Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово
На занятиях она еще больше боготворит мистера Олдриджа, а он время от времени гладит ее по головке. По английскому у нее теперь только отличные оценки. Так старательно она учится.
Счастливая Чичита!
Ей пятнадцать, и она удовлетворилась ужином.
Но мне двадцать один.
И каждый новый день все темнее для меня, и после каждого телефонного разговора мне еще хуже. Пока не приходит день 11 октября.
11 октября это вторник. Дождь льет как из ведра. Я сижу в конторе гаража госпожи Либетрой и пишу, когда звонит Верена. Ее голос пресекается:
— Наконец-то! Четырнадцатого у меня день рождения! А сегодня утром муж сказал, что тринадцатого ему обязательно надо лететь в Стокгольм, а вернется он только пятнадцатого! Дорогой, сладкий мой, я приглашаю тебя на день рождения!
— Но там будут гости!
— Они уйдут не позже двенадцати. Я пригласила сплошь пожилых людей. Ты уйдешь вместе с ними, а потом вернешься, и вся ночь будет наша…
— Но слуги…
— Они спят на втором этаже. Моя спальня на первом. Нам нужно будет только не шуметь. Разве это не чудесно? Почему ты ничего не говоришь?
— Потому что это так чудесно. Это так чудесно, что я ничего не могу сказать.
18
«Love is just a word. It does not mean a thing…»[102] У певицы дерзкий мальчишеский голос, ее сопровождает рояль и ударник. Маленькая пластинка крутится на диске автоматического десятипластиночного проигрывателя. Мы танцуем под Веренину любимую песню. Еще три пары медленно вращаются под звуки музыки. Мелодия так проста, что под нее могут танцевать и пожилые люди.
«…it's a fancy way of saing; two people want to swing…»[103]
На Верене сегодня нет украшений, только одно красивое кольцо. Она сделала высокую прическу. Узкое платье облегает ее как вторая кожа. Материал платья выглядит словно чистое серебро. Оно подчеркивает каждый изгиб, каждую форму ее тела. Мы все слегка под хмельком. Верена полагает, что никому не бросается в глаза то, как мы танцуем. Мы обвили друг друга руками. Ее тело прижимается к моему. Если бы двое позволили себе так танцевать на вечерах, которые иногда шеф разрешает устраивать в интернате, то немедленно были бы отправлены домой! Я чувствую, как возбуждена Верена. Я возбужден точно так же, как и она. Она чувствует это и делает все, чтобы возбудить меня еще сильнее.
«…love is just a word, and when the fun begins, a word we use to cover mountain — high with sins…»[104]
Полдвенадцатого.
— О чем ты думаешь? — шепчет Верена.
— Об этом.
— И я тоже. Они скоро уйдут. Не позже чем через полчаса.
Она еще теснее прижимается ко мне. Мы почти стоим на месте. Ее глаза такие большие, как еще никогда. Она так красива, как еще никогда. Она накрашена, как еще никогда.
«…love is just a word, that's dropped all over town…»[105]
Теперь мы вообще стоим на месте, только покачиваясь в ритме этой грустной песни.
«…an active little word — and most improver now…»[106]
And most improver now?[107]
— Тебе нравится песня?
— Нет.
— Жаль. А мне нравится. Это моя философия: любовь — всего лишь слово.
— Пока что.
— Не поняла.
— Это недолго будет твоей философией.
— Ах, милый!
«…love is just a word. But let me make it clear…»[108]
— Прижми меня крепче. Еще крепче. Крепко-крепко, Оливер.
— За нами смотрит этот доктор Фильдинг.
— Ах, этот! Он просто ревнует.
— Как это?
— Он уже много лет увивается за мной. Близкий друг моего мужа. Погляди, какой крокодил его жена. И уж коль скоро он сам не смеет и не может, то наблюдает за каждым моим шагом. И так на каждой вечеринке, с кем бы я ни танцевала, с кем бы я ни говорила.
— Вот поэтому и нужно поосторожней.
— А мне наплевать. Наплевать, говорю я тебе. Сегодня мне на все наплевать.
— Не так громко, пожалуйста. Он слышит.
— И пусть. У меня день рождения, — говорит она, после чего все же переходит на шепот. — А через час…
«…though I know, we know, it's really insincere…»[109]
Уже целый вечер этот доктор Фильдинг действует мне на нервы. Он не спускает с меня глаз. Может быть, Манфред Лорд дал ему такое задание? Нет, скорее права Верена. Он ревнует. Он не может и не смеет, и не решается. Вот и теперь, разговаривая с какой-то обвешанной дорогими побрякушками дамой, он все время смотрит в мою сторону. Но сейчас я так возбужден, что мне это так же безразлично, как и Верене.
«…love is just a word — a word — a word we love to hear…»[110]
Рояль. Ударник. Щемящая душу труба. Песня, в тексте которой жизненная философия Верены, закончилась.
Мы садимся, доктор Фильдинг делает коктейли. Он поднимает и опускает шейкер. Его жена смотрит на часы. Уже третий раз. Кто-то говорит, что после этого последнего бокала за здоровье новорожденной пора расходиться. Все соглашаются. Господам завтра рано вставать и идти на работу.
— Зарабатывать на хлебушек, милостивая государыня, — говорит доктор Фильдинг. Но смотрит он при этом не на Верену, а на меня.
У старого хрена неплохое чутье. Мы пьем за Верену. Обе горничные и лакей ушли спать. И кухарка тоже.
И Эвелин уже давным-давно в постели. Но она успела еще поздороваться со мной, когда я пришел. Потянув меня в сторонку, она спросила шепотом:
— Ты читал мою записку?
— Да.
— И что?
— Все будет как надо, Эвелин.
— Когда?
— Знаешь, это очень непросто. Это получается не сразу. Надо иметь терпение!
Терпение!
То же самое говорила мне Верена.
Видимо, у всех людей должно быть терпение…
— У меня есть терпение! — прошептала Эвелин и положила свою маленькую жаркую ручонку в мою ладонь. — Еще много терпения. Но постарайся, чтобы это не было очень долго, ладно? Пожалуйста, чтобы не слишком долго!
— Что — так плохи дела?
— Ужасно грустно, — ответила она. — Мама уже совсем больше не смеется. Раньше она так часто смеялась. А ее муж меня не любит…
Верена пригласила четырнадцать человек, включая меня. Гости принесли скромные подарки. Плоские пепельницы под старину. (Потому что вилла обставлена антикварной мебелью, как когда-то и наша у Бетховенского парка.) Оловянные массивные пепельницы. Полезные вещи для кухни. Очень большую и толстую, художественно украшенную свечу для громадного деревянного подсвечника, стоящего в прихожей и так далее. Я подарил Верене пятьдесят одну красную гвоздику. (Комментарий доктора Фильдинга по этому поводу: «У вас, должно быть, есть деньжата, молодой человек!»)
От Манфреда Лорда Верена получила в подарок новый перстень — еще вчера. Он наверняка потянет на пару карат. Еще он подарил ей нежно-бежевое норковое манто. Верена надела перстень, он сверкает и блестит в лучах света. Норковое манто она убрала. Дорогие подарки Манфреда Лорда напугали меня. Этот человек любит свою жену. Сейчас в Стокгольме он встречается со своими деловыми партнерами. Час тому назад он звонил и еще раз поздравлял. И меня он тоже попросил к телефону:
— Я так рад, что вы тоже пришли, Оливер. Развлеките немного Верену! Потанцуйте с ней. Ведь гости сплошь пожилые люди. Вы — единственный молодой человек! А Верену так тянет ко всему молодому. Дело в том, дорогой друг, что я все же слишком стар для нее…
— Цинизм, — сказала Верена, державшая ухо у трубки и слушавшая весь разговор. — Свойственная ему циничная манера.
— Но норка… Перстень… Видно, он тебя любит…
— Совершенно верно. Он любит меня. Но по-своему. Но я его не люблю. Я же тебе сказала, что я ш…
— Успокойся.
Так вот прошел вечер. Коктейли. Великолепная еда. Кофе. Коньяк. Виски. Шампанское. Верена хорошая хозяйка, внимательная и умелая. Довольно рано она отсылает горничных и кухарку спать. Она все делает сама. Несколько раз выходит на кухню. Один раз я иду за ней. Мы целуемся, пока не отталкиваем друг друга.
— Я не вытерплю.
— Скоро, милый, скоро. Скоро десять. Иди к гостям. Иначе это бросится в глаза.
Итак, я иду назад. Дом, в котором я нахожусь, очень красив. Все здесь дышит серьезностью, прочностью, традицией, уверенностью и достоинством. Шагая по этому дому, я впервые осознаю, что жил когда-то в доме разбогатевшего выскочки, осознаю, какая выскочка мой отец.
Так я думаю. Но со временем я пойму, что не только люди, но и дома могут вводить в заблуждения.
19
Пока все болтают друг с другом, отхлебывая свой «for the road»[111] — коктейль (а доктор Фильдинг так таращит на меня глаза, что я слышу, как его жена раздраженно говорит ему: «Ну что ты уставился на нее! Ты выставляешь себя на посмешище! И, кроме того, это оскорбительно для меня!»), Верена совершенно спокойно спрашивает у меня, даже не понижая голоса:
