ведь ради благой цели! Рожи мерзейшие — но цели блистательные! И либералы утешали себя: а как же иначе построить рыночное общество? То самое долгожданное рыночное общество, в котором наш обездоленный народ заживет припеваючи.
Герцен: «Они опомнились, когда из-за полуразрушенных стен явился — не в книгах, не в парламентской болтовне, не в филантропических разглагольствованиях, а на самом деле — пролетарий, работник с топором и черными руками, голодный и едва одетый рубищем. Этот «несчастный обделенный брат», о котором столько говорили, которого так жалели, спросил, наконец, где же его доля во всех благах, в чем его свобода, его братство».
