Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа
(Голос Лувисы: «Тебе нужен взрослый мужчина, Андреа, способный позаботиться о тебе».)
Он обнял ее на пороге, не особенно крепко и не особенно долго, но все же. На нем были тесные трусы и заляпанная краской футболка. Ничем не пах. Сказал: «Созвонимся». Андреа почувствовала себя неопрятной. Сложно улыбаться без макияжа и с жуткой прической, но при мысли о доме сразу становится легче.
Она знает, что он позвонит. Чувствует это. Пусть не сразу, через несколько дней. Она не будет сгорать от нетерпения. И в его голосе нет рвения. Одна честность.
Андреа и не думает, что он прекрасный принц. Руки у него, как у Яна Гийу,[37] и, кроме того, он настойчиво пытался ее трахнуть. Ей неловко, что она не дала. Ему наверняка доводилось видеть менструальную кровь. Стреляный воробей. Родом из Испании. Это рядом с Италией. Похожие языки.
В постели она крепко жмурилась, сжав ноги и скрестив на груди руки. Делала вид, что спит, и ждала, когда пройдет достаточно много времени, чтобы можно было встать и решительно направиться к выходу. В какой-то момент Андреа показалось, что она достаточно долго пролежала, притворяясь спящей, скрестив ноги и уворачиваясь от его рук. Как только его пальцы проникли в ее трусы, она увернулась элегантным маневром, чуть не упав на пол. Затем отправилась в туалет, делая вид, что ей нужно пописать.
Мгновения после — всегда что-то вроде награды. Стоять на улице, вдыхать свежий воздух и улыбаться. Кто-то хотел ее и довел до самого дома, угощал портвейном (а это дорого!), спрашивал о жизни, оставил ночевать. Чувство непостижимой красоты этого мира, небезнадежности человечества. Андреа, гордо подняв голову, идет через Дворцовый парк. Расправляет крылья, как петух, — нет, словно лебедь. Плывущий на рассвете, родившемся из вечернего солнца. Счастливая наедине с собой. Как в «Lucky Luke».[38]
Весна! Птицы и пенсионеры рассаживаются парами на деревьях и скамейках. Андреа идет, прямая как палка, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Думает о том, как он смотрит на нее с балкона, которого у него нет. Смотрит на нее со второго этажа и думает: как статно (или, может быть, лучше «сексуально»?) она движется по залитому вечерним светом парку! Гадкий утенок, выпорхнувший из его постели, превратился в лебедя. Она свободно двигает головой, с любопытством оглядываясь по сторонам. Смотрит налево и направо, ни на чем не останавливая взгляда. Наблюдает за собой со стороны. Внезапно осознает: «Он больше не видит меня! Никто не видит меня!» Но все же в такой день гораздо проще купить бутерброд, не просматривая надпись на упаковке («Маргарин, майонез…»). Покупает у вокзала. В ожидании поезда до Школьного поселка.
Сидеть в поезде. Андреа тронута — он трогал ее, но видел ли? Несомненно, видел шикарное платье, сидевшее на ней как влитое. Ну а когда она сняла платье? Когда осыпался макияж, растрепалась прическа? Видел ли он что-нибудь? Или руки его продолжали ласкать ее в предрассветном забытьи? Или ему просто хотелось секса?
Дома пустой мольберт. Рисовать Юнатана невозможно, она пыталась. Поэтому она звонит ему и, слушая сигналы в трубке, беспрерывно чешет Марлона под подбородком. Он мурлычет, словно ничего не произошло. А что произошло?
Юнатан не отвечает. Женский голос в трубке рекомендует оставить сообщение, но у нее нет ни малейшего желания слушаться. Андреа ходит кругами по восемнадцатиметровой комнате. Листает книги. На улице легкий туман. Ох, эти полутона… Нет чтобы как следует! Знойное солнце. Гром и молнии. Ливень. Невыносимая жара. Сидеть на солнце до ожогов, до солнечного удара, до семи потов.
ЮНАТАН, ВЕРНИСЬ ДОМОЙ!
* * *Юнатан всегда возвращается домой. В этом вся проблема. Андреа зажигает благовония, он лежит в ее постели, а она бродит вокруг, гремит банкой с таблетками и говорит, говорит.
— Однажды, — рассказывает она, — за мной гналось стадо коров в лесу — я была маленькой, помню как во сне. Помню, как вскарабкалась на камень — мы отдыхали на природе, и я собиралась пописать, и вдруг эти коровы — не то чтобы они за мной погнались, но я испугалась… ты спишь?
— Нет, рассказывай, — отвечает он таким тоном, словно ему и вправду интересно, и Андреа вспоминает Каспера: «Ближе к делу, в чем суть?» Она помнит его, она продолжает:
— Я сидела на камне, не знаю сколько. Вокруг стояли коровы — они наверняка были добрые, но большие, а я была маленькая и думала, что останусь здесь навечно, и, несмотря на страх, эта мысль была приятна: навсегда, навечно в одном и том же месте, не надо двигаться. Но потом я забеспокоилась, захотела к Лувисе, испугалась, что они и в самом деле забудут меня и я останусь на этом камне, и… — «Ближе к делу, в чем суть?» — И вот пришел Карл! Он шел через лес, такой большой, прошел сквозь стадо пасущихся коров, подошел ко мне, взял на руки и отнес обратно к машине.
Последний эпизод — ложь. Она не помнит Карла. Она не помнит, как выбралась, но ведь надо добраться до сути. А вдруг слушатель уснет или станет думать о другом? Истории должны быть интересными, а не правдивыми.
— Какой герой, — говорит Юнатан. Говорит серьезно, без иронии. Он всегда говорит серьезно, отвечая за каждое слово. Андреа не знает, что ответить; ей надо ходить и говорить, чтобы не ложиться рядом с ним, в его объятия, не успокаиваться. Спасительный звонок телефона. Андреа берет трубку.
— Привет, это я, помнишь меня? — Смех и южношведский выговор — Испанец! Она знала, что он позвонит, но почему сейчас? В животе снова порхают бабочки — пусть у него некрасивые руки, пусть он не принц, просто кто-то должен забрать ее отсюда. Юнатан лежит в постели с закрытыми глазами, Андреа шифрует разговор: отвечает коротко, но мягко. Конечно, встретимся, когда? Он предлагает — сегодня же, он может приехать к ней, посмотреть, как она живет. Нет, завтра Андреа собирается в город за покупками — может быть, встретимся там? Конечно, замечательно — он взрослый мужчина, а не мальчик, он обещает угостить ее вином.
— Ну, тогда увидимся, — смеется она и кладет трубку, пряча пылающее лицо от Юнатана. — Я поеду в город, пройдусь по магазинам с подругой.
Она произносит эти слова, не оборачиваясь.
— Здорово.
— Да.
Она пятится к кровати, и все заканчивается поцелуями, надписью THE END — дальше не показывают.
* * *Андреа снова возвращается домой. Вечер. Она переспала с Испанцем. В поезде ОМЕРЗИТЕЛЬНАЯ обстановка: все лиловое — не сиреневое и не фиолетовое, а нечто среднее СО ВСЕХ СТОРОН. Было не слишком приятно, никакого удовольствия. Все казалось нелепым, и в самом разгаре страстей Андреа чуть не расхохоталась. Но две бутылки вина облегчают процесс, несомненно. У него был большой, эгоцентричный член, он входил сзади и давил до упора.
Лиловое ощущение замызганных сидений. Андреа улыбается хорошо одетой даме напротив, которая скорее всего сильно невзлюбила бы ее, познакомься они поближе.
Андреа быстро шагает по Большой площади, отпирает, здоровается с Марлоном, принимает душ, звонит Юнатану:
— Привет, это я, я вернулась!
Новое желание. Его тонкие, добрые руки. Безграничный Юнатан: он желает ей только добра.
Глаза Андреа
Девочка Андреа в своей зеленой комнате. На стенах фотографии Fame (самый лучший и красивый — Бруно с курчавыми волосами и добрыми глазами). У нее есть собственный уголок для танцев и гетры, и она воображает, что за ней повсюду следует взгляд: камера, которая записывает все движения Андреа — в мире, в Городе Детства. Как красиво она танцует, как весело она смеется. Жить было бы намного легче, если бы камера повсюду следовала за ней, превращая каждое движение в сцену. Камера, посылающая сигналы одноклассницам, которым Андреа хочет понравиться, мальчику, который называет ее «тошнотной», мальчику, которого Андреа обожает, но который никогда не смотрит в ее сторону. Тогда бы она им показала. Какая она сильная и веселая, неунывающая и не знающая скуки. Изумленными взглядами они провожали бы ее красоту, стыдились и думали: «Почему мы не замечали ее раньше?» Камера показывает ее такой, какая она есть. Так хочется Андреа. Иногда она плакала бы, но не до истерики и не по пустякам, а сдержанно, в одиночестве. Взгляд чуть заплаканных глаз в объектив.
Она почти садится на шпагат — тренируется каждый день и каждый день пишет в дневнике, сидя на мягком розовом покрывале. «Говорят, что полюбить другого можно, только полюбив себя. Но это неправильно. А если ты не умеешь? Если не УМЕЕШЬ любить себя, то надо, чтобы кто-то другой полюбил тебя первым и научил тебя любить. Разве это невозможно?»
* * *Школьные фотографии. Страшное волнение: а вдруг улыбка не выйдет естественной, а вдруг у меня будет жуткий вид? И чем больше думаешь о том, что надо улыбаться, тем труднее выглядеть естественно. Стоять, ждать, когда тебя вызовут. Голубая драпировка — почему нельзя выбрать свой цвет? Может быть, на любимом фоне легче расслабиться? Фотография в седьмом классе, страх во взгляде, но самое ужасное — она не смогла улыбнуться! Совсем не смогла! Даже натужной улыбочки не вышло. И еще отвратительная прическа. Попытка изобразить крутую девицу: на шее кожаный ремешок, на светло-зеленой футболке ярко-розовый рисунок.
