Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия
– Ты выспалась? – спросил я, чтобы что-то спросить.
– Ненавижу объяснения.
– Подскажи, что мне Жоре купить в подарок?
– Ты стал делать подарки мужчинам?
– Да нет, – сказал я, – не в том смысле…
– Купи ему крепкие очки в тысячу диоптрий, – сказала Аня.
Так она выразила Жоре свое недовольство, мол, мог бы рассмотреть ее и получше.
Глава 22
Мы промчались мимо Триумфальной арки, выскочили на уже знакомые мне Елисейские поля, затем свернули налево и стали взбираться на гору. Аня спросила, когда я улетаю домой. Я пожал плечами.
– Все зависит от тебя.
Аня засмеялась. Я вспомнил этот забытый простой ясный смех, когда в ее голубых глазах появляются игривые чертики, а губы приоткрывают стройные ряды длинных, как у актрис Голливуда жемчужин, эти ямочки на щеках в уголках губ, эти сочные губы… Я помню сохнущего по этим губам Стаса. Да и сам я потом не раз нахваливал эти губы самой Ане, словно она не ведала и не знала всех их достоинств. Тогда ей было шестнадцать и она была школьницей.
– Куда мы едем? – спросил я.
– Я хочу есть. Мы заберемся на butte aux Cailles[16].
Этих трех слов, произнесенных вскользь, как мне показалось, на чистом французском, было совсем недостаточно, чтобы оценить знание языка, но вполне хватало, как это вскоре и подтвердилось, чтобы она могла называть этот город своим.
«Как тебе нравится мой Париж!?».
Я вдруг подумал, что ни один город мира мне никогда не хотелось назвать своим. Пятнистые платаны на площади Поля Верлена. С Атлантики густой чередой тянулись влажные облака, было еще рано и на самом деле так тихо, точно жители на время покинули город, хотя часы показывали уже 10.02. Люди словно вымерли, хотя был только четверг. Мы сидели с Аней на открытой террасе, ели горячие круассаны с миндальными орехами и болтали о чем попало. И ни слова о причине моего внезапного появления в Париже.
– А помнишь, как Стае напился на моих именинах? И стал приставать…
– В тебя многие были влюблены, и Стае, и Шут, и, кажется, даже Юра…
– Который из них?
– И Черненко, и Маврин, и даже…
– Только не ты.
– Ты очаровала всю нашу команду. Тебе тогда стукнуло…
– Я положила конец их ухаживаниям, как только ты… Я была от тебя без ума.
А вот этого я не знал. Это было первое ее признание, затем были еще и еще… Были минуты, когда мы, не переставая жевать, пристально вглядывались друг другу в глаза и улыбались. Мы изучали друг друга. Да, мы стали другими. У нас появились незнакомые жесты, не все слова, с которыми мы обращались друг к другу были понятны. Мы стали чужими? И да, и нет. Мы стали менее близкими и более незнакомыми. Между нами пролегла полоса отчуждения, которую мы старались теперь преодолеть. К этому мы были готовы, тем не менее требовалось время, чтобы мы снова срослись душами, как это было тысячу лет тому назад.
– Что ты знаешь о наших, где они?
Я сказал, что потерял всех из виду.
– Эля, Шут, Инна, Юры?.. Юра Маврин мне тоже нравился. Как у него сложилась жизнь?
Этого я не знал, хотя этот вопрос меня тоже интересовал.
– А о Черненко ты что-нибудь слышала? – в свою очередь спросил я.
Аня помолчала, отвела взгляд в сторону, затем произнесла:
– Ерунда какая-то. Он то ли умер, то ли уехал в Африку. Чушь какая-то. Я не помню, откуда у меня эти сведения. В Африку или в Австралию…
– Хорошенькое дело, – сказал я, – то ли умер, то ли уехал…
Когда кофе с молоком, который принес нам, облаченный во все белоснежное, высоченный африканец, был выпит, Аня промокнула салфеткой губы и выставила на стол, словно на витрину, свои изумительной красоты загорелые предплечья. Оперевшись локтями о белую скатерть, она вытянула шею и бережно уложила подбородок на сложенные в замок красивые пальчики с ярко-красными ноготками.
– Хорошенькое дело, – повторил я, думая о Юре Черненко, – он тоже сейчас нам нужен, как воздух. Да и Маврин бы не помешал.
– Сейчас – непременно! – улыбнулась она. – Как же мы без него?
Я пропустил ее иронию мимо ушей. Тем не менее, я прекрасно понимал: мы и без Юры, что гитара без струны. Никакой музыки у нас без него не выйдет.
– Ну, – сказала она, – что дальше?
– Я найду и его.
– Я не сомневаюсь. Ты зачем приехал?
Ее черные зрачки, как два жерла стволов были нацелены мне в глаза. Я сделал попытку отшутиться.
– Красть тебя, зачем же еще.
Она не произнесла ни слова. Глаза ее ни разу не мигнули.
– Ты по-прежнему такой же ненасытный. Тебе надо покорить весь этот жадный мир. Зачем, ответь мне – зачем? Ведь этих людей не изменить. Ты посмотри, – Аня кивнула на посетителей кафе, – посмотри, как они жрут. И этому ведь конца никогда не будет. Их жадность к еде неистребима, им не нужны никакие перемены. Ведь так?
Я попытался объяснить ей наши ближайшие планы.
– Мы в Чикаго…
– В Чикаго?
– Мы туда перебрались недавно…
– Вы тянули меня в Москву, а теперь вдруг у нас выпер Чикаго?
Это «выпер» она произнесла с усмешкой и удивлением. Для нее наш переезд в Чикаго был полной неожиданностью. Я коротко рассказал о причинах нашей передислокации в Америку. Она слушала, затем убрала руки со стола и наклонилась вперед.
– Поцелуй меня, – сказала она.
– Юль, но-о-о…
Это была уже полная неожиданность для меня:
– Здесь, – спросил я, – прямо здесь? Совершенно не заметив свое нежное «Юль», которое неожиданно прилепил Ане.
Она только смотрела на меня.
– Прямо, – затем сказала она.
Я привстал с пластикового кресла, потянулся всем телом и чмокнул ее в щеку. Она не шевельнулась. Только по-прежнему молча смотрела на меня, наконец, улыбнулась.
– Ладно, – сказала она, – рассказывай, что там у вас. И кто такая эта твоя Юлия?..
Я так и не сообразил, почему она вдруг спросила о Юлии.
Часть шестая
УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОЙ
Глава 1
Странно и чудно устроен человек! Если бы я стал рассказывать, дотошно убеждать, приводить весомые доводы, просить, наконец, требовать или умолять, если бы я под угрозой жизни стал вынуждать Аню круто изменить ее дальнейшие планы на жизнь, у меня ничего бы не вышло. Она бы даже не рассмеялась. Я знал это, чувствовал всем своим нутром. Тем не менее, я рассчитывал на ее понимание и не собирался отступать. Никогда не сдавайся! В трудные минуты у меня всегда возникал перед глазами перекушенный надвое жестоким черным клювом надменной цапли зеленый лягушонок, ухватившийся в предсмертной судороге своими слабеющими передними лапками за длинную тощую шею своего заклятого врага. Никогда не сдавайся! Мне трудно было представить себе Аню в роли цапли, но себя я в тот момент чувствовал беспомощным лягушонком. Целый час я о чем-то говорил. Аня слушала, не перебивая. Это был набор давно заученных фраз, тотчас приходящих на ум, когда это нужно, скажем, при чтении лекций или когда делаешь доклад на симпозиуме, было и несколько предложений из моей нобелевской речи, очень понравившейся шведской королеве, что-то еще о совести и чести, о вечности и совершенстве и снова о вечности, обычный поток сознания, который невозможно остановить, когда входишь в раж, слова о смысле жизни каждого из нас и человечества в целом, речь сумасшедшего, предназначенная для неподготовленных красивых, заалевших ранней зарей, коралловых женских ушек с ослепительно сверкающими бриллиантиками, угнездившимися на прелестных мочках.
– И сегодня, – говорил я, – наша нить уже ткется, а завтра…
Я рассказывал ей прелестную сказку о Белоснежке и семи гномах, о бароне Мюнхгаузене и оловянных солдатиках, о… И ни слова о победе над смертью. И ни слова о Царствии Небесном и, тем более, о Христе. Я говорил быстро и уверенно, не переставая держать под контролем ее глаза, и когда заметил в них легкий налет усталости и зарождающейся тоски по тишине, тут же поспешил им на выручку:
– …и мы попытаемся с тобой все это прекрасно построить. Тебе нравится такая Пирамида?
Аня ничего не сказала, но глаза ее оживились.
– Ты хочешь клонировать Ленина? Зачем он тебе? – спросила она.
Мне не хотелось спорить о Ленине, он ведь будет только моделью.
– И вот еще что, – продолжил я с тем же напором и вдохновением, чтобы вызвать у нее реакцию нетерпения, – мы обязательно добьемся того, чтобы это была Пирамида Духа! Мы наполним ее…
– Хорошо, – прервала меня Аня, – поехали.
Мне, пока еще не поверившему в такой быстрый успех, показалось, что лед таки тронулся. Вот бы это случилось! Я обещал ей горы, о, да! золотые горы. И каждая такая гора воздвигалась на прочном фундаменте крепких убедительных аргументов и научно-обоснованных фактов. Аня молчала, она даже не пыталась спорить со мной. Ей, считал я, просто нечем было крыть мои козыри! Мы встали из-за столика и пошли к машине.
– Поехали, – сказал я.
О мои ужасные туфли! Я забыл и думать о них. Что она предложит в ответ на мое «Поехали»? С некоторых пор для меня стало невозможным предугадывать Анины действия. Я это понял в прошлый приезд, когда она вдруг отказалась, чтобы мы оплатили в ресторане наш ужин. Мы не шиковали, но ужин обошелся нам около полторы тысячи франков на троих. Это не был элитный ресторан «Максим», где только обед на одного может обойтись в тысячу франков. Мы ужинали в «Vagenende 1900», здесь было сравнительно недорого, тем не менее Аня расплатилась сама за себя.
