Джеймс Морроу - Единородная дочь
— Молли, подай другую, в синей обложке.
Она имела в виду брошюру Карла Басмаджяна «Бог и биология». Может, она забралась в своих поисках слишком высоко? Может, Бог открыто являл себя в лилии, бабочке или в несовершенной оптике глазного яблока младенца? Быть может, призвав на помощь классический аргумент автора — нет часов без их изготовителя, нет глаз без их создателя, — Джули наконец сумеет открыть своей матери доступ в окружающую реальность?
Она прочла Басмаджяна от корки до корки. Как выяснилось, чудеса природы от крылышка пчелы до сонара летучей мыши и глазного яблока младенца были не столько совершенными устройствами, сколько сносными приспособлениями. Взять хотя бы основной козырь природы — центральную нервную систему: многие механизмы не отлажены, носят зачаточный характер. Что говорить, если возникают проблемы с выведением глазного нерва на нужную сторону сетчатки, если мозг не способен на что-нибудь стоящее без того, чтобы не искать прибежища в построении песочных замков и самоустранении — умирании нервных клеток.
— Молли, подай «Первородную глину», вон там, на столике.
Молли — ни с места.
— Молли, «Первородную глину».
Что-то, видимо, сломалось. То ли короткое замыкание, то ли силиконовая плата сгорела — что-то было явно не так, поскольку вместо привычного повиновения Молли уверенно прошагала по крахмальным простыням, схватила карандаш, которым Джули каждое утро заполняла кроссворд в «Филадельфия Инквайерер», и, вернувшись, принялась что-то писать на полях «Бога и биологии».
— Молли, я просила «Первородную глину».
«ДЖУЛИ, ТЫ ЗДЕСЬ?» — вопрошала рука.
— Молли, прекрати.
«Я НЕ МОЛЛИ».
— Что?!
Рука подчеркнула: «Не Молли».
— Э… — «Как не Молли?» — Что за шутки, Молли?
Но Джули чувствовала: это не шутка, не проделка какого-нибудь радиолюбителя. Это не Молли. Кто же тогда? Дух Мюррея Каца? Дух «Первородной глины»? Или, может… Она Сама, высшее духовное начало?
— Мама? — «Да неужто? После стольких лет ожиданий?» — Мама, ты?
«НЕТ, СЕСТРИЧКА, — писала рука. — ПРОСТИ».
— Иисус?
«ИИСУС», — написала рука.
— Иисус! Брат!
«ЕМ ЕМI» [17], — написала рука.
Странно. Джули немало повидала в жизни, и все же ей было не по себе: вот так выкрикивать в пустоту вопросы и получать ответы от какой-то железяки.
— Я скучаю по тебе, брат! — выкрикнула Джули. — Мне так плохо.
Рука подчеркнула: «прости».
— Ты ни в чем не виноват.
«Я ХОЧУ ТЕБЯ ПРЕДУПРЕДИТЬ», — писала рука.
— О чем?
«ПЛАЙВУД-СИТЙ».
— Там небезопасно?
«ДА».
— Мне туда больше не ездить?
«ОПАСНОЕ МЕСТО», — писал Иисус.
— Но я так хотела снова туда поехать. Я им нужна.
«ТЫ ИМ НУЖНА», — согласился Иисус.
— И наш куриный суп.
Иисус подчеркнул «да» и обвел «опасное место».
— Так мне не ездить?
Иисус обвел «ты им нужна».
— Я знаю: скоро зима.
«СУП, ОДЕЯЛА, ТЕПЛЫЕ ВЕЩИ», — писал Иисус.
— И все же это опасно? Если скажешь — я не поеду.
Молли разжала пальцы. Карандаш скатился по странице «Бога и биологии» и исчез в складках простыни.
— Иисус! — Джули снова сунула карандаш Молли. — Ответь, мне не ехать?
Тишина.
— Скажи, как мне быть?
Но рука оставалась без движения.
«Дорогая Шейла, я сражена наповал, — писала Феба на больничной открытке («Христос перед Пилатом» Тинторетто) за два дня до того, как их с Джули должны были выписать. — Ее зовут Айрин Эббот. Она одна на всем белом свете. Шейла, это любовь».
«Теперь тебе есть для чего жить», — ответила Джули.
«Я хочу, чтобы она переехала к нам, и, Шейла, у нас такая новость! Такие вещи сообщают своим самым близким подругам за ужином в китайском ресторане».
Эксцентричная сентиментальность Фебы подсказала ей выбор ресторана. Это была «Золотая Булавка». Именно сюда Джули с Биксом затащили ее в тот вечер, когда она едва не застрелилась. Во время ужина с тонких губ Айрин Эббот то и дело слетали заповеди, заученные на собраниях Анонимных Алкоголиков: будь здесь и сейчас, радуйся своим удачам, живи сам и дай жить другим. Она повторяла их так часто и так старательно, что казалось, будто эти банальности вытеснили из ее мозгов все остальное. И как только Феба могла запасть на такую скучную особу, как она могла полюбить эту болтливую лесбиянку, бледную и тощую, словно высосанную пиявками.
— Главное — понять, что нами движет высшая сила, — заявила Айрин, когда принесли коржики с запеченными в них предсказаниями судьбы. — Я вверила себя Богу, и он оттащил меня от бутылки. — Застенчиво улыбаясь, она взглянула на Фебу. — Конечно же, с помощью Фебы Спаркс и собраний.
— Как мило, — процедила сквозь зубы Джули.
«Бог, видите ли, оттащил Айрин от бутылки. Может, и так. Хорошо поработала, мамуля».
— Джули, ты тоже должна походить на собрания, — заявила Феба. — Ты многое узнаешь о жизни.
— Боюсь, что я и так знаю о жизни больше, чем хотелось бы. — Джули велела Молли взять чашку с чаем «Черный дракон» и поднести чашку к губам. Хотя ее брат был прекрасным человеком, его давешняя немногословность — «опасное место, ты нужна им» — очень раздражала. И вообще, что-то тут не стыковалось.
В «Ангеле» не только раздавали руки, там еще делали настоящие чудеса с бывшими пьяницами. Феба просто налилась здоровьем, волосы блестели. Худоба, конечно, осталась, но спокойная собранность обещала дальнейшие перемены к лучшему.
— На собраниях Анонимных Алкоголиков люди совершенно откровенны друг с другом, — пояснила она. — «Привет, меня зовут Феба, и я алкоголичка». Все искренне.
— Да, мне, наверное, было бы полезно. «Привет, меня зовут Джули, я дочь Бога».
— Ты, я вижу, с религией не в ладах, — вставила Айрин.
— Меня больше интересует физика.
Феба разломала коржик и вынула из него записку.
— Здесь написано: «Ты собираешься сообщить своей лучшей подруге удивительную новость», — объявила она.
— Правда? — встрепенулась Айрин.
— Не новость, а просто сенсация! — продолжала Феба. — Потрясней, чем «Я была суррогатной матерью снежного человека».
Джули натянуто улыбнулась:
— Потрясней, чем «Ученые доказали, что конституцию Соединенных Штатов написали инопланетяне»?
— Потрясней. Мы с Айрин… Слово, солнышко!
— Женимся, — подсказала Айрин.
— Женимся, — эхом повторила Феба и, подмигнув, потрогала пальцем обручальное кольцо Джули.
— Вы, я вижу, действительно любите друг друга, — растерянно произнесла Джули, заставив себя улыбнуться.
— Ну что такое? — встревожилась Феба. — Ты ведь не ревнуешь?
— Не ревную.
Что и говорить, Джули ревновала. Кто бы не ревновал на ее месте? После стольких лет она наконец вернула Фебу к жизни, и нате вам — придется делить ее с этой занудой.
— Кац, мне это необходимо. Ты всегда будешь моей лучшей подругой. Но по большому счету помочь алкоголику может только алкоголик.
— Свадьба — это еще не все, — подлила масла в огонь Айрин. — Мы хотим маленького.
— Ага, маленького, — поддакнула Феба.
Джули сжала зубы и уцелевший кулак. Ее истерзанная, выхолощенная матка скукожилась от зависти.
— И кто из вас будет его вынашивать?
— Я проверилась, — с готовностью сообщила Феба. — Я здорова, как девчонка из группы поддержки. Осталось только изловить какого-нибудь эльфа с волшебным порошком и — пух! — Она погладила живую руку Джули. — Послушай, Киса, я знаю, тебе хреново, эта история с твоими яичниками Но это будет общий ребенок: мой, Айрин, Бикса и твой. Мы ей никогда не скажем, кто из нас настоящая мама.
Джули разломала коржик и вынула из него свою «судьбу». «Вы тщательно и методично готовитесь к своему предприятию», — гласила записка. Она должна радоваться за Фебу. Должна.
— Здесь говорится: «Твоя лучшая подруга собирается забеременеть, и ты очень, очень за нее рада».
— Правда? — встрепенулась Айрин. — Действительно так написано?
— Ты уверена? — покосилась Феба. — В самом деле рада?
— Ну конечно рада. — У Джули заболел правый большой палец. Она машинально потерла левой рукой большой палец Молли. — А волшебный порошок? Какой-нибудь эльф есть на примете?
— Угу. Отцом будет человек, которым я всегда восхищалась.
— И кто же?
— Просто замечательный человек! Один из лучших мужчин, каких я знала.
Они могли и подождать пару дней, но терпением Феба никогда не славилась. Так что сразу после ужина они рванули к универу. Проникнуть в Институт Сохранения оказалось плевым делом. Достаточно было изложить суть проблемы Молли, и замки один за другим послушно защелкали под стальными пальцами.
Три женщины стремительно шли по коридору, залитому 60-ваттным светом. Вдоль стен в три яруса тянулись толстые стальные дверцы морозильных камер. Наконец, на одной из них Джули увидела латунную табличку с номером отца — 432. Она открыла дверцу, и ей в лицо вздохом мертвеца пахнул морозный туман. Джули потянула на себя покрытый инеем контейнер. На каждой пробирке — жесткий от мороза ярлычок с датой. Видимо, после лонгпортского взрыва из-под развалин Института выкопали все, что удалось: даты на ярлыках охватывали весь период папиного донорства. По ним можно было читать историю, как по древесным кольцам. Мюррей Кац не был прогульщиком: первую пробу он сдал в марте 1965 года и двадцать с лишним лет после этого исправно оставлял сперму каждый месяц — как правило, первого числа. После декабря 1973 года наступил перерыв до июня семьдесят шестого, когда разоренный Институт возобновил работу в Пенсильвании. Выходит, декабрь — месяц ее зачатия. Подсчитать несложно: от 1 декабря до 1 сентября — ровно девять месяцев. Значит, она родилась в срок. Как же иначе? Там, где Бог проявляет личную заинтересованность, сбоев быть не может.
