Фиона Макинтош - Хранитель лаванды
— Правда? Прости. Я мечтал, как бы было замечательно встретить тебя, когда мне было тридцать.
— Но мне тогда было пятнадцать, — хихикнула девушка. — И я была по уши влюблена в Дидье Бодо, шестнадцатилетнего шахматиста. У меня коленки подкашивались, когда у него челка на глаза падала.
Килиану стало смешно.
— Он бы не сделал тебя счастливой.
Лизетта засмеялась.
— Ты абсолютно прав. Спасибо, что пригласил меня.
— А ты думала, я больше тебя видеть не захочу?
— Ой, что ты! — Она застенчиво улыбнулась. — Такая чудесная погода, да? Совсем уже весна.
— Давай пройдемся. Прогуляемся вдоль Сены.
— Чудесно. — Лизетта продела руку ему под локоть, и они неторопливо зашагали по мосту мимо крохотных букинистических лавок с подержанными книгами на любой вкус.
— Люблю старые книги, — призналась Лизетта.
— В самом деле? Ты слишком юна, рано хоронить себя в пыли древних фолиантов.
— Не гляди на меня свысока. Мне нравятся старинные вещи. Вот ты, например.
Полковник расхохотался.
— Как ты провела эти два дня?
— Скучала по тебе. Это очень плохо, учитывая, что мы едва знакомы?
Он украдкой бросил на нее полный нежности взгляд и покачал головой. Так хотелось сохранить это чувство — слишком долго его мир был погружен в серое.
Они сошли с моста и зашагали по Левому берегу, вниз по течению.
— Ты слыхал поговорку — мол, Левый берег думает, Правый берег тратит? — спросила Лизетта.
— Из-за Сорбонны? — предположил Килиан.
— Да. Тут всегда жили образованные люди — историки, философы, писатели, учителя. Мне нравится на этом берегу. Тут есть душа.
— Но сама ты предпочла поселиться на Правом?
— То, что мне нравится, и то, что я могу себе позволить, очень часто не совпадает.
Он улыбнулся и показал своей спутнице на один из книжных лотков. Они вместе подошли туда и полчаса неторопливо перебирали книжные завалы, то и дело мимолетно касаясь друг друга. Килиан не мог отрицать кипящих в душе чувств. Он слишком стар для нее, постоянно напоминал он себе. Между ними пропасть. Но в разговор вступал другой, вкрадчивый голос: «Ну и что с того?». Он не связан ни с какой другой женщиной. Одинокому холостяку с молоденькой французской любовницей стесняться нечего. В мечтах Лизетта уже была его женой. Невозможная мысль!
«Возможно, твои дни сочтены, — твердил незримый внутренний собеседник. — Так успей насладиться ей!»
Наконец они отыскали уютное кафе неподалеку от «Двух маго», где впервые увидели друг друга.
— Ты купила себе книжку? — спросил Килиан, заметив в руке девушки потрепанный томик.
— Купила. Для тебя. — Она с победоносной улыбкой протянула добычу ему. — Вот.
— «Собор Парижской богоматери». — Килиан поднял взгляд. — Я люблю Гюго.
— Я тоже. А поскольку мы только что прошли в тени великого собора, мне и подумалось, очень подходит случаю.
— Я тронут. Спасибо, милая Лизетта.
Он наклонился и поцеловал ее, гадая, не приходится ли ей сидеть впроголодь, чтобы иметь возможность тратить деньги на подарки ему.
— Ты ко мне так щедр. — Внезапно личико ее оживилось. — Ой, я хотела тебе рассказать, что вчера-то было!
— Что-то случилось?
— Ну, собственно, скорее с Вальтером, но касается в первую очередь меня.
Она рассказала ему, что к Вальтеру Эйхелю приходил офицер гестапо, причем вел себя так, точно речь шла о каких-то интригах на высшем уровне.
Ошеломленный такой честностью, Килиан усердно высматривал в Лизетте следы вины, но не нашел и тени. Она рассказывала живо и с пылом, искренне смеясь над глупостью гестапо.
— Представляешь лицо Вальтера, когда этот жуткий тип вошел к нему в кабинет? Нет, где тебе. — Лизетта перешла на шепот. — Поверь мне на слово, Маркус, этот самый фон Шлейгель — олицетворение всего самого гнусного в гестапо. Уф!
Она передернула плечиками.
— Так его слова не имеют никакого фактического основания?
— Нет, он не лгал, — призналась девушка, хитро улыбнувшись. — Меня и правда арестовали… то есть я так думаю. Даже не знаю толком. Этот мерзкий фон Шлейгель со мной почти и не разговаривал. Запер меня в комнате, где я битых два часа оплакивала свою погубленную жизнь. А потом отпустил: после того, как я словно бы невзначай поставила его в известность, что Вальтер Эйхель — мой крестный отец. Удивительно нелепая потеря времени!
Так вот оно что! Лизетта откровенна с ним — но до конца ли честна? Расспрашивать дальше не хотелось.
— А почему он тебя арестовал, а потом фактически проигнорировал?
В глазах ее вспыхнул смех.
— Я была с другом, Лукасом Равенсбургом. Он немец, мы со школы знакомы. Гестапо арестовало его, а не меня, а я, похоже, попала под перекрестный огонь, как говорите вы, военные.
На Килиана волной нахлынуло облегчение, смывшее боль. Невозможно же так радостно и охотно рассказывать, если тебе есть что скрывать!
— Ты очень испугалась?
Лизетта отпила кофе и небрежно отмахнулась.
— Это было недоразумение. Фон Шлейгель спутал Лукаса с каким-то повстанцем из Люберона, — промолвила она, теряя интерес к рассказу. — Как бы там ни было, они его отпустили, извинились передо мной, и я успела на следующий поезд в Париж. Фон Шлейгель решил, что я устрою ему какие-то проблемы через Вальтера — ведь у моего крестного есть связи.
Килиан кивнул.
— Силы небесные! Фон Шлейгель слишком много о себе воображает, — продолжала Лизетта. — Всерьез предполагал, мне делать нечего, кроме как обсуждать его с Вальтером. Ужасный тип. Я выбросила его из головы, как только выехала из Лиона.
— А Лукас?
— Что?
— С твоим другом что дальше случилось?
— С Лукасом? — Она задумалась и небрежно пожала плечами. — Он посадил меня на поезд в Лионе, а потом… Насколько я знаю, он собирался вернуться в Авиньон.
— Он в тебя влюблен?
Она хихикнула.
— Наверное.
— А ты?
Девушка сдержанно улыбнулась.
— Нет, Маркус, я в него не влюблена. По сравнению с тобой он зеленый юнец. Но… я соврала гестапо, сказала — мы помолвлены. Вообрази себе удивление Вальтера, когда этот гестаповец сообщил ему о моей помолвке.
Килиан изобразил удивление.
— А зачем ты так сказала?
— Чтобы побыстрее выбраться из того жуткого места. Маркус, клянусь, там кого-то пытали, я слышала крики. Было так страшно… — Лицо ее вытянулось, осунулось. — Очень страшно. А фон Шлейгель цеплялся за соломинку, все выискивая что-нибудь общее между моим Лукасом и тем партизаном.
Она отвернулась, поглядела на реку, откуда доносился звонкий смех.
— Твоим Лукасом?
— Что? — она снова посмотрела на него.
— Ты сказала — «мой Лукас».
Он не сводил глаз с Лизетты. Взгляд у нее затуманился.
— Мы не были любовниками, Маркус.
По тону Лизетты Килиан понял: она прекрасно осознает, что он ревнует.
До чего же уязвимым и слабым он чувствовал себя в отношениях с ней! Килиан ничего не мог с собой поделать, вел себя, точно одуревший от любви юнец. Надо сегодня же отозвать Леве! А Штюльпнагелю придется объяснить, что инсинуации фон Шлейгеля вывели его из равновесия. Теперь Килиан совершенно точно знал, как положить конец этому глупому эпизоду.
Отставив чашку на стол, он сложил кончики пальцев домиком.
— Лизетта, мне надо уехать.
— Ах, — вздохнула она. Глаза ее сверкнули — но от каких чувств? — Надолго?
— На несколько недель.
— Понятно. — Хорошее настроение девушки стремительно улетучилось. — Внезапно вышло, да?
— Нет, я давно собирался, но откладывал, а больше тянуть не выходит.
Лизетта изо всех сил старалась скрыть огорчение. Килиана это безмерно радовало.
— В Берлин? — спросила она.
— Нет, в поездку по Франции.
— В отпуск?
Килиан хмыкнул.
— Нет, дорогая. По работе. Я обещал объехать ключевые районы Франции и пообщаться с местным духовенством. Это часть моих обязанностей — поддерживать связь между Берлином и высшими церковными сановниками на местах.
— Говорю ж, отпуск. — Лизетта насмешливо улыбнулась, снова обретая присутствие духа.
— Если честно, для закаленного в боях вояки это дело нелегкое. Мне — так мука мученическая.
— Сочувствую! Подумать только, вынужденная поездка по прекрасной Франции! Отважно прими это испытание, Маркус, — промолвила Лизетта. — Впрочем, я буду по тебе скучать… мой закаленный в боях вояка.
Килиан пристально смотрел на нее. Так хотелось прямо сейчас увести ее в постель, ощутить касания ее обнаженных рук…
— Правда? — хрипло спросил он.
— Да я и часа не могу прожить без того, чтобы не думать о тебе. Ты наводнил все мои мысли, не даешь мне ни работать, ни спать. Ты загубил мою жизнь! — шутливо пожаловалась она. — А если я и часа не могу прожить, то как перенесу несколько недель? — Она смущенно потупилась, теребя шарфик. — Прости…
