Джон Уэйн - Зима в горах

«Есть у вас фотография вашего мужа?» — спросил он мать.

«У меня в комнате», — отвечала она.

Ему приятно было думать, что она держит фотографию своего Геранта возле кровати, чтобы, проснувшись, можно было коснуться ее рукой. Конечно, так, для чего бы иначе она ее там держала? И он воздержался от дальнейших расспросов. Был ли Герант крупным мужчиной, ей под стать, или чудовищно могучим гномом, каким первоначально всегда рисовался ему отец Гэрета, останется пока неразгаданной тайной. И это правильно: не все надо непременно вытаскивать на свет.

Торжествующий возглас Гэрета, донесшийся из кухни, оповестил Роджера, что пора накрывать на стол. Под руководством матери он достал грубую белую скатерть, столовые ножи и вилки и большую вилку и нож для разрезания мяса. Винных бокалов не было, но Роджер обнаружил на полке нечто вроде стеклянной пробирки и поставил ее у прибора матери, а для себя и Гэрета достал обычные полупинтовые кружки.

«Проголодались? — крикнул Гэрет из кухни. — Через две минуты приступим».

Роджер поспешил во двор. На морозном воздухе вино остыло как раз до нужной температуры. Торопливо расспросив мать и получив указание, он нашел штопор. Быстро откупорил бутылку и только-только успел разлить вино, как Гэрет широко распахнул дверь кухни.

«Дорогу! — крикнул он. — Дорогу шеф-повару замка его королевского величества».

Он торжественно шагал вперед, гордо подняв над головой большое блюдо, на котором лежало нечто коричневое и дымящееся. Восхитительный аромат жареного мяса сопровождал его приближение к столу.

«Заяц! — воскликнула слепая. — Я чую по запаху, Гэрет. Конечно, заяц!»

Герот любовно и горделиво поставил блюдо на стол.

«Нет, не просто заяц, — сказал он. — Горный заяц. Я сам поймал его в силок. Дней пять возился с этим. Правду сказать, я поймал трех зайцев, но первые два не годились для такого праздничного стола. Один был совсем маленький зайчонок, а другой — старая зайчиха, жутко костлявая. Но этот — ух!»

Роджер с благоговейным восторгом взирал на зайца.

«Сейчас принесу овощи, — сказал Гэрет, — а вы пока помогите матери сесть к столу и поглядите, чтобы у нее все было под рукой».

Он снова скрылся на кухню и возвратился с огромной сковородой жареного картофеля, блюдом отварной брюссельской капусты и тремя тарелками, нагретыми до такой температуры, что даже он не мог держать их в своих мозолистых ладонях без салфетки.

Роджер, усадив мать на стул поближе к очагу, уже хотел было сесть сам, но тут заметил, что мать сидит, выпрямившись на стуле, подняв вверх руку и как бы призывая к молчанию.

«Гэрет?»

«Да, мама?»

«Ты все приготовил, я могу прочесть молитву?»

Гэрет положил нож для разрезания мяса и замер возле своего стула.

«Читай, мама».

«Господи наш, — произнесла мать, — вот мы собрались здесь за рождественским столом по милости твоей и благости. Семьдесят второе рождество встречаю я сегодня, и всегда, с тех пор как прорезались у меня первые зубы, ты, господи, по милости твоей и благости, посылал мне добрую еду в этот день».

Аппетитный запах жареного мяса щекотал Роджеру ноздри. Он проглотил слюну — голод уже давал себя знать, — но тишина была так глубока и торжественна, что ему не хотелось, чтобы ее что-нибудь нарушило.

«Сегодня не обычное рождество, и ты это ведаешь, господи, — продолжала мать. — Жизнь наша стала труднее в этом году и, может быть, станет еще труднее, но ты, господи, послал нам нового друга, который пришел к нам, мы не знаем откуда, и протянул нам руку помощи, мы не знаем почему, но для нас большая радость, господи, что он сегодня здесь, чтобы разделить с нами нашу трапезу».

«Аминь», — произнес Гэрет.

«И вспомнить вместе с нами рожденного в Вифлееме», — заключила свою молитву мать.

Они стояли тихо, боясь нарушить чары молитвы, а потом мать сказала громко, деловито:

«Теперь, Гэрет, разрезай жаркое!»

И Гэрет принялся разрезать.

«Вот уж никогда бы не подумал, — сказал Роджер с набитым ртом, — что вы можете зажарить зайца».

«Научился помаленьку, — сказал Гэрет. — Сначала я пробовал тушить их и шпиговать свиным салом, но, по-моему, они лучше всего жареные, тоньше на вкус».

Он отхлебнул вина.

«Хорошо идет, неплохая штука».

«Выпейте еще», — сказал Роджер, подливая.

«Я правильно убил этого зайца, — сказал Гэрет. — Свернул ему шею — раз и готово, ни капли крови не пропало даром».

«Сколько он весил?» — спросила мать.

«Пока я не отрезал ему голову и не освежевал его, — сказал Гэрет, склонив голову набок и прикидывая, — думаю, верных шесть фунтов, не меньше».

Несколько минут они ели в полном молчании.

«Большое счастье, что Гэрет научился так славно стряпать, — сказала мать, по-видимому для Роджера. — Он в жизни не приготовил ни одного блюда, пока я не начала слепнуть».

«Ну, так ведь это не сразу случилось, — сказал Гэрет. — У тебя было время натаскать меня, пока ты не ослепла совсем».

Допивая вино, Роджер быстро окинул взглядом лица матери и сына. Какие они сильные, какие рассудительно-трезвые и безжалостные к себе. Слепота матери была фактом, и они его приняли, и как ни велика была их мука, они примирились со случившимся и тем победили. То, что мать слепа, стало просто одним из условий их существования, как то, что горы круты, камни тверды и ветер с моря всегда дует в лицо.

Когда они подобрали последние кусочки, что были на блюдах, и отодвинули от себя тарелки, Гэрет встал.

«Надеюсь, у вас еще отыщется местечко для рождественского пудинга».

«Великий боже, — сказал Роджер. — Вы гений!»

«Нет, это из лавки, — поспешно сказал Гэрет. — Тут я пасую. Но мне казалось, что рождество без пудинга — это негоже. Да и пудинг-то маленький».

Теперь самое время, решил Роджер, пойти достать бутылку виски из кармана пальто.

Он и Гэрет возвратились к столу одновременно.

«А это вот, чтобы полить на пудинг», — сказал он, откупоривая бутылку.

— Так это вы гений, — сказал Гэрет просто.

Роджер полил виски на крошечный пудинг, а Гэрет чиркнул спичкой. С минуту они торжественно смотрели на дрожащий голубой венчик пламени.

«По-настоящему, надо бы мне притащить коньяку», — сокрушенно сказал Роджер.

«Думается, это ничуть не хуже, старина!»

Разделавшись с пудингом и слегка захмелев, они собрали посуду и уселись у огня с приятным ощущением сытости, тепла и покоя.

«Тебе не сквозит, мать?»

«Нисколечко».

За окнами короткий зимний день шел на убыль. Скоро овцы, ища тепла, будут сбиваться в кучки в загонах, и туман, сгустившись, осядет льдистыми каплями на вереск. Год неотвратимо поворачивался вокруг своей невидимой оси, сотканной из мрака и холода.

Роджер и Гэрет потихоньку потягивали виски из кружек.

«Еще глоток?»

«Да, эта штука не даст простыть», — признался Гэрет.

«Не мели чепуху, Гэрет, — сказала мать. — Как это можно простыть у огня».

«Так ведь это все равно что хорошая смазка, — спокойно пояснил Гэрет, подливая себе еще в кружку. — Как в машине. Хорошая смазка не застывает, и двигатель работает исправно».

И, отдавая напитку должное, он выпил еще.

Минуты две-три они сидели молча. Роджер заметил, что свет в окне, выходившем на море, стал уже не желтоватый, как сырная корка, а мягкий, теплый, розовый. Он чуть было не сообщил всем о своем наблюдении, но мысль о слепоте матери заставила его прикусить язык. Хорошо ли это — любоваться вслух прекрасным закатом в присутствии слепца, для которого краски природы потухли навеки?

Закат разгорался. Нежно-розовые оттенки сгустились, и на беленой стене за спиной Гэрета, над его дремотно склонившейся к плечу массивной головой расцвел ярко-багряный квадрат окна. Поднимая свою кружку, Роджер увидел что на его руке играют те же багряные блики. И тут он заметил, что взгляд широко открытых глаз Гэрета неподвижно устремлен куда-то в окно.

«Мистер Идрис, мать», — неожиданно произнес Гэрет.

«Где? К нам идет?» — спросила мать.

«Нет, — сказал Гэрет. — Прошел мимо калитки. С собакой».

«Пошел прогуляться после рождественского обеда», — сказала мать.

«И не давать покоя родственникам своей жены», — присовокупил Гэрет.

«Будет тебе, Гэрет. Нечего смеяться над мистером Идрисом. Он твой друг. И может еще очень тебе пригодиться».

Роджер, отвернувшись, смотрел на немыслимый закат. На фоне пылающего небосвода неспешно двигался темный силуэт съежившегося от холода человека и по пятам за ним — силуэт собаки.

«Кто такой этот мистер Идрис?» — спросил Роджер.

«Подрывник, работает в каменоломне», — коротко сообщил Гэрет. Он налил себе еще виски и поставил бутылку на пол поближе к Роджеру.

«Это добрый друг Гэрета», — сказала мать. Она говорила спокойно, но с оттенком настойчивости.