Анхела Бесерра - Музыка любви
Она приехала слишком поздно.
Нет. Ей вообще не следовало приезжать. Никогда.
Как унизительно! Она чувствовала себя раздетой, обесчещенной, ее душа, ее мечты безжалостно растоптаны... Слезы, сдерживаемые столько лет, текли по ее лицу ручьями, пока она бежала, сама не зная куда. Когда она пересекала улицу, ее чуть не задавил трамвай. Какая разница! Уж лучше бы задавил!
В отель она явилась с разбитыми при падении коленками, в разорванном платье. Ей тут же предложили медицинскую помощь, но она категорически отказалась. Побросала вещи в чемодан как попало, сама не своя от боли, села в такси и помчалась на вокзал.
Ноги ее больше не будет в этом городе.
Она вообще забудет о том, что ездила сюда. Освободится наконец от черной тени, не дававшей ей жить. Разве стоило это стольких страданий? Столько лет потрачено впустую...
Несколько дней спустя сосед зачитал Жоану объявление в газете.
— Срочно! Сеньорита Соледад Урданета разыскивает сеньора Жоана Дольгута...» Это случайно не ты? — И он продолжил: — «Пожалуйста, позвоните по номеру 23894...»
Жоан выхватил газету у него из рук. Сосед не отставал:
— Что это за женщина, которой ты так срочно понадобился?
Номер «Ла Вангардии» выпал из рук Жоана. Он побледнел, к горлу подступила тошнота, точно как тогда, в Жуан-ле-Пене, когда первая любовь довела его до желудочной болезни.
Она была в Барселоне и искала его. Почему он не видел объявления? Почему он никогда не читает газет?!
Он позвонил по указанному номеру. Ответил портье из «Рица». Она уже уехала. Не может быть, что она находилась так близко!
Жоан побежал в отель, чтобы поговорить с портье лично, и тот описал ему Соледад, вздыхая и рассыпаясь в похвалах. Барышня отбыла пять дней назад и, нет, где ее можно найти, не сообщила. За все время здесь попросила только телефон редакции газеты и карту города, где он, по ее настоянию, отметил Барселонету и волнорез. Красивая женщина, но очень замкнутая — видно, что-то ее мучило не на шутку. Рассказ завершился словами: «Бедняги! Такие богатые и такие несчастные. В мире полно их... Не в деньгах счастье, Дольгут».
Но Жоан уже не слушал. Он побежал в уборную извергать из себя горе вместе с содержимым желудка. Ему хотелось одного — умереть.
В аэропорту Боготы родители встречали Соледад с распростертыми объятиями и букетом ее любимых роз, выращенных в саду «Мельницы грез», усадьбы в Чапинеро. Они отметили ее бледность и круги под глазами. Немногословная и в лучшие дни, сегодня она едва отвечала на вопросы. Зато не переставала кашлять. Мать заподозрила серьезный недуг: очень ей не понравился этот кашель, похоже на пневмонию. Соледад потребовала оставить ее в покое, заверяя, что это всего лишь простуда, подхваченная на парижском сквозняке, да еще перенапряжение голосовых связок.
Однако дома она надолго слегла с высокой температурой, одышкой и тахикардией, по истечении месяца от нее остались кожа да кости. Медики не смогли установить причину болезни и приписали осложнения высоте над уровнем моря, от которой сердце девушки успело за год отвыкнуть.
Неустанная забота Висенты и Пубенсы — кузина регулярно приходила читать ей вслух — постепенно поставила ее на ноги. Преданные женщины не упоминали о том, что в горячечном бреду с ее губ срывалось одно лишь имя — Жоан.
Оправившись от загадочной болезни, тайну которой она не откроет до конца жизни, Соледад вновь похорошела. Вскоре родные начали узнавать в ней все ту же прекрасную и недоступную молодую женщину, разбившую столько сердец.
Отец, как только заметил, что дочь поправилась, устроил праздничный вечер в честь ее возвращения. В воскресенье ей будет сюрприз. Придут самые близкие друзья и, разумеется, Жауме Вильямари.
На террасе клуба играла музыка. Женщины вырядились еще пышнее обычного в надежде, что красота новоприбывшей не затмит их чар: в глубине их душ жили зависть и ревность. Не случалось праздника, на котором мужчины не заводили бы разговора о прелести Соледад, а их жены и невесты не отпускали бы язвительных замечаний в ее адрес, пряча за любезными улыбками страстное желание выдрать ей волосы.
Мать уговаривала Соледад надеть бледно-сиреневое платье с широкой юбкой и затейливую шляпку к нему в тон, и та не стала возражать. В первую очередь ей предстояло наладить отношения с родителями, чтобы как-то наверстать годы, упущенные по вине Жоана. Возродить дружбу с Пубенсой будет куда труднее, ведь она так долго унижала кузину холодным обращением.
Пубенса, кстати, отказалась принять участие в чествовании младшей кузины, хотя душу бы продала, чтобы вернуть ее привязанность. Ей порядком надоело служить предметом тайных насмешек. Она раз и навсегда прослыла старой девой и не выносила откровенного сострадания, написанного на лицах окружающих.
Праздник начался с прибытием Соледад в «Кантри». Ее приветствовали восторженными криками и рукоплесканиями. Буйная зелень казалась сегодня изумрудной, облака расступились, пропуская ослепительные лучи солнца. Потанцевав по очереди со всеми друзьями отца, которые жаждали хоть несколько минут, пока длится мелодия, подержать ее в объятиях, виновница торжества решила отдохнуть. Тем самым она дала роздых всем присутствующим женщинам, заполучившим своих мужей обратно под крылышко.
Жауме Вильямари явился намного позже, на закате, и подошел к столику, за которым сидела дочь Урданеты. С галантностью, свойственной лишь зрелым мужчинам, ничем не выдавая своих истинных намерений, он завел беседу о любимой ею опере. Он не делал ей комплиментов, не приглашал танцевать.
Это был первый мужчина, который не восхвалял ее красоту, не спрашивал, что она думает о любви, не интересовался наличием жениха... вообще как будто не видел в ней женщину. С ним Соледад чувствовала себя нормальным человеком, что оказалось весьма приятно.
Никаких причин для тревоги. Жауме был намного старше, годился ей в отцы; разница в возрасте создавала иллюзию безопасности. Он был блестяще образован, рассказывал много интересного, прекрасно знал Париж и владел французским языком. Вскоре они уже непринужденно болтали по-французски, вместе совершая воображаемые прогулки по кварталу Сен-Жермен, садам Тюильри, Елисейским Полям, набережным Сены, Монмартру, холму Сакре-Кер, Монпарнасу... Жауме не скупился на забавные анекдоты. Бенхамин с супругой, чрезвычайно довольные, смотрели, как Соледад улыбается своему будущему мужу.
Еще до конца праздника Жауме откланялся и поцеловал руку Соледад, не коснувшись кожи губами. Она жалела, что он так быстро ушел. Славный получился вечер — в кои-то веки.
Какой мужчина! Идеальная пара для ее кузины Пубенсы.
Тайные встречи в Борне превратились в священный ритуал любви и музыки. Волшебная атмосфера квартиры дарила Авроре и Андреу такую полноту чувств, что отказаться от нее не представлялось возможным. Здесь все как будто поощряло их никогда не расставаться. Они занимались любовью, отдыхали и снова бросались друг другу в объятия, теряя всякое представление о времени, забывая даже собственные имена. Вместе их тела составляли единое целое. Эти свидания обоих наполняли ликованием, будили жажду жизни. Аврору еще преследовало страшное подозрение, но любовь всякий раз заглушала голос рассудка.
Тайком от Андреу она продолжала навещать Клеменсию Риваденейру, будучи уверена, что старушка, несмотря на склероз, единственный человек, способный ответить на ее вопрос.
В этот понедельник обитатели дома престарелых вдыхали аромат кориандра, сладкого картофеля и бананов, исходящий от кипящего куриного санкочо, который готовила Аврора. Всем хотелось попробовать хоть ложечку этого своеобразного колумбийского супа.
Клеменсию несказанно радовали визиты Авроры, вырывающие ее из беспросветной рутины и возвращающие обрывки воспоминаний. Жизнь, пусть и не надолго, снова обретала цвет и вкус. Санкочо, кстати, получился точь-в-точь как у ее бабушки.
— Ммм... этот санкочо напоминает мне бабушкину гасиенду в Буге. Знаешь, зачем каждый тамошний житель сажает у себя во дворике папайю? — Аврора уже привыкла к ее специфическому юмору, вспышка коего означала, что санкочо возымел действие. — Чтобы дурачка привязывать, ха-ха-ха! У них в каждой семье дурачок имеется.
Аврора посмеялась за компанию.
— А здесь вот никто не смеется, все мрачные, как покойники. Поэтому я так люблю, когда ты приходишь. Тепло мне с тобой, Аврорита. Ты сама-то как поживаешь?
Аврора опустила глаза.
— Ай-яй-яй! Нехороший знак. Глазки прямо не глядят, значит, что-то прячут.
— Я не хотела тебе навязываться с расспросами, Клеменсия, но никто, кроме тебя, не может развеять мои сомнения.
— Голубушка моя, да я и про себя-то толком не знаю, жива я или нет. Только благодаря тебе и держусь. Что с меня взять?
