Ван Мэн - Избранное
Вполне возможно, что тогда в детстве мысли Ни Цзао не имели такой определенности и ясности, как потом, и он еще не мог в то время определить своего отношения к подобному проявлению родительских чувств. Вероятно, ему еще трудно было произнести нужные слова или выразить какие-то сложные понятия. Он их просто не знал. Но растерянность и смущение, которые он тогда испытал, были столь глубокими и впечатляющими, что впоследствии он хорошо помнил это свое состояние — даже спустя несколько десятилетий и даже после смерти отца. Возвращаясь в своей памяти к этой сцене, Ни Цзао вспоминал и отчетливо представлял, что в тот день он действительно сильно переживал, видя страдания отца по поводу несчастливого «детства». Сердце мальчика саднило, будто в груди у него была незаживающая рана.
— Не плачь, не плачь! — стал успокаивать его отец. — Давай лучше вместе поиграем. Я сейчас свободен от дел, и мне хочется с тобой поиграть. Залезай на меня, как на лошадь, можешь даже хлестать плеткой и понукать. Или давай устроим соревнование по боксу. Я буду только защищаться, атаковать не стану. При каждом удачном ударе я буду выставлять мизинец, это значит — я проиграл. Или делай на коне кувырки, а я буду тебя страховать. А может быть, нам сыграть в мяч? Правда, я не умею, но ты меня научишь. Да? Будешь моим учителем…
Ни Цзао выбрал бокс. Удар следовал за ударом, отцу пришлось несколько раз поднимать мизинец. Ни Цзао бесновался, визжал, хохотал. Он был счастлив, что в боксерском поединке ему удалось одержать несколько побед подряд.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
После Нового года из деревни приехали главные арендаторы Чжан Чжиэнь и Ли Ляньцзя. Остановившись в маленькой гостинице за Передними воротами, они тут же навестили «почтенную» бабушку, как они уважительно называли госпожу Чжао, поднеся ей в подарок полмешка крупных фиников, полмешка зеленых бобов и немного бобов других сортов, четыре небольшие корзины с сушеными овощами, два блюда ярко-красной колбасы и небольшую сумму денег — арендная плата, которую им удалось собрать, а также деньги за перепродажу. От себя Чжан и Ли поднесли хозяйке местный гостинец: «постный окорок», приготовленный в основном из корок бобового сыра и нашпигованный специями, по виду и впрямь очень напоминающий настоящий окорок, но на самом деле сделанный вовсе не из мяса. Изготовлением этого блюда семья Ли славилась на протяжении более двухсот лет. Особенно любила его Цзинчжэнь, поэтому этот подарок в основном и предназначался для «старшей тетушки», как ее почтительно величали деревенские гости. А еще они принесли с собой горшочек грушевого повидла, сваренного из особого сорта местных груш — «рассыпчатых», которые, едва упав на землю, тут же раскалывались на кусочки. В конце осени из «рассыпчатых» груш с добавлением кускового сахара местные жители варили фруктовую патоку, густую, как мед. Деревенские верили, что «грушевое повидло» обладает целебными свойствами и, как средство от кашля, помогает удалению мокроты, словом, способствует смягчению в легких. Госпожа Чжао зимой нередко страдала от болей в сердце, ее душил частый кашель, мокрота. Зная про ее недуг, деревенские привезли целебное зелье, чтобы тем самым выразить свое особое расположение. Встреча «хозяев» и «слуг» вылилась в долгие взаимные сетования, причем обе женщины тотчас сообщили гостям, что жить в Пекине стало невмоготу, что им срочно требуются деньги на расходы, что смотреть вполглаза на свое деревенское хозяйство они больше не могут, а относиться к своим делам спустя рукава они не станут. Чжан и Ли начали оправдываться: последний год, мол, был недобрый: война да лихолетье, то японцы со своим налогом на зерно, то Восьмая армия хозяйничает. Мысли у нас, деревенских, вконец перепутались, на душе стало неспокойно. А однажды туфэи увели заложником деревенского богача господина Ся — теперь требуют за него выкуп. Сын отправил им три тысячи даянов наличными, но разбойники не сдержали слова и удавили несчастного веревкой. А недавно по весне грянула засуха, а потом вдруг разразилось наводнение. В праздник Начала лета невесть откуда прилетела саранча, а после летнего солнцестояния несколько раз обрушивался град. В общем, у всех деревенских сейчас пустые котлы, и бедствуют они люто. Как говорится: «На троих одни штаны, на пятерых — одно одеяло». Горе, беда — трудно выразить словами. Уж мы и в храм Большого Будды ходили на моленье, и богиню Гуаньинь из обители «Луна в воде» просили о заступничестве — ничего не помогает. А деньги да гостинцы мы, само собой, принесли, потому что очень почитаем госпожу за ее доброту и справедливость и помним добродетели покойного господина. Только, чтобы добыть эти деньги, им пришлось, как говорится, ноги истоптать, язык в уговорах сломать. Действовали всеми правдами и неправдами, даже кое-кого пришлось припугнуть, словом, добыли они эти деньги с большим трудом — можно сказать, выдрали из зубов. Потом хозяева и гости повторили то, о чем они уже толковали несколько раз, а затем «старшая тетушка», Цзинчжэнь, напекла гостям лепешек и угостила вином, под которое пришлось нарезать немного «постного окорока» и красной колбасы. На столе появилось особое блюдо, приготовленное Цзинчжэнь на скорую руку, — креветочные лепешки с соей, сделанные из мелких панцирных животных вроде креветок и крабов, а также мелкой рыбы. Все это размельчалось в порошок и затем заливалось соевым соусом, превращаясь в массу синеватого цвета, издающую острый запах гнили. Дабы предохранить блюдо от дальнейшего гниения, в него клалось большое количество сои, отчего креветочная масса становилась невероятно соленой. Это блюдо, отличавшееся крайней дешевизной, пользовалось в сороковые годы широким спросом среди пекинского населения, поскольку вполне соответствовало вкусу тех, кто любил рыбу, но кому она не доставалась. Однако не так-то приятно есть эту соленую, дурно пахнущую массу, поэтому Цзинчжэнь прибегла к ее переработке. Она добавила в креветочную массу немного муки и сделала лепешки, которые отправила на горячую сковороду, залитую маслом. Через некоторое время после обжаривания получились лепешки коричневато-желтого цвета с лиловым оттенком. Нельзя сказать, что это блюдо отличалось особо тонкими вкусовыми качествами, но оно обладало каким-то особым запахом, в котором аромат жареных лепешек сочетался с гнилостной вонью. Но сердце Цзинчжэнь наполнялось радостью, когда она ощущала запах креветочных лепешек, не говоря уж о том истинном блаженстве, которое она испытывала, готовя свое блюдо.
На трапезу пригласили Цзинъи с детьми, что до Ни Учэна, то запах креветочных лепешек, а особенно то возбуждение, которое царило в связи с ними, вызывали у него отвращение, поэтому встречаться с гостями он не захотел. Кроме того, он испытывал перед ними некоторое смущение, так как чуть ли не с детства возмущался арендной платой, которую помещики взимают с крестьян, и поносил вслух эту форму эксплуатации. Одним словом, к трапезе он присоединиться отказался, а потому хозяева и гости ели без него. Каждый что-то рассказывал, сопровождая рассказ вздохами, и тяжело вздыхал, когда слушал историю своего собеседника. Гости не могли себе представить, что госпоже Чжао и ее дочерям так тяжело живется в городе. Надо же! Даже за воду и то приходится платить! Словно специально в подтверждение слов Цзинчжэнь раздался на дворе скрип тележки, на которой водовоз-шаньдунец развозил воду в бочке. Вода лилась из отверстия в нижней части бочки, затыкавшегося деревянной затычкой. Наполнив бадью, шаньдунец нес ее в дом. Ни Пин побежала снять крышку с ведра, в которое водонос переливал воду из бадьи, а Цзинчжэнь отдала ему «водяную бирку», специально купленную, чтобы расплачиваться за воду.
Вся кутерьма идет от этих япошек, пришли к заключению присутствующие, тяжело вздыхая. Затем гости заговорили о детях, но особенно долго говорили они о Ни Цзао, который скоро станет совсем взрослым. Будущее у почтенной госпожи Чжао и обеих ее дочерей, можно сказать, блистательное. Чжан и Ли, вероятно, были наслышаны о том, что жизнь у Цзинъи с Ни Учэном не клеилась, а потому о супруге «второй тетушки» даже не обмолвились.
Госпожа Чжао и Цзинчжэнь насчет детей не были так оптимистично настроены. Вот вырастут дети, а как они будут относиться к старшим — еще неизвестно! Оба крестьянина, серьезно обо всем рассудив, заметили женщинам, что волноваться им нечего, так как дети с ранних лет жили с бабушкой, а в доме у бабушки никого больше нет, значит, они для нее самые близкие внуки, а для старшей тетушки они все равно что родные дети.
Последние слова Цзинъи встретила без особого восторга, ее выдали полуопущенные веки.
Ни Цзао смотрел на двух деревенских с большим любопытством и с некоторой завистью. Его сердце беспокойно билось. Какие они загорелые, почти черные, не то что мы, горожане. А какие у них морщинистые лица, большие ноги, сильные руки, изрезанные глубокими морщинами. А пальцы на руках такие толстые, наверное, очень цепкие. Говорят гости по очереди, будто меж ними существует негласный договор, речь плавная, степенная. В разговоре они проявляют большую вежливость и услужливость, умеют успокоить человека, выразить вовремя свое сочувствие. Видна в них этакая солидность, но без подобострастия и суетливой угодливости. Словом, люди очень толковые и степенные. Но самое важное — это, конечно, то, что они принесли гостинцы, не важно, что гостинцев мало, зато все самое любимое. Зря, правда, они заговорили о Ни Цзао, только его смутили, сами же подпортили о себе мнение.
