Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

– У слепой Эйги, матери-то Кучума, идола святого я видела. В секрете она держит своего идола и молится, а силы он невиданной! Пошто, думаете, все везенье и счастье к Кучуму льнет? Идол несет все это… Премию Кучуму к каждому празднику дают. Бочку, которая сама тряпье стирает, дали. Патефон лектрический дали. А тут вот, бают, показывали его в Томске, навроде бы в кино…

– По телевизору, – поправила А.ндрониху старуха Чарымова.

– По ему самому… Как в зеркало, говорят, всему люду показывался и про Улангай говорил, про самую ихнею нефть.

– Часики золотые ему с Веркой за работу дали, – напомнила бабка Пивоварова. – С надписью.

– Вот-вот, – подхватила Андрониха и закончила неожиданно: – А матерям слезы… Шарахнет их самый этот газ бомбой, как Шамана с Лукичом.

– Неужто бомбой рвется?.. – заохала старуха Сидельникова.

– Ежели под землю в этот самый газ искру засунуть, то рванет вся нефть с газом, расколет землю, конец света будет! – убежденно говорила Андрониха и сама верила, что взорвется газ под землей. Ведь бывают землетрясения разные…

В пятидесяти километрах от Улангая, у самого берега Югана, стоит добротная бакенская избушка, в ней – комната и небольшая кухня. Несколько лет уже пустует избушка. Ушли в старину керосиновые сигнальные фонари, забыты бакенские лодки с гребями. Зачем бакенщику жить все лето на отшибе, в одиночестве, когда есть быстрая моторная лодка, а вместо фонарей горит электрическая лампочка батарейного питания, указывая речным судам путь в ночи. Теперь редко встретишь на Югане бакенщика-старика, а молодым эта профессия стала по душе. Молодежь нынче вешит дороги.

Знал хорошо Андрей бакенскую избушку, приходилось бывать в тех местах. Дед Чарымов и присоветовал:

– Езжайте! Там, холера, кедровник жеравый! Шишка гуще дождя родится! Зверюги разные кишмя кишат. А в половодье, бывало, бакенщик щук жерлицами имал прямо из окна… А из подпола ершей с карасями ведром черпал… Не вру. Как же, и огородишко раскорчеван соток на восемь, и дворик для скотинишки есть.

Место облюбовано удачное. У Юганы душа ликовала: наконец-то она будет жить среди тайги. Вот уже вволю поохотится, отведет душу зимой. А летом насидится у рыбацкого костра.

– Приехали, – сказал Андрей, поддернув к берегу нагруженную моторную лодку и прикрутив носовую цепь к колу.

Первым, конечно, выскочили на берег Черный с Сильгой. Черный, сделав приписку у пня, умчался в мелколесье. Сильга была терпеливей, ждала хозяев, которые выгружали вещи, – охранять надо.

Четыре дня Югана с Андреем наводили в бакенской избушке порядок. Побелили стены, потолок, выскоблили до желтизны пол из кедровых плах. В полдень повесила Югана на окна цветастые занавески и принялась раскладывать привезенные вещи. Одежду развешивала на гвозди, вбитые в стену у порога, посуду разложила на полках близ печи. Вдруг вспомнила эвенкийка, что забыла прихватить с собой Тугэта – бога Огня и Удачи.

Несколько вечеров потратила Югана, вырезая нового божка. Но Андрей забраковал ее работу и сделал божка сам. Красивый получился Тугэт: в одной руке держит пальму, в другой факел; лицо доброе.

Вечером Андрей с Юганой сидели у костра. В котле варилась окуневая уха. Дымок стлался по воде. Андрей смотрел на пушистый дымный хвост и думал о незаконченной картине.

Низко шли косяками перелетные птицы. Берега, поизрезанные ручьями, подсыхали и дышали прозрачной дымкой. В тенистых низинах еще держался рыхлый крупнистый снег. На Югане был в разгаре ледолом – кряхтели льдины, шуршала шуга, оседала на берег рубленым, колотым хрусталем. Медноствольные сосны над крутояром жирно лоснились под солнцем, блестели живицей. Лохматил кедрач шалый теплый южак. Поразило Андрея, что не может он все окружающее сейчас представить в красках. Нет, скорее мысленно-то может представить, а не под силу воображению его перенести пейзаж на полотно во всех мельчайших оттенках…

Солнце шло на закат. Андрей разглядывал далекий горизонт, и вдруг случайно на глаза попала милая женщина. Нет, не на далеком горизонте, а метрах в двухстах, на другой стороне берега. Он присмотрелся. Женщина обняла березу и манила рукой Андрея.

– Лена! Иду! – крикнул он и кинулся к воде.

– Шаман, это дух мертвой женщины тебя зовет! Вернись, Шаман! – остановила его эвенкийка. – Это березы…

Сидел дед Чарымов на носу старого неводника, который одичалые весенние волны засосали в песок. Верой послужил когда-то неводник Косте с Ильей.

Грустные глаза у старика. Смотрит он на береговую подкову, к которой жмутся самоходные баржи, буксирные катера, паузки, лодки и обласки. Плывут по Югану куда-то в верховье большие посудины, везут тракторы, другие разные машины. Старик внимательно разглядывает и диковинную плавучую буровую вышку, только что приведенную буксиром на отстой к береговой низине.

– Эге-гей! Начальник! – крикнул Чарымов, заметив Геннадия Яковлевича, который спрыгнул на берег с причалившегося выездного катера.

– Здорово, батя!

– Доброй радости тебе, – пожимая руку Геннадию Яковлевичу, ответил старик.

– Чего, брат, тоскуешь? Смотри, кипит, шумит Улангай!

– Пойдем, парень, на минутку ко мне.

– Некогда, батя…

– Дело у меня. Пошли, пообедаешь. За столом и поговорим.

Геннадий Яковлевич поглядел на часы.

– Ну, разве на полчаса… – сказал он, соглашаясь. – Большие дела разворачиваются на Вас-Югане, и, сам понимаешь, теперь времени на отдых совсем мало остается…

Дед Чарымов сочувственно покивал головой, кряхтя спустился с неводника на берег и медленно пошел по тропинке к своей избе, пропустив вперед Геннадия Яковлевича.

Старик с Геннадием Яковлевичем отведали крепкой настойки и принялись за жареных язей, которые старуха принесла на большой почерневшей сковороде.

Отобедали дед Чарымов с начальником нефтеразведки.

– А ну, пойдем со мной, – сказал Обручев. – Покажу я тебе, деда, кое-что.

Привел начальник нефтеразведки старика на окраину деревни. Туда, где у берега реки, среди берез, раскинулось около десятка больших палаток. Девушки и юноши купались, загорали на песчаном мысу.

– Студенты прибыли… – спокойно сказал Чарымов, как бы давая понять: чего, мол, тут удивительного.

– Ты погоди, дед. Не торопись, послушай, – остановил его Геннадий Яковлевич. – Дал я им после-дороги два дня на отдых. А потом будет строить молодежь столовую, детсад и пекарню. Ребята мастеровые прибыли к нам. Есть среди них плотники, каменщики, шофера, трактористы. В машинах толк знают.

Старик как-то неопределенно покачал головой и сказал:

– Широко шагнешь – штаны порвешь. Доведется после них моим старичкам плотничкам перестраивать все, огрехи заделывать…

– Не придется, батя! Они, знаешь… – и, не досказав, Геннадий Яковлевич хитро глянул на старика: – А ну, посмотрим, что это у них на большом фанерном щите разрисовано и прибито к красному столбу…

Чарымов опешил, когда разглядел щит повнимательней. Крупными буквами на куске фанеры было написано:

«Строительный отряд племени Кедра».

И держали эти слова могучие рога оленя.

– Да, брат… – взволнованно произнес Чарымов. Такого поворота дела он, по правде сказать, не ожидал.

– Чувствуешь, батя, большое пополнение вливается в племя нашей Юганы!..

– Сами они придумали, аль ты надоумил? – спросил немного погодя Чарымов.

– Сами! Я их еще подзадорил, советовал придумать что-нибудь другое. Но молодежь такой шум подняла…

– Да, значит, растет племя Кедра, – сказал старик тихо и счастливыми глазами посмотрел на древний берег реки.

И когда, попрощавшись с Геннадием Яковлевичем, шел Чарымов домой, то долго еще с умилением и восторгом вспоминал резвящуюся в реке молодежь.

– Большая жизнь суждена, видать, нашему Улангаю… – бормотал дед. – Большие дела человеку суждены…

– Дедушка, – крикнула Тамила, забежав в избу Чарымовых, – разреши на твоей мотолодке съездить к Андрею. Он обещал рамку для доски Почета сделать.

– Катай. Только бензина в баке маловато. Канистрочку прихвати, в сарае на лавке стоит…

Неслась мотолодка по тишистому Югану. Пятьдесят километров для десятисильного мотора пустяк – вон в нем какая силища! Корма чиркает воду, а нос весь на взлете.

Крайний домик поставлен на самом берегу озера. В нем-то и разместился Костя. Перебирая блокноты, книги и другие бумаги, сваленные в беспорядке на широкой полке, наткнулся Волнорезов на письмо иркутского профессора, присланное еще месяц назад. Просил тот взять на Соболиный двух студентов-дипломников на практику. Позавчера над островом пролетал вертолет нефтеразведчиков и сбросил вымпел: «Костя, к тебе приехали на практику два птенца. Отправь за ними Юру Уткина. Не мог прихватить, загружен по горло. С приветом, Эдуард».