Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы
— Они поднимаются, прикрываясь досками!
Сердца сражающихся дрогнули, а Лахита прокричал им еще раз:
— Вас даже не похоронят, сукины дети!
— Мы должны одержать победу раньше, чем они успеют взобраться! — обратился Касем к товарищам.
Вместе с Хасаном и Аграмой он кинулся на Лахиту. Надсмотрщик встретил его мощным ударом, который Касем отразил своей дубинкой. Аграма хотел опередить надсмотрщика, но получил от него удар в подбородок, и юноша упал лицом вниз. Перед Лахитой вырос Хасан. Они обменялись ударами. Хасан прыгнул и вцепился в него мертвой хваткой. Женщины у тропы громко завизжали, некоторые из них побежали прочь, оставаться там было невозможно. Касем поспешил послать к ним Садека и еще нескольких человек, а сам хотел расправиться с Лахитой, но на его пути встал Захлифа. Они схватились насмерть. Хасан изо всех сил толкнул Лахиту, тот сделал шаг назад. Хасан с криком плюнул надсмотрщику в лицо, пнул его и повредил колено, потом резко согнулся и боднул Лахиту в живот, как разъяренный бык. Силач потерял равновесие и рухнул на спину. Хасан навалился на него, прижал его шею к земле дубинкой и изо всех сил надавил обеими руками. Пособники бросились на помощь Лахите, но Касем с отрядом не дал им пройти. Ноги Лахиты задергались, глаза вылезли из орбит, лицо налилось кровью. Он начал задыхаться. Внезапно Хасан вскочил, замахнулся дубинкой над обессилевшим врагом и со злостью опустил ее, раскроив тому череп. На этом с Лахитой было покончено. Громовым голосом Хасан прокричал:
— Лахита убит! Ваш надсмотрщик убит! Посмотрите на его мертвое тело!
Внезапная гибель Лахиты вызвала замешательство среди его людей. Кому-то не терпелось отомстить, воля других была сломлена. В них боролись отчаяние с надеждой. Хасан встал рядом с Касемом и ни разу не промахнулся. Противники то наступали, то отступали, сражающиеся то поднимали дубинки, то обрушивали их вниз. Пыль поднималась столбом и оседала на их головах кровавым венцом. Из глоток вырывались хрипы, крики, проклятия, стоны и угрожающий рев. Один за другим они качались и падали, отступали и обращались в бегство. Повсюду на земле лежали тела, кровь поблескивала в лучах солнца. Касем обернулся в сторону тропы, мысль о которой его не покидала, и увидел, как Садек с товарищами отчаянно сбрасывают камни целыми корзинами. Значит, опасность близко! Послышалось, как женщины взывают о помощи. Несколько мужчин взялись за дубинки и застыли, готовясь встретить ими тех, кто с упорством под градом камней продолжал взбираться. Оценив серьезность положения, Касем подошел к телу Лахиты, которое лежало уже в стороне от центра битвы, и потащил его к началу тропы. Он позвал Садека, и тот подоспел, чтобы помочь дотащить тело. Они сбросили труп вниз, и он покатился к ногам тех, кто поднимался, прикрываясь досками. Их ряды пришли в смятение. Раздался яростный голос Хагага:
— Поднимайтесь! Вперед! Смерть этим преступникам!
Овладев собой, Касем пренебрежительно произнес:
— Поднимайтесь, поднимайтесь! Вот вам труп вашего надсмотрщика. И еще тела остальных ваших. Поднимайтесь! Мы вас ждем!
Он подал знак мужчинам и женщинам, и они обрушили на врагов каменный дождь. Первые ряды остановились и начали медленно разворачиваться, несмотря на приказы Хагага и Гулты. Касем расслышал внизу ропот возмущения и слова недовольства.
— Гулта! Хагаг! — закричал он. — Поднимайтесь! Не убегайте!
До него донесся полный ненависти голос Гулты:
— Спускайтесь сами, если вы мужчины! Спускайтесь, бабы! Сукины дети!
Хагаг, стоявший посреди потока бегущих назад людей, прокричал:
— Жизни своей не пожалею, чтобы напиться твоей крови, грязный пастух!
Касем подобрал камень и метнул его изо всех сил. Камни продолжали сыпаться. Враги бежали, сталкиваясь и переступая друг через друга. Подошел Хасан и, вытирая со лба кровь, сказал:
— Все кончилось. Те, кто остался жив, бежали по южному склону.
— Собери людей, будем их преследовать! — приказал Касем.
— У тебя кровь течет изо рта и по подбородку, — обратился к нему Садек.
Он вытер ладонью рот, посмотрел на нее и увидел, что она окрасилась алым.
— Мы потеряли восемь человек. Многие тяжело ранены и неспособны передвигаться, — с сожалением сказал Хасан.
Сквозь каменный град он посмотрел вниз и увидел, как пособники надсмотрщиков убегают в пустыню.
— Если бы они поднялись до конца, то увидели, что здесь некому было им сопротивляться, — произнес Садек. Он вытер кровь с подбородка Касема и добавил: — Твой ум нас спас!
Касем оставил двоих охранять тропу, а других послал в погоню за бежавшими. Обессиленные, все трое — Касем, Садек и Хасан — тяжелой поступью двинулись в сторону площади, с которой уже убирали мертвых. Это была настоящая битва! Из обитателей горы погибли восемь, а их враги потеряли десять, не считая Лахиты. Среди живых не было ни одного, кто не получил бы ранения или увечья. Воины разошлись по хижинам. Женщины перевязывали им раны. В домах убитых раздавались плач и причитания. Прибежала запыхавшаяся Бадрия и проводила их в дом, чтобы промыть раны. Сакина принесла громко плачущую Ихсан. Солнце посылало палящие лучи. Коршуны и вороны кружили над полем битвы, то и дело бросаясь вниз. В воздухе пахло пылью и кровью. Ихсан не переставала плакать, но на нее никто не обращал внимания. Даже могучий Хасан, казалось, не стоял на ногах.
— Да помилует Бог наших павших! — прошептал Садек печально.
— Да пребудет милость Его как на мертвых, так и на живых! — добавил Касем.
— Наша победа уже близко. Подходит к концу век жестокости и страха на нашей улице! — издал радостный крик Хасан.
— Да сгинет он в небытие! — повторил за ним Касем.
89
Квартал еще не знал подобной катастрофы. Мужчины возвращались молча, пряча глаза, растерянные и мрачные. Их взгляды были устремлены только вниз. Новость об их поражении долетела до улицы раньше их. В домах женщины выли и били себя по щекам. Новость распространилась повсюду, и улицу аль-Габаляуи поминали не иначе как со злорадством. Выяснилось, что весь квартал бродяг покинул улицу, боясь мести. Их дома и лавки опустели. Никто не сомневался в том, что они примкнут к победителям, а значит, число их возрастет. Скорбь и печаль царили на улице, она дышала ненавистью и желанием отомстить. Люди из квартала Габаль задавались вопросом: кто же теперь будет главным надсмотрщиком? Этот же вопрос вертелся на языках и у жителей квартала Рифаа. Взаимная неприязнь проникала во все углы, как песок во время бури. Управляющий Рефаат, которого раздирали страхи, пригласил Хагага и Гулту к себе. Они явились в сопровождении самых крепких своих людей, заполнивших зал дома управляющего. Пришедшие выстроились друг напротив друга, не желая смешиваться. Поняв, в чем дело, управляющий испугался еще больше:
— Вы знаете, что нас постигло ужасное несчастье. Но мы живы, нас нельзя уничтожить. Мы все еще в силах взять реванш, но только если будем едины. Иначе погибнем.
— Мы нанесем решающий удар. Как бы трудно ни было, нам это по плечу, — заявил мужчина из рода Габаль.
— Если бы они не скрывались на горе, мы бы уничтожили их всех до последнего, — сказал Хагаг.
— Лахита добрался до них, преодолев тяжелейший подъем, который под силу только верблюду, — сказал третий.
— Отвечайте, едины ли вы?! — терял терпение управляющий.
— По Божьей воле мы братья, и такими останемся, — отозвался Гулта.
— Это все пустые слова. То, что вы пришли в таком сопровождении, встав по разные стороны, говорит, что среди вас нет единства.
— Нас объединит жажда мщения! — воскликнул Хагаг.
Управляющий был вне себя. Он обводил глазами их мрачные лица.
— Будьте же честны! Вы говорите одно, но вас не оставляет мысль о том, кто станет главным надсмотрщиком. Так на улице никогда не будет мира. Я боюсь, вы скрестите дубинки и перебьете друг друга. Тогда Касему ничего не будет стоить расправиться с оставшимися.
— Боже упаси! — воскликнули многие.
Четко и громко управляющий произнес:
— На улице остались только кварталы Габаль и Рифаа. Пусть в каждом будет по надсмотрщику. Главный надсмотрщик нам не нужен. Давайте договоримся так. Будем вместе противостоять внешнему врагу.
Зависла страшная тишина. Через несколько секунд кто-то безразлично произнес:
— Да… Да…
— Пусть будет так, хотя мы испокон веков были господами на нашей улице.
Хагаг возразил:
— Пусть будет так, но без всяких «хотя». Здесь нет ни господ, ни слуг, особенно после того как ушли бродяги. Кто станет отрицать, что Рифаа был самым благородным из сыновей улицы?
Сгорая от злости, Гулта вспылил:
— Хагаг! Я знаю, что у тебя на уме!
Хагаг собрался ответить, но управляющий злобно прикрикнул на них:
