Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия
И какая здесь звонкая тишина! Не скрою, я был поражен ощущением, которого давно не испытывал – ощущением абсолютной независимости. Правда, время от времени, то тут, то там раздавались телефонные пиликания, и можно было расслышать то английский, то гортанный немецкий и даже ласковый русский, а то и какой-то сумбурный восточный язык, но все эти разговоры не могли перечеркнуть моего возвышенного чувства свободы. Мне не хотелось с ним расставаться и я не спешил на землю. Разговор с Витом, конечно, сильно испортил мои впечатления, но я старался об этом не думать, и нам вместе с Парижем это удавалось. Я чувствовал легкое покачивание башни и от этого у меня кружилась голова. Но вполне возможно, что головокружение было вызвано тем, что называется счастьем. Да, я был наполнен счастьем, как бокал наполнен вином, предназначенным для услады любовных утех. Я был им напоен. Когда я снова почувствовал под подошвами землю, дали знать о себе натертые пятки, я вдруг обнаружил, что забыл на перилах карту Парижа, куда время от времени заглядывал, рассматривая город. Как я теперь попаду на Монмартр? Я хотел пройти к Мулен-Руж какой-то неизвестной доселе дорогой и, поскольку Монмартр – это гора мучеников, решился-таки идти пешком, мучаясь своими истертыми в кровь горящими пятками. Мы всегда сочувствуем тем, кто пережил какие-либо лишения, и хотим хоть как то приблизиться к ним. Истертые пятки – как модель мученичества. Смех да и только. Но о том, чтобы снять штиблеты и шлепать по Парижу в носках у меня не возникло и мысли.
И, конечно же, я жутко скучал без Юлии!
– Ясное дело, – говорит Лена, – без Юли в Париже – это уже мученичество.
А я наслаждаюсь тем, что мне не надо на это ничего отвечать. Мне достаточно просто лежать в траве – бог с ним, с тем Парижем и горящими пятками, здесь важно ведь только одно: слышать нотки ревности в ее тихом голосе.
Глава 18
Я поднимался к вершине монмартрского холма, увенчанного ослепительно белыми куполами Сакре-Кер и до сих пор усеянного невзрачными одноэтажными домиками с облезлыми стенами, кажущимися беззащитно-униженными соседством со своими высотными современными собратьями. Я плелся по крутым извилистым улочкам и бесчисленным каменным лестницам, любуясь зелеными палисадниками и балконами-клумбами, пестрящими всеми красками мира цветами. Уличные художники, торговцы овощами и фруктами, звонкие и смелые цветочницы, хватающие тебя за рукав, ранние проститутки и праздно шатающиеся туристы…
И вдруг на одной из афиш я увидел Аню, да-да, улыбающуюся Аню. Ее смеющиеся глаза, ее губы… Следующий телефонный звонок поймал меня на Елисейских полях у изумительной красоты невысокого старинного здания.
– Слушай, – сказал Жора, – ты там долго еще намерен оставаться?
Я не знал, что на это ответить, потому что ответ был ясен и попугаю.
– Мне нужно кое-что с тобой обсудить.
Я ждал.
– Нам предлагают участие, я считаю, в совершенно безумном проекте. Представляешь, эти неистощимые япошки дышат нам в затылок.
– А я тебе что говорил!
– Но их технология стимуляции роста клонов настолько проста и надежна, что просто диву даешься. Мы с тобой этот вариант обсуждали в Йоханнесбурге… Ты помнишь?
– Да, – сказал я.
– Ты спишь?
– С чего ты взял?
Повисла пауза.
– Алло, ты слышишь меня? Ты купил мне подарок?
– Не ори, – сказал я, – говори.
Жора еще какое-то время с восхищением рассказывал о каких-то достижениях японцев, затем спросил:
– Как думаешь, соглашаться?
– Мы ничего не теряем, – сказал я.
– Ты уговорил свою кралю? Что ты за нее уцепился? Как ты там?..
Вопросов было неожиданно много, и на один из них мне удалось ответить.
– Далась она тебе!
Я не стал ничего объяснять, и мое молчание отбило у него желание спрашивать дальше.
– Как ты там? Ты купил мне подарок?
Никогда прежде он не интересовался моим самочувствием.
– Натер ноги.
– Ноги – это ничего, – сказал Жора, хмыкнув в трубку, – лишь бы не…
Я видел, как он улыбается.
– Привет Анке, вы спите?
– Соглашайся, – сказал я, – и будь с ними поосторожней. Они могут слямзить нашу идею, сорвав ее с твоих губ…
– Это ясно.
Я, скучая, сидел на скамеечке, сдернув с ног свои желтые новые туфли и рассматривал город, подернутый сизой дымкой. Надо же было как-то убить время! Мне было радостно слышать далекий веселый звонкий Жорин баритон, обеспокоенный в большей степени тем, что мы с Аней уже спим. «Мне кажется, ты гоняешься за мертвецами» – сказал он однажды, когда убедился в моем непременном желании разыскать Аню и Юру. Тогда он не мог и представить себе, как они нам были нужны.
А сейчас его заботило только то, что мир не стоит на месте и, хотя мы и живем в кипящем слое научных достижений, нас могут в два счета обскакать какие-то там япошки или индусы, а то и китайцы или евреи, чьи научные разработки в области клонирования человека, мы это уже знали не понаслышке, заставляли нас торопиться.
– Хорошо, – сказал Жора, – ты когда вернешься?
– Я еще не видел Аню.
Снова повисла короткая пауза.
– Хорошо, увидимся, – сказал он, – тащи ее к нам!
– Ты там не женись на японке.
– Как получится, – рассмеялся он.
День умирал. На каменных плитах ворковали голуби, хотелось есть и беззаботно сидеть вот так до утра. Я закрыл глаза и прислушался: тихий шелест листьев над головой, сердитое воркование, далекие голоса туристов, иногда звонкий смех… Мысль о том, что мне нужно надеть штиблеты была для меня ненавистной. Мне хотелось швырнуть их с вершины Монмартра в сторону Эйфелевой башни или собора Парижской Богоматери, чтобы они, вращаясь пропеллерами, пролетели над Парижем, как бумеранги со сломанными лопастями, и никогда больше не возвращались ко мне.
Позвонить Ане? Вдруг мне захотелось видеть ее! Телефон лежал рядом, номер я не помнил, но не составляло никакого труда заглянуть в записную книжку, чтобы восстановить в памяти длиннющее многозначное число, за которым прятался Анин голос. Я взял трубку, набрал номер и слушал гудки до тех пор, пока не услышал такое знакомое и родное:
– Да.
– Здравствуй, Энн.
Это мое «Энн» прозвучало как-то торжественно-чуждо, хотя я и пытался вложить в него все тепло, на которое только был способен. Иногда я называл ее так в случаях, когда мне хотелось видеть ее, и это «Энн» было для нас как условный знак.
– А, привет. Где ты?
– В сотне метров от твоей «Мельницы».
– Брось.
– Правда.
– Ты в Париже?
– Где же мне быть?
– Почему не предупредил?.. Я смогу только завтра. Не умрешь?
– Умираю.
– Ну пока. Прилетаю в Орли, в 10.40. Пока…
Я взглянул на часы: 19.37. До встречи с Аней в моем распоряжении была целая ночь, и у меня было прекрасное настроение. Мне хотелось петь, и я стал насвистывать какой-то веселый мотив. Вдруг я почувствовал жуткий голод, сунул ноги в свои желтые беспощадные кандалы и, не застегивая ремешков, позванивая пряжками, как колокольчиками, ринулся в поисках какого-нибудь кафе. Стоп! Можно ведь спуститься на фуникулере. Я так и сделал. Проплывая над крышами и головами прохожих, над затененными монмартскими переулочками и зелеными палисадниками, я думал о том, какие буду приводить аргументы в пользу Аниного переезда в Чикаго. У меня, конечно же, был разработан свой план ее, так сказать, похищения, но не было ни капли уверенности в успехе его реализации. Я снова и снова мысленно возвращался к нашему прошлому разговору, пытаясь уяснить для себя, что могло так приворожить Аню в этом огромном городе, который только с виду казался приятным и ласковым, но на самом деле был грубым, жестоким, перемалывающим все твои кости и вытягивающим из тебя все жилы жизни, кровавым Молохом. Как наша Аня, наша маленькая славная тихая и наивная девочка могла жить в этом чуждом ее мягкой и нежной душе, ужасном аду? Это не укладывалось в моей голове. Я силился разгадать эту непостижимую тайну: наша Аня – танцовщица кабаре! И еще я хотел купить что-то Жоре в подарок.
И Юле, и, конечно, Юле!..
Лента Сены золотилась вечерним солнцем. Сена не Терек, но довольно быстрая река. И вода в ней чище, чем в твоем водопроводе. Потом я снова бродил…
Почему Юля ни разу не позвонила?
– Странный вопрос, – говорит Лена.
– Теперь я и сам понимаю, почему.
Глава 19
Сгустились сумерки, когда я поднялся со скамейки, расположенной недалеко от музея Клюни, где битый час мой желудок в полную силу трудился над китайской дичью. Куда теперь?
По Сене уже шныряли взад-вперед рассвеченные тихие и шустрые речные трамвайчики без пронзительных гудков, и сквозь окна были видны пассажиры, сидящие за столиками, наслаждающиеся своими лангустами или омарами и бегающие между ними официанты с подносами, слышна была скрипка, иногда точно из-под воды раздавался негромкий таинственный смех.
Набережная была пуста, редкие машины проносились на большой скорости, я брел вдоль парапета, квартал за кварталом, зажав горлышко полупустой бутылки между указательным и средним пальцами левой руки, рукава пуловера были завязаны на шее, мне нравился сверкающий огнями город без людей, я разглядывал то темные дома с одинокими желтыми глазами окон, то высвеченные купола и башни соборов, любовался мостами Сены и густой, казалось, маслянистой поверхностью воды. Мне было хорошо.
