Олег Рой - Вдали от рая
– Развеяться? – не поверила Аллочка. – Это в таком полумертвом состоянии?
Варфоломеев, очевидно, тоже чувствовал вину, потому что мгновенно взбеленился:
– Это он-то полумертвый? Это он-то умирающий? Да ты ж сама помнишь, он тут такое творил, что десять здоровых не справятся! От него разбегались, как от Кинг-Конга…
– Здравствуйте!
Варфоломеев обернулся к двери с обалделым лицом, и Аллочка подумала, что на ее безупречном личике, должно быть, отражается то же самое выражение. На пороге кабинета стоял Виктор Волошин. Бледный и похудевший, но одетый чисто и аккуратно, как в былые времена. И еще… что-то неуловимое из него ушло. Исчезло то, что уродовало его еще совсем недавно, делало пугающим, отталкивающим. Это был прежний Волошин… Или нет? Или в чем-то не прежний? Как будто вместе с вирусом недавнего буйства из него изъяли надменность, холодную отстраненность, которая казалась его неотъемлемым качеством.
– Здравствуйте, коллеги! – повторил Волошин вежливо и даже с оттенком шутливости. – Что, меня тут больше не узнают? А я по работе соскучился, аж руки зачесались. Может, позволите мне делать что-нибудь простое? Скрепки складывать, документы сортировать…
– Витя! Витька! Вернулся, собака! Какой же ты молодец!
Аллочка отлично поняла, что радость, с которой Варфоломеев бросился и облапил Волошина, была неискренней. Не иначе как Александр боялся, что Виктор услышал, как его тут Кинг-Конгом обзывали… А может, втайне надеялся, что Волошин не вернется?
Как бы то ни было, Аллочке стало легче. По крайней мере, ее хищение денег не привело к фатальным последствиям. Виктор не погиб, не покончил с собой. Он жив! И даже работоспособен.
– Как у нас дела? – спросил он в прежнем уверенном тоне.
– Вообще-то, Витя, ни шатко ни валко, – поправил очки Валера, который вошел следом за Волошиным и тоже, как Варфоломеев, отдал дань объятиям и приветствиям. – Не сказать чтоб все плохо, но… Не хватает твоего делового напора. Твоей, как бы это сказать, амбициозности… Однако дела идут помаленьку. Вот на днях…
Он покосился на стоящую в стороне Аллу, и та поспешила удалиться к себе в кабинет. Она чувствовала себя разозленной и раздосадованной – но не тем, что начальство не захотело обсуждать при ней свои дела (это было в порядке вещей, главбух Комарова к этому привыкла), а тем, что, здороваясь и обнимаясь с друзьями, он вообще не обратил на нее внимания, проигнорировал, точно Аллочка была стеной или мебелью.
Она включила компьютер и заставила себя погрузиться в работу. Глаза скользили по цифрам, а в голове стучало одно: «Он вернулся… Он вернулся… Он вернулся…»
Это было совсем не так, как если бы вернулся родной, любимый, близкий человек, которого считали мертвым: Аллочка отлично отдавала себе отчет, что хотя и хотела женить на себе Виктора, но никогда не питала к нему особых, выдающихся чувств. Вот чувство, владеющее ею сейчас, было, пожалуй, выдающимся, хотя совершенно непохожим на любовь. Страх – вот что испытывала главный бухгалтер Комарова.
Страх, что все раскроется…
И что сделает с ней Виктор потом?
– Алла!
Она вздрогнула и подскочила, едва не опрокинув стул. Виктор стоял позади – похудевший, до жути новый и в то же время нестерпимо прежний.
– Алла! Я хотел тебе сказать… В общем, я виноват перед тобой.
Что это? Прежний Виктор не сказал бы таких слов – он их просто не знал! Но в то же время, если Виктор не был прежним, откуда он вообще догадался, что в чем-то виноват перед главбухом Комаровой… Желание признаться в том, что она виновата, еще больше виновата перед ним, пронзило ее до мозга костей. Аллочка чувствовала себя героиней «Психо», у которой есть всего лишь несколько минут, а потом – придет маньяк…
– Витя… Виктор Петрович, я…
Виктор смотрел на нее так, что Аллочка догадалась: он все понимает.
– Алла, прости меня, – сказал он еще раз и вышел.
В первый момент она хотела броситься за ним, даже подбежала к двери. Но потом заставила себя вернуться, села и задумалась…
Из оцепенения ее вывел стук в дверь.
– Можно?
На пороге стояли двое незнакомых ей мужчин. Один постарше, другой помоложе. И хотя они были в штатском, Вера сразу догадалась, кто они такие и зачем пришли.
Сердце ухнуло, больно ударило в ребра и провалилось куда-то вниз. Ладони вспотели, колени ослабели и задрожали, голова закружилась. Но живший внутри Аллочки самурай приказал: «Спокойно! Возьми себя в руки. У них нет и не может быть никаких оснований подозревать тебя. Ты просто свидетель – и не более».
– Комарова Алла Юрьевна? – проговорил тот, что постарше.
– Да, это я, – самурай придал ей сил, и она даже сумела улыбнуться. – А вы, простите?..
– Капитан Барышев, оперуполномоченный Отдела по борьбе с экономическими преступлениями. – Перед ее лицом мелькнула раскрытая красная книжица. – Надо задать вам несколько вопросов. Пройдемте с нами.
– Мы можем поговорить и здесь, – начала было Аллочка, но милиционер настойчиво повторил:
– Пройдемте с нами.
Ей ничего не оставалось, как накинуть пальто и последовать за ними. Естественно, по закону подлости в коридоре им попались навстречу чуть не все сотрудники фирмы. И все как один пялились на них и провожали вслед удивленными взглядами.
«Все обойдется, – думала Алла, пока неприметный автомобиль мчал ее куда-то по Москве. – У них ничего нет против меня. Мне просто зададут несколько вопросов, дадут подписать протокол и отпустят. Надо только будет сказать все, как надо, ничего не перепутав. Что Волошин сам приказал мне перевести деньги, что при мне подписал документы… Я ведь ожидала этого, догадывалась, что меня могут вызвать в милицию как свидетеля, и тщательно продумала каждое слово. Еще немного – и это закончится. Максимум каких-то пара часов – и все будет позади…»
Когда они прибыли в здание милиции, она уже почти совсем успокоилась и отлично владела собой.
– Проходите. – Дверь кабинета распахнулась перед ней.
Внутри, на стуле у окна, сидел тот, кого ей не очень-то хотелось сейчас видеть, – любовник и сообщник. И вид у него был совершенно потерянный. Нет, на его лице не было видно синяков и кровоподтеков, модный костюм не потерял своего презентабельного вида – но обладатель его выглядел жалким и сломленным.
– Алла, – тихо сказал он, едва она появилась в дверях. – Аллочка… Я все им рассказал. Во всем признался…
Она без приглашения опустилась на стул.
– Дурак ты, Грушинский. Тряпка и трус. Такое дело испортил…
Миша ничего не ответил, только отвернулся.
Со стороны могло бы показаться, что она просто глубоко вздохнула. Но это был не вздох. Это был прощальный хрип самурая, вонзившего себе в живот кусунгобу – нож для харакири.
Глава одиннадцатая, в которой Волковской возвращает Веру
Когда после трудного разговора о смерти Лиды Вера не приехала ночевать, Волковской принял это с пониманием. Да, конечно, сейчас она не хочет видеться с отцом и, возможно, не захочет этого еще некоторое время. Пару-тройку дней ей надо побыть одной (вероятнее всего, в ее квартире на Сиреневом бульваре), осмыслить свои отношения с родителями, покопаться в детских воспоминаниях, подумать, как ей жить дальше. Но так как Вера разумная молодая женщина – а в разумности дочери Волковской никогда не сомневался, – то через некоторое время она поймет, что было бы безумием разрушать их счастливую жизнь, их такой плодотворный союз из-за той, которой давно уже нет. Мертвая мать не может дать Вере больше ничего, кроме случайно попавшего в его коллекцию кольца. Живой отец способен дать все. Значит, с отцом следует помириться и поддерживать его в дальнейшем. В том, что Вера придет именно к такому выводу, Волковской был уверен. И тогда… тогда все вернется на круги своя. Она снова станет работать на него, как послушная дочь, и это будет совсем нелишним. Когда лишаешься одного источника энергии, неплохо бы для поддержания обычного уровня побыстрее восполнить его другим.
Неудачи в его практике случались редко, но с Виктором Волошиным – как ни прискорбно, но он вынужден это признать, – Волковской потерпел полное фиаско. И это было очень странно… Волошин подвергся сильнейшему энергетическому воздействию, даже двойному воздействию, потому что первый раз Вера напортачила, и ей пришлось повторить обряд. Прошло немало времени, больше двух месяцев, за это время объект должен был уже ослабеть душой и телом, впасть в депрессию, захлебнуться в потоке обрушившихся на него неприятностей. Во время своего визита в интернат он именно так и выглядел – грязный, оборванный, жалкий… И вдруг – такая перемена. Он, Волковской, на расстоянии чувствовал, как затягивается брешь в ауре подопытного, как слабеет с каждым днем, с каждой минутой поток поступающей оттуда энергии. Неужели Вера права, и донор действительно находится под защитой более сильного, чем он, Волковской, колдуна? Подобная мысль отчаянно пугала и заставляла искать другие версии объяснения. Быть может, Волошин защитил себя тем, что не вернул в интернат своего убогого братца? Подтвердить это, как и опровергнуть, трудно – Дмитрий не знал, как и почему закрываются отверстия в ауре, его интересовало лишь то, как они появляются. Теперь он понял необходимость изучения и этой стороны процесса – хотя бы с целью оградить себя в дальнейшем от подобных неудач. Как только вернется дочь, они сразу же приступят к новому исследованию.
