Дэвид Митчелл - Сон №9
– Вы ничего не слышите?
Я смотрю на нее как на буйнопомешанную.
– Ничего. А почему вы спрашиваете?
Она уходит, и я ставлю выпавшие коробки обратно на стеллаж. Из туалета доносится звук сливного бачка, что успокаивает. Дальше все идет своим чередом. Я смотрю «Бегущего по лезвию» и не могу различить, кто из героев человек, а кто – репликант. Интересно, сколько лет Суга носит на себе свое проклятие? Я забыл, что у других тоже может быть боль в душе. Почти одиннадцать, а ночной прохлады как не бывало. Сверху доносится несколько глухих ударов – по крайней мере не придется объясняться с Бунтаро за труп. Слышу плеск; на какую-то секунду мне Кажется, что жара сменилась дождем; потом до меня доходит, что это не так – просто, если вспомнить вопрос трехнедельной давности, у Сути действительно легко получается обмочить свои два пальца. Еще один подарочек к утру. Включаю кондиционер на полную мощность и достаю из-под прилавка дневник своего деда и словарь иероглифов. Теплые отношения между Субару и Такарой, его младшим братом, резко отличаются от холодности между моим отцом и Такарой, моим дедом. Адмирал Райдзо упомянул о «вражде», и это меня беспокоит. Мои тетки на Якусиме благополучно использовали меня в качестве снаряда в своих бесконечных изощренных сражениях, и я не могу избавиться от чувства, что снова вот-вот окажусь в театре военных действий.
***10 ноября 1944 г.
Дела обстоят слишком скверно, чтобы нам позволялось выходить на мостик. Абэ напоминает, что мы – незаменимые детали своих кайтэн. «1-333» слишком качает, чтобы мы могли проверять их исправность. Мы чувствуем определенную сдержанность в отношении к нам команды «1-333». Некоторая дистанция, наверное, естественна, но иногда их поведение граничит с холодностью. Например, из разговоров я узнал, что радист первого класса Хосокава вырос в Нагасаки, и, когда мы вышли в коридор после ужина, обратился к нему на нашем местном диалекте. Он вздрогнул и ответил мне официальным тоном. Когда Абэ предложил, чтобы пилоты кайтэн помогали с уборкой, капитан Ёкота коротко ответил, что наше предложение великодушно, но об этом не может быть и речи. Абэ считает, что эти люди смотрят на нас как на своего рода богов и просто не умеют выразить благоговение. Гото заметил, что три с половиной года постоянных погружений не могли не сказаться на их душевном здоровье. Кусакабэ предположил, что они считают сумасшедшими нас. Это разозлило Абэ. Кусакабэ спокойно сказал, что жить на подводной лодке – значит постоянно ускользать из лап смерти, в то время как мы сами ищем с ней встречи. Абэ вспомнил о своем звании и приказал Кусакабэ – и Гото – никогда больше не высказывать вслух ничего подобного, потому что такие мысли оскорбляют преданность и патриотизм. Я промолчал, чтобы не нарушать гармонию, но про себя согласился с Гото. Даже у самых младших членов команды глаза стариков.
11 ноября 1944 г.
В основном условия благоприятные. Ртуть в термометре поднимается по мере того, как теплеет море. Если отсоединить кайтэн от корпуса лодки, снова установить их не удастся, поэтому мы не можем совершать проверочные пуски. Но мы все равно должны находиться какое-то время в кайтэн, чтобы проверять состояние двигателя и других систем и поддерживать их в рабочем состоянии. Больше всего мне нравится смотреть в перископ кайтэн на летящее мимо море, особенно когда «1-333» идет под водой. Мы продвигаемся к югу; я замечаю, как меняются обитатели подводного царства. Например, сегодня я видел ламантина. Он проплыл мимо, как корова. Мы прошли сквозь стаю пестрых тропических рыб цвета ноготков, снега и сирени. После обеда появилась пара дельфинов и поплыла рядом с нами. Они, должно быть, смеялись про себя, глядя на такую занятную рыбу. Хоть бы судьба так же улыбнулась нашей миссии. Гото пошутил: «Если китайский бандит, американский империалист и английский генерал вместе спрыгнут с крыши, кто разобьется первым?» Никто этого не знал, поэтому Гото дал подсказку: «Какая разница?»
12 ноября 1944 г.
Собирается гроза, но дождя еще нет. Капитан Ёкота не стесняется в выражениях, критикуя наше правительство, но это еще мягко сказано. Если бы гражданское лицо позволило себе столь неуважительные высказывания, его наверняка арестовала бы секретная служба. Сегодня за ужином капитан открыл бутылку рома. Я слышал об этом напитке только из сказок про пиратов, которые мне читали в детстве. Он определенно развязывает язык. Абэ пил меньше всех, он всегда мало пьет, а капитан Ёкота опрокидывал стакан себе в рот, словно холодный чай в жару. Сначала капитан Ёкота набросился на Адмиралтейство за то, что поражение у острова Мидуэй скрыли и наложили табу на эту тему, вместо того чтобы извлечь из него урок. «Единственная стратегия, которую признает наше флотское командование,– если верить капитану Ёкоте,– это навязать противнику «решительные военные действия», как в сражении при Цусиме с русскими. Но в этой войне такого не будет. Американцы не настолько глупы». Премьер-министра Тодзё он назвал «армейским болваном первой величины», потому что тот приказал оккупировать необитаемые острова Аляски: «Зачем? Чтобы освобождать чаек от англосаксонской тирании?» Принц Хигасикуни «так глуп, что не догадался бы вылить мочу из своего сапога, если бы распоряжения были написаны на каблуке». Гото рассмеялся, Кусакабэ улыбнулся, а Абэ слегка покраснел. Я не знал, как реагировать. Капитан Ёкота убежден, что нефтяные месторождения Вест-Индии до сих пор были бы территорией Японии, если бы военные действовали сообща, а не грызлись друг с другом, и всерьез развивали бы радарные технологии. Сейчас мы должны обращаться за помощью к немцам и просить радарные установки у них. Он обвиняет императорскую армию в том, что она, не сообщая Верховному командованию, использует подводные лодки как «тачки» для переброски войск, оказавшихся в безвыходном положении на Рабауле и других островах, захваченных американцами. Больше всего меня беспокоит твердое убеждение капитана в том, что наши секретные коды давно расшифрованы. Абэ поторопился, возможно слишком, заметить, что эти коды были разработаны криптологом из Токийского императорского университета и что они недоступны пониманию западного разума. Капитан Ёкота возразил, что ни один криптолог из Токийского императорского университета не нарывался в открытом море на засаду эсминцев, которым были точно известны координаты его судна.
***– Но что, если…– распутываю петли телефонного шнура.– Если ты права и смысл жизни – это просто то, к чему «стремится» сознание, то почему у разных людей разный смысл жизни? Почему у некоторых его нет совсем? Или они забыли о смысле?
– Опыт, влияние окружения, болезни, разводы. Что это за шум?
– Суга храпит.
– Разве кошки могут так громко храпеть?
– Суга – это человек. В каком-то смысле.
– О! И Суга это «он» или «она»?
Я тщетно пытаюсь уловить в ее голосе нотки ревности.
– «Он». Друг перебрал и свалился, не дойдя до дома. Я разрешил ему лечь на полу, но он занял мой футон. Ты что-то сказала?
– Уже не помню… Вспомнила. Хочешь, я скажу тебе что-то личное, о себе?
Я выпрямляюсь.
– Конечно, хочу.
– У меня диабет первого типа. Каждый вечер последние тринадцать лет я колю себе в руку инсулин. Соблюдаю специальную диету. Если этого не делать, резко снизится сахар в крови. От острой гипогликемии я могу умереть. Смысл моей жизни в том, чтобы держать равновесие между смертью и сахаром. У людей, в чьи гены не встроена бомба с часовым механизмом, вряд ли будет такой же смысл жизни. Может быть, самое главное отличие между людьми вот в чем: как они понимают, зачем живут.
Суга стонет во сне. Мерцает огонек моей сигареты.
– Мм-м.
– Что с тобой сегодня, Миякэ?
Гашу сигарету в пепельнице из пивной банки.
– Для меня смыслом жизни всегда была встреча с отцом. А сейчас я почти… что я буду делать после того, как встречусь с ним?
– Зачем сейчас об этом беспокоиться?
– Не знаю. Я беспокоюсь о многих вещах и не могу перестать.
– Эйдзи Миякэ, я хочу переспать с тобой прямо сейчас.
Я давлюсь дымом.
– Что?!
– Я пошутила. Хотела доказать, что ты можешь перестать беспокоиться, если захочешь. Вот Дебюсси никогда не задумывался о смысле жизни.
– Дебюсси? Он из какой группы?
– Клод Дебюсси. Скажи, что ты шутишь.
– Клод Дебюсси… Он играл на ударных у Джими Хендрикса, верно?
– Не богохульствуй, даже в шутку, или орлы выклюют тебе печень. Я играю его пьесу на завтрашнем прослушивании. Хочешь послушать?
– Конечно.
Это впервые.
В трубке раздается стук и шорох.
– Ложись и смотри на звезды.
– Ночью над Кита-Сэндзю горит только неон.
– Тогда я сыграю тебе «Et la lune descend surle temple qui fut»
– Пощады.
– «И луна освещает разрушенный храм».
