Дуровъ - Все схвачено
– Повод прост, как валенок. Насколько я знаю, сегодня или завтра этот спектакль будет запрещен. Безобидный мальчишеский – по накалу, по энергетике! – спектакль. Никакой крамолы я не увидел и не услышал. Ну, закроют его. Рядовой случай. Но Там, за бугром, начнется привычный вой. Кто виноват? Система. И Очкарик, как ее воплощение в жизнь. Из говна слепят сенсацию. Вам это надо?.. А спектакль сам умрет потихоньку – он не на века, он на момент…
Очкарик слушал внимательно, автоматически кивал, а глядел не на Легата, а куда-то в окно. Легат знал этот прием, сам им пользовался, но нечасто, потому что считал его очень явным.
– Чай будете? – вдруг спросил Очкарик, отрываясь от окна.
– Не откажусь.
Очкарик наполнил чашки из чайника, обвел рукой стол, где на льняной скатерке имели место мед, варенье, сушки, сахар в сахарнице.
Легат взял сушку и неинтеллигентно ею захрустел.
– Я вас услышал, – вдруг жестко сказал Очкарик. – Я вас о-очень хорошо услышал… Вам жалко спектакль, его авторов, или вы хотите… – помолчал, подбирая слово, – помогать мне по мелочам? Если последнее, то я этого не просил.
Произнес все это он вполне вежливо, но что-то холодное, отчужденное в его голосе помстилось Легату. Звоночек. Совсем уж на чужую территорию забрался?.. Но давать задний ход Легат не хотел. Так, если поманеврировать легонько…
– Вы не просили, знаю, но и я не собираюсь вам именно помогать. Вообще! По мелочам ли, по-крупному… Вы – глава могущественной Конторы, мне ли давать вам советы, как поступить! Но я и не состою на службе в Конторе, ни в вашей, ни в своей. Я всего лишь курьер, высказывающий свое мнение по поводу той информации, которую от него не скрывают. Если это мнение вам не нужно или вообще неприятно, я – пас… Но честное слово, почту вам может приносить любой офицер Конторы, умеющий ползать под землей на четвереньках. Впрочем, к этому мы уже и пришли…
Высказался. Умолк.
И Очкарик молчал. Смотрел мимо Легата в окно. Что, интересно, он там видел, кроме неба и крыш? Молчание повисло, как занавес – плотно и тяжело. И душновато, если учесть, что театральные занавесы пылесосят и чистят далеко не каждый день.
– Поймите меня правильно, Легат, – поднял (или раздвинул?) занавес Очкарик, – я уже не первый год на этом своем посту чувствую себя… как бы все-таки помягче… а, ладно, чувствую себя учеником, которого учат все. Причем делают это с какой-то патологической настойчивостью. Как в школе!.. Иди на физкультуру. Не хочу! Нет, ты должен уметь прыгать, бегать, лазать по канату, потому что это нужно Родине. И я покорно иду лазать по канату, хотя знаю, что это умение мне в жизни будет лишним, а нелишним будет глубокое знание литературы, географии, истории, точных наук… И все перечисленное дается мне легче, чем лазанье по канату. Там – через силу, а здесь – в радость. Как быть?
Легат знал – как.
– К сожалению, придется пойти на обман и где-нибудь выцыганить справку о том, что физкультура вам противопоказана. Без справки вы – никто. И вчера, и сегодня, и завтра. Увы, но – это Система. Действующая. Работающая. А вы, мечтая о своих точных науках, идете вопреки… а может, и против Системы. Не кажется ли вам…
– Не кажется, – перебил Очкарик. – Мне давно ничего не кажется. Я – это я. Какой есть. Именно такого партия назначила на пост Председателя Конторы. Для меня это новое дело. Но это – мое дело. И я вовсе не против советов, пожеланий, просьб, уговоров… что еще? Я их слушаю. Я их анализирую. Но я и выбираю: какие полезны нашему общему делу, а какие – нет. Или даже вредны… Ваши соображения о замене смертной казни угонщикам самолета на длительный тюремный срок я услыхал. И думаю об этом, потому что здравая составляющая в вашем совете имеет место быть. Тем более что здесь замешана репутация моей страны, а она, знаете ли, мне дорога. И приму решение. Но оно будет моим, понимаете?
Все это говорилось тихо и достаточно ровно, спокойно, хотя – по умело скрытому накалу – походило на срыв. Если не на истерику. Похоже, Очкарика и вправду достали.
Такое странное ощущение, что вчера на даче что-то произошло. Типа – сломалось. Не так с Премьером поговорили? Да нет, Очкарик вроде доволен был.
Загадка…
– Ваше право, – только и ответил Легат.
А что еще говорить?
Очкарик знал – что.
– Ваш куратор в воскресенье сделал мне забавный комплимент. Он сказал так: я уважал и уважаю вас за то, что вы всегда были последовательны и объяснимы в своих решениях на посту Председателя. Я полюбопытствовал: что, по его мнению, означают слова «последовательность» и «объяснимость». А он ответил: у Конторы при вас всегда была внятная и методичная политика. Основа ее – логика момента. Но момент, по его мнению, затянется на долгие годы. Он не сказал, на какие годы…
Показалось Легату: сожаление проклюнулось в последней фразе. Он, что, хотел услышать свой срок?..
А Очкарик, подержав паузу, спросил сухо:
– Что там за тема у нас осталась?
Вспомнил все-таки.
Легат не раз читал, что Очкарик отличался завидной памятью. Придется поведать. А ведь вроде бы отложили на потом…
Но, как говорится, человек предполагает…
– Простенькая. Восьмого октября сего года Писатель-Лагерник получит премию имени Изобретателя Динамита с формулировкой «За нравственную силу, с которой он следовал традициям отечественной литературы». Вы его не выпустите из страны, чтобы он эту премию получил. А спустя четыре года… – извините, я сильно забегаю вперед, этого мне не поручали… – вы, я имею в виду Государство в лице Конторы – вы его арестуете, лишите гражданства и депортируете в не братскую страну… Хотите дальше?..
Очкарик кивнул согласно. Если честно, Легат этого не ждал.
– А дальше его поносит по свету, он осядет за Океаном, в девяностом новая власть восстановит ему гражданство, в девяносто четвертом он вернется на родину, в девяносто восьмом откажется от высшего ордена Страны, потому что, как он заявит, новая власть довела Страну до ручки, а в две тысячи восьмом он умрет, совсем чуть-чуть не дожив до девяноста лет. Все.
Очкарик слушал и в упор смотрел на Легата. Ощущение было не из приятных, хотелось увести глаза, но Легат в детстве играл в «смотрелки», поэтому выдержал.
Молчали.
Первым ожил Очкарик.
– Даже скороговоркой – странный он человек. Не кажется ли вам?..
Легату казалось. Может, потому, что он никогда не встречался с Писателем, но и никогда не встречал никого, подобного тому. Людей с не нарушаемыми принципами в его жизни не было.
– Странный-то он странный, не спорю. Жил, говоря красиво, не потому что, а вопреки. Я бы так не смог. Может, поэтому он никогда не был читаемым мною писателем. Разве что рассказы…
– И что бы вы нам посоветовали в данном случае?
– А ничего! Категорически. Ему не нужна милость власти. Он уверен, что он такой – один, и подтверждений ему не надо. Просто – информация, не более. Если не интересно, извините.
– То есть следить за процессом и не вмешиваться?
– Что вы такое говорите, господин Председатель? – искренне изумился Легат. – Вы и ваша Контора – главные действующие лица этой долгой истории. Все действия – за вами. Ваш выход…
– Ну, раз так, то чего ж раздумывать. Вы, Легат, очень внятный собеседник. Все так разложено и подано, что и добавки не нужно. Просто повара мы – из разных школ поварского искусства. Вы к последнему как?..
Похоже, Председатель ощетинился. Типа ежик.
– Никак, – ответил Легат. – Я не из кухни, я из столовой. И думается мне, что я сыт.
Зря вякнул. Очкарик сразу же насторожился.
– Это вы к чему? – спросил он.
– Это я к тому, что пора мне. Я ведь нынче на стольких стульях сижу, что, прошу прощения, жопы не хватает. Здесь этап завершил, завтра придется разгребать, что там без меня наворотили… Да вернусь я, вернусь, куда ж нам друг без друга…
Теперь Легат съехал на легкое хамство. Намеренно, впрочем.
Но Очкарик не услышал хамства или решил не реагировать на него.
– Когда вы вернетесь?
– А нужен ли я вам? Гумбольдт небось не комментировал то, что вам приносил, так?
– Гумбольдт – плюсквамперфектум. Насколько мне и моим коллегам известно, он живет сейчас на проспекте Фельд маршала вместе с самим собой, но – семнадцатилетним. А, собст венно, каким ему, нынешнему, еще быть? Только юным и только со взором горящим… Трогать мы его не собираемся. По нашим данным, ни он, ни его альтер эго никакой противоправной деятельности не ведут. Дай Бог им, как говорится. Он нам не интересен. А вы – напротив.
– Напротив чего? – ну, не сдержался, ради красного словца, как говорится.
Хотя и понял реплику преотлично.
– Напротив меня, – засмеялся Очкарик. Первый раз за всю встречу! – Я не настаиваю, чтобы вы ползали на пузе в подземельях вашей Столицы. Пусть в постоянном режиме это делают люди более низкого ранга. Ну а вы появлялись бы у нас по мере необходимости нашей с вами беседы. Допустим, раз в две-три недели…
