Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы
— Ради собственной безопасности приходится и носа не высовывать с улицы.
Лахита чувствовал свою вину и, чтобы снять с себя ответственность, решил придать делу несерьезный характер:
— Это всего-навсего драка надсмотрщика с кучкой людей из его квартала.
— Из нашего квартала один убит и трое ранены! — возмутился Гулта.
— У нас один убитый, — сказал Хагаг.
— Надсмотрщик улицы! Твоей репутации дали пощечину! — ехидно заметил Рефаат Лахите.
От злобы Лахита пожелтел.
— Пастух!
— Пастух? Пусть так. Но он опасен. Какое-то время мы пропускали мимо ушей его бредни и закрывали на все глаза из уважения к его жене, и вот каким злом он отплатил. Выжидал удобного случая, чтобы убить своего надсмотрщика и его помощников. Сейчас он скрывается на горе, но на этом он не остановится.
Они обменялись гневными взглядами, и управляющий продолжил:
— Он хитростью склоняет жителей на свою сторону. Вот что страшно. А мы смотрим на это сквозь пальцы. Он соблазняет их имением. Доходов с него и владельцам не хватает, но никто не хочет этого понимать. Бродяги, коих не счесть, в это не верят. Да вся наша улица попрошайки! Он обещает им расправиться с надсмотрщиками, а они и рады это слушать. На нашей улице одни трусы. Они вмиг готовы переметнуться на сторону победителя. Если бездействовать, мы пропали!
— Вокруг него одни мыши. Мы с ними легко разделаемся! — закричал Лахита.
— Но они же укрылись в горах! — возразил Хагаг.
— Будем следить за ними, пока не обнаружим их тропу, — предложил Гулта.
— Действуйте! Говорю же вам, в бездействии наша погибель! — заключил Рефаат.
Рассерженный Лахита многозначительно обратился к управляющему:
— А вы помните, господин, еще когда была жива его жена, я придумал план, как его убить, но ханум воспротивилась?!
Управляющий опустил глаза от уставившихся на него и, как бы извиняясь, произнес:
— Ни к чему вспоминать ошибки, — потом добавил: — Родственные узы в почете на этой улице испокон веков.
Снаружи послышался странный шум, не предвещавший ничего хорошего. Они насторожились, и управляющий кликнул привратника. На его вопрос тот ответил:
— Говорят, пастух примкнул к Касему и увел за собой всех овец.
— Собака! — заорал Лахита, вскочив. — Собачья улица! Я вам покажу!
— Откуда этот овечий пастух? — спросил Рефаат.
— Из квартала бродяг, — ответил привратник. — Его Закля зовут.
88
— Приветствую тебя, Закля! — сказал Касем и обнял пастуха.
Тот не мог успокоиться:
— Я вовсе не был против вас. Сердцем я всегда был с вами. Если бы не мой страх, то я в первых рядах перешел бы на вашу сторону. Как только я услышал о смерти Савариса, попади он в ад, поспешил к вам и привел с собой овец ваших врагов.
Касем взглянул на стадо на площади между хижинами, где, радостно болтая, толпились женщины, и рассмеялся:
— Это будет их плата за все, что они у нас украли.
За день к Касему присоединилось огромное количество народу, что придало братству решимости и укрепило их надежды. Однако на следующий день Касема рано разбудил непривычный шум. Он спешно вышел из хижины и увидел идущих навстречу товарищей. Похоже, они торопились и были взволнованы.
— С улицы пришли, чтобы отомстить. Они стекаются к началу тропы, — сказал Садек.
— Пошел было на работу, — стал рассказывать Хорда, — и у кромки пустыни заметил их. Я тут же повернул назад. Они погнались за мной и бросили камень мне в спину. Я стал звать Садека и Хасана. К тропе подбежали братья, увидели опасность и забросали их камнями. Им пришлось отступить.
Касем посмотрел в сторону тропы: там стоял Хасан с людьми, в руках у них были зажаты камни.
— Десяти человек достаточно, чтобы не дать им пройти! — сказал Касем.
— Нападение на нас равно для них самоубийству. Если хотят, пусть поднимаются, — сказал Хамруш.
Жители вышли из хижин и собрались вокруг Касема. Мужчины вооружились дубинками, а женщины прихватили с собой корзины с камнями, заготовленные для такого случая заранее. Показался первый луч солнца.
— Другая дорога в город есть? — спросил Касем.
— Проход в двух часах отсюда на юге, — доложил Садек.
— Думаю, воды нам хватит дня на два, — обеспокоенно сказал Аграма.
Среди женщин пробежал ропот.
— Они пришли, чтобы отомстить, а не брать нас в осаду. Даже если и так, то мы уйдем по другой дороге, — успокоил их Касем.
Касем, к которому было приковано множество взглядов, продолжал думать, сохраняя на лице спокойствие. Если перекроют тропу, нетрудно будет приносить воду по южной дороге. А если сами нападем на них, то удастся ли одолеть Лахиту, Гулту и Хагага? Какую судьбу уготовил нам исход этого дня? Касем сходил домой за дубинкой и направился к Хасану и его людям, которые сторожили у тропы.
— Никто и приблизиться не посмеет, — сказал Хасан.
Касем подошел к краю и далеко в пустыне увидел своих врагов, выстроившихся полумесяцем. Число их напугало его. Надсмотрщиков среди них было не видно. Он перевел взгляд дальше и остановился на Большом Доме, доме аль-Габаляуи, погруженном в тишину, будто ему и дела не было до войны его потомков, которая разразилась из-за него. Как нужна им была его сокрушительная сила, некогда подчинившая себе все вокруг! Касем испытывал бы меньшую тревогу, если бы не помнил, что Рифаа встретил смерть недалеко от дома деда. Что-то внутри подталкивало его прокричать во весь голос «О, аль-Габаляуи!», как часто делают жители нашей улицы. Но тут его внимание привлекли приближающиеся женские голоса. Он обернулся: мужчины рассредоточились по краю обрыва, наблюдая за врагами, а женщины направлялись к ним. Касем крикнул, чтобы они возвращались, приказал готовить еду и заниматься привычными делами. Женщины подчинились.
— Ты правильно сделал, — подошел к Касему Садек. — Только я больше всего боюсь, что имя Лахиты действует на людей как заклинание.
— Нам остается только драться! — замахал дубинкой Хасан. — После того как им стало известно, где мы расположились, будет трудно выбираться на заработки. Остается только напасть на них.
Касем повернул голову в сторону Большого Дома.
— Верно. А ты что думаешь, Садек?
— Дождемся ночи.
— Промедление не в нашу пользу, — сказал Хасан. — Ночью будет сложнее сражаться.
— Знаешь, какой у них план? — спросил Касем.
— Они вынудят нас спуститься к ним, — ответил Садек.
Поразмыслив, Касем сказал:
— Убьем Лахиту — и победа нам обеспечена. — Он перевел взгляд с одного на другого и добавил: — Если его не станет, Гулта и Хагаг поссорятся за право называться главным надсмотрщиком.
Медленно всходило солнце, обещая жару. В свете его лучей блестели камни.
— Скажите, что мы собираемся делать?! — спросил Хасан.
Надо было быстрее решать, времени для раздумий уже не оставалось: на площади раздался вопль женщины, за ним послышались еще. Можно было различить:
— На нас напали с другой стороны!
Мужчины, отступив от края, бросились в сторону площади и южного склона. Касем попросил защитников тропы быть бдительнее, а Хорде приказал собрать женщин, способных встать на защиту тропы. Сам же он с Садеком и Хасаном побежал к людям на площади. Показался Лахита, ведущий за собой большой отряд по южному склону.
— Пока мы были заняты одними, он с другим отрядом обогнул гору и взобрался по южной тропе, — с досадой произнес Касем.
— Он сам пришел за своей смертью! — храбрость распирала могучее тело Хасана.
— Мы должны победить! И мы победим! — сказал Касем.
Мощными шеренгами мужчины выстроились по обе стороны от Касема. Враги бежали на них с занесенными над головами дубинками. Когда они приблизились к защитникам, Садек заметил:
— Среди них нет ни Гулты, ни Хагага!
Значит, они возглавят осаждающих внизу горы. Следовательно, тропу будут атаковать, чего бы это ни стоило, подумал Касем, но ни с кем не поделился своими соображениями. Размахивая дубинкой, он сделал несколько шагов вперед. Стоявшие за ним крепче сжали оружие.
— Вас даже не похоронят, сукины дети! — прогремел низкий голос Лахиты.
Касем бросился вперед, за ним последовали стоявшие рядом, а следом все остальные двинулись на врагов стеной. Дубинки стучали друг о друга, рев становился все громче.
В это же самое время женщины, защищавшие тропу, обрушили град камней на врагов, пришедших в движение внизу. Ни одному из людей Касема не удалось избежать рукопашной схватки. Сам Касем отчаянно сцепился с Дунгулем. Дубинка Лахиты опустилась на ключицу Хамрушу, сломав ее. Садек и Зейнхум не прекращали попыток побороть друг друга. Хасан молча, ожесточенно размахивал дубинкой. Лахита ударил Заклю в шею, сбив его с ног. Касему удалось ранить Дунгуля в ухо, тот вскрикнул, попятился и упал. Зейнхум, не щадя себя, набрасывался на Садека, пока тот не ткнул дубинкой ему в живот. Руки Зейнхума ослабли. Садек ткнул еще раз, и враг рухнул. Хорда одолел Хифнауи. Но Лахита тут же сломал ему руку, не дав насладиться победой. Хасан направил свой удар на Лахиту, но он увернулся. И если бы Касем не пришел на помощь, Хасан пропал бы. Абу Фисада налетел как ураган, чтобы нанести надсмотрщику третий удар, но Лахита ударил его головой в лицо и сломал тому нос. Лахита, казалось, обладал непобедимой силой. Напряжение нарастало. Дубинки не знали пощады. С обеих сторон лились потоки проклятий и ругани. Кровь запекалась под обжигающими лучами солнца. Люди наносили друг другу увечья, с обеих сторон падали раненые. Лахита был вне себя от злости из-за того неожиданно упорного сопротивления, которое он встретил. Он крушил все вокруг с нечеловеческой жестокостью. Касем приказал Хасану и Аграме держаться друг друга, чтобы они вместе смогли напасть на Лахиту и свалить эту крепость, за которой прятались остальные. Неожиданно одна из защитниц тропы прибежала, чтобы предупредить:
