Айи Арма - Избранные произведения писателей Тропической Африки
Рыночная площадь находилась в пятнадцати минутах ходьбы от резиденции. Она ограничена двумя сараями, в одном продают мясо, а в другом — рыбу. Ручей, загаженный всевозможными отбросами, служит помойкой, а иногда и бассейном для купания.
Рынок — самая оживленная площадь в Дангане, особенно в субботу утром; это место сбора обитателей туземного квартала и окрестных деревень. Мы отправились туда пешком. Я нес корзину для провизии. Госпожа шла впереди, гибкая и грациозная, как газель. Мои соотечественники издали обнажали головы. Словно не обращаясь ко мне, они спрашивали на нашем языке, действительно ли это «Она». Я отвечал кивком головы.
— К счастью, я встретил ее до исповеди! — сказал один.
— Если бы эта женщина умастила благовониями голову Спасителя, священная история сложилась бы иначе… — прибавил другой.
— Истинная правда! — подтвердил третий.
Законоучители долго провожали нас взглядом. Какой-то юноша обогнал нас на велосипеде.
— Вот это женщина! — воскликнул он. — Всем женщинам женщина!
Комплименты сыпались со всех сторон. Поклонившись, мужчины застывали на месте.
— Посмотрите только на эти бедра! Какая талия! Какие волосы!
— Хоть бы одним глазком взглянуть, что скрыто под этими брюками! — вздыхал кто-то.
— Брат, ты небось сам не свой! — бросил мне какой-то здоровенный парень.
— Жаль, что все это достается необрезанным! — сказал другой с досадливой гримасой.
Восхищение женщин было безмолвным. Они лишь проводили ладонью по губам. Только одна из них нашла, что бедра белой госпожи недостаточно упруги…
Неизвестно откуда вынырнул на великолепной американской машине г-н Жанопулос и предложил госпоже покатать ее. Она ответила, что хочет пройтись по Дангану пешком. Грек бросил на меня беглый взгляд. Госпожа покраснела. Машина понеслась дальше, как ураган.
На рынке толпа неизменно расступалась перед нами. Госпожа купила ананасов, апельсинов, несколько бананов. Она зашла в рыбный магазин. Она не краснела, когда какой-нибудь бесстыдный туземец справлял нужду прямо в ручей.
В десять часов мы двинулись обратно.
— Скажи, бой, что говорят прохожие? — внезапно спросила госпожа.
— Ничего… ничего, — смущенно ответил я.
— Как ничего? — настаивала госпожа, обернувшись ко мне. — Что означают все эти замечания прохожих?
— Люди… люди… находят вас очень… очень красивой, — сказал я запинаясь.
Никогда не забуду взгляда госпожи в ту минуту, когда у меня вырвались эти слова. Ее глаза сузились, в них появилось какое-то странное выражение. Она сильно покраснела. Меня обдало жаром с головы до пят. Госпожа улыбнулась через силу.
— Очень мило с их стороны, — сказала она. — Нет нужды скрывать это от меня! Одного не понимаю: почему у тебя такой глупый вид!..
Больше она не проронила ни слова.
* * *Госпожа качалась в гамаке, держа в руках книгу. Когда я подавал ей пить, она спросила:
— Скажи, бой, ты доволен работой в резиденции?
Ошарашенный вопросом, я застыл с открытым ртом.
— У тебя такой вид, словно ты работаешь из-под палки. Ну, конечно, мы довольны тобой. Ты безупречен… Всегда приходишь вовремя, добросовестно выполняешь работу… Только в тебе нет радости жизни, свойственной всем туземцам… Можно подумать, что ты служишь боем в ожидании чего-то лучшего, уж не знаю чего…
Госпожа говорила не переставая и смотрела прямо перед собой.
— Чем занимается твой отец? — спросила она, повернувшись ко мне.
— Он умер.
— О! Весьма сожалею…
— Вы очень добры, госпожа…
— А чем он занимался? — помолчав, продолжала она.
— Он ставил западни и ловил дикобразов.
— Скажите! Вот забавно! — воскликнула она смеясь. — Ты тоже умеешь ловить дикобразов?
— Конечно, госпожа.
Она раскачала гамак, стряхнула пепел с сигареты и с наслаждением затянулась. Выпустила дым через рот и нос в разделяющее нас пространство. Соскребла кусочек папиросной бумаги, приставшей к нижней губе, и сдунула его по направлению ко мне.
— Вот видишь, — продолжала она, — ты уже служишь боем у коменданта…
Она одарила меня улыбкой, от которой вздернулась верхняя губа, в то время как ее блестящие глаза пытались что-то прочесть на моем лице. В смущении она допила стакан и спросила:
— Ты женат?
— Нет, госпожа.
— Однако ты зарабатываешь достаточно, чтобы приобрести жену… Да и Робер сказал мне, что, как бой коменданта, ты считаешься завидным женихом… Тебе надо обзавестись семьей.
Она улыбнулась мне.
— Да, семьей, и даже многочисленной, а?
— Возможно, только жена моя и дети никогда не смогут есть и одеваться, как вы, госпожа, или как дети белых…
— Мой бедный друг, да у тебя мания величия! — воскликнула она, расхохотавшись. — Давай говорить серьезно, — продолжала она. — Ты ведь знаешь, что каждый должен довольствоваться своим положением. Ты бой, мой муж комендант… тут уж ничего не поделаешь. Ты христианин, да?
— Да, госпожа, более или менее.
— Как это более или менее?
— Не всамделишный христианин, госпожа. Христианин потому, что священник смочил мне голову водой и дал имя белых…
— Ты говоришь чудовищные вещи! Однако комендант уверял меня, что ты верующий человек.
— А то как же! Приходится верить тому, что рассказывают белые…
— Вот оно что!
У госпожи, очевидно, перехватило дыхание.
— Значит, ты уже не веришь в бога?.. — продолжала она. — Ты опять стал… фетишистом?
— Река не течет вспять… Эта поговорка существует, верно, и на родине госпожи?
— Разумеется… Все это очень интересно, — сказала она, видимо забавляясь. — А теперь ступай и приготовь мне душ. Как жарко, как жарко!
* * *Никогда еще так долго не бодрствовали в туземном квартале, как в прошлую ночь. Негры расположились в хижине для собраний у ярко пылавшего очага.
Когда я пришел, несколько старейших слушали Али. Этот выходец из хауса[30] — единственный торговец вразнос в туземном квартале. Бородка его поседела, и он так мудр, что по праву занимает место среди старейших Дангана. Рассуждения Али прервал бывший солдат Меконго:
— Говорю вам, вы зря ломаете себе голову из-за этой женщины, жены коменданта. Пока вы не поспите с белой женщиной, вы будете зря ломать себе голову. Я воевал в стране белых. Я оставил там ногу и ни о чем не жалею. Я видел много белых женщин и смею сказать, что жена коменданта — редкая белая женщина.
— Ты, который был на войне, — сказал кто-то, — ты, который спал с белыми женщинами, скажи нам, лучше ли они наших жен? Я не потерял головы, что задаю тебе этот вопрос. Почему белые не дают нам своих женщин?
— Вероятно, потому, что белые мужчины необрезанные! — заметил кто-то.
Все расхохотались. Когда вновь наступила тишина, Меконго ответил тому, кто обратился к нему с вопросом:
— Правда твоя, Обила; у тебя есть голова на плечах, и она исполнена мудрости. Вопрос, который ты мне задал, достоин мудреца, который хочет понять. Наши предки говорили: «Истина живет по ту сторону гор, чтобы познать ее, надо странствовать». Итак, я пустился в странствие. Я совершил большое путешествие, о котором ты слыхал. Я спал с белыми женщинами. Я воевал, я потерял ногу и могу тебе ответить.
Когда я покинул эту страну, я уже был мужчиной. Если бы я был ребенком, белые не призвали бы меня. Отправляясь на фронт, я оставил беременную жену. Во время ливийской кампании я не думал о женщинах. После победы наш батальон переправили в Алжир. Мы получили двенадцатидневный отпуск. При мне были все мои деньги. Я мог нарушить шестую заповедь, смерть была далеко. Я дружил с белыми, с настоящими белыми. Они сказали мне: «Товарищ, пойдем с нами, в городе много женщин». Я спросил у них: «Есть ли там негритянки?» Они ответили: «Белые женщины, белые госпожи». Я думал, что белые женщины и негры не могут спать вместе. У нас это никогда не делалось. Но мне сказали, что солдаты сара[31] уже завели себе белых подружек, и я решил пойти вместе с белыми друзьями. Они привели меня в бордель. Это большой дом, полный женщин. Со дня своего рождения я не видел ничего подобного. Тут находились женщины всех мастей, всех размеров, всех возрастов. У одних волосы были цвета маиса, у других — чернее каменноугольной смолы, у третьих — краснее латерита. Толстобрюхий белый человек с мешками под глазами велел мне выбрать одну из женщин, проходивших мимо меня. Мне хотелось иметь настоящую белую, у которой были бы волосы цвета маиса, глаза пантеры и бедра как тесто, что сушится на солнце.
— Да, такова настоящая белая женщина, — подтвердил кто-то.
Все закивали. Одобрительный шепот пробежал среди собравшихся. Меконго продолжал:
— Когда я выбрал, женщина подошла ко мне и потрепала меня по подбородку. Мы вошли в спальню. Я никогда не видел такой комнаты. Зеркала были повсюду. Наши изображения покрывали стены и потолок. Широкая кровать была убрана, как это принято у белых. Дальше стояла ширма, за которой имелось все необходимое для мытья. На моей женщине было длинное платье с множеством пуговиц спереди. Она была одного роста со мной и белая, как волоклюй. Ее волосы цвета маиса падали на плечи. Она, смеясь, назвала меня «цыпленочком». Кровь бросилась мне в лицо. Я вскочил. Она испуганно попятилась. Я спросил, почему она меня оскорбляет. Она засмеялась, извиваясь всем телом. Это еще больше рассердило меня. Мне хотелось дать ей здоровенную оплеуху, но я боялся, что меня разжалуют. Успокоившись, она объяснила, что и не думала меня оскорблять и что белые женщины называют так своих дружков. Она показала мне письмо, которое написала одному из своих дружков. И в самом деле, я прочел не то «обжаренный», не то «обожаемый цыпленочек», точно не помню. Я понял, что она говорит правду. А что произошло после!.. Но сначала надо удалить детей.
